Ровно в 15–00 генерал открыл железную дверь двухэтажного дома с зарешеченными окнами. Его встретил автоматчик, отдал честь. Рядом с кресла поднялся худощавый мужчина лет 35 в кожаном плаще. Белый халат смягчает гангстерский вид Неймана.
— Здравия желаю, товарищ генерал.
— Виделись, Евгений Карлович, пошли. — Проходя в коридор, все же здоровается за руку, смотрит в глаза.
— Да не употребляю я, Алексей Иваныч. Два дня не сплю, сейчас кофе напился. – В шальных глазах доктора, казалось, отсутствует радужная оболочка.
Трое мужчин быстро поднялись на второй этаж. Адъютант открыл приемную, сел за свое место. Генерал с Нейманым прошли в соседнюю комнату – кабинет начальника лагеря «Волжанин». Кабинет обставлен просто: соединенные буквой «Т» столы, кресло, стулья вдоль длинной части, железный шкаф в углу. У окна с плотными шторами — стол с электрочайником, банкой кофе, чашками, стопкой тарелок. Слева от входа кресло–кровать. Алексей Иванович сел за свой стол, выровнял с десяток раций, включил монитор видеонаблюдения. Свет черно–белых картинок прилегающей территории смягчили жесткий профиль.
— Садись, Евгений. Как обстановка?
— За время вашего отсутствия, — по–уставному начал гражданский доктор, — в вверенном мне подразделении происшествий не произошло.
Он снял плащ, из гестаповца превратился в терапевта районной больницы.
— Алексей Иваныч, Трахов дал что‑нибудь? – Терапевт сел в угол стола, на соседний стул аккуратно положил одежду.
— Ты, Кларович, как наркоман – «есть че?» Нет, уважаемый мэр ничего не дал. Ни лекарств, ни героина.
— Тогда происшествия будут. – Нейман привык к военным шуткам. — Через два дня точно. Наша зондеркоманда уже на грани. Если остальные еще в адеквате, 30 человек полностью неконтролируемые. Доверить оружие им нельзя будет, даже обколов чистейшим героином. Их уже ломает, тратить на них остатки как‑то не рентабельно, что ли.
Хозяин кабинета встал, подошел к окну, включил электрочайник. Также молча насыпал кофе в чашки. Вода подогрелась до нужный температуры, щелкнул выключатель. Ермаков поставил чашку перед доктором, сел напротив. Локти навалились на стол, плечи поднялись, стриженная голова тараном пошла вперед:
— А что сейчас рентабельно? Остальные такой же расходный материал. Доктор, а тебя моральный, скажем так, аспект волнует?
— Сейчас, господин генерал, — холодно ответил Нейман, — меня ничего не волнует, даже смерть. Я работаю, не чтобы выжить, а чтобы не стать такими, как они. У солдат уже была предрасположенность к героиновой зависимости. Всем тяжелораненым старались облегчить страдания, но только часть стала наркоманами. Лучше пусть они выполнят последний долг, чем умрут с позором. А уж кто им будет приказывать, для них не имеет значения.
Чашки оставались нетронутыми, кофе остывало.
— Пусть будет так. Сколько осталось лекарства?
- 1 килограмм Траховской отравы, 150 упаковок «Трамала», 80 «Морфина» — больше у Елены Александровны выпросить не удалось. 300 доз «Озверина», из них порядка 50 необходимо для проведения опытов. Вся бухгалтерия в порядке. – Нейман достал из кармана плаща несколько смятых листов, положил на стол.
— И как продвигаются исследования в области медицины? – Мрачно спросил генерал.
— Результаты неоднозначные, много зависит от индивидуума. Сегодня запланирован очередной эксперимент. Если у Вас будет время, приезжайте.
«Я и моя жена приняли решение уйти из жизни. Мы пережили восстание, беспорядки, спаслись от мародеров. Нас не испугала война, взрывы бомб.
Мы больше не в силах смотреть на ежедневно увеличивающуюся планету. То, что предстоит пережить Земле, уподобится аду.
С женой я говорил об уходе после пробы наркотиков на себе. Она поддержала меня в идее безболезненной смерти. Это наше спасение. Я не прошу прощения перед детьми. Если существует иной мир, они поймут нас».
Ирина аккуратно положила обратно лист бумаги с ровным мужским почерком. Женщина задумчиво пошла в свою комнату, взяла рацию…
-14–й, на связь! — из динамика во внутреннем кармане прохрипел знакомый голос. — С нами все в порядке. Соседи отравились.
Ермаков резко встал, кофе в стаканах едва не пролилось, нажал кнопку передачи:
— Понял. Сейчас пришлю врача.
— Сергей! — Повысил голос генерал.
Помощник зашел с десятком старорежимных папок на тесемочках.
— Вместе с доктором быстро ко мне домой. Осмотришься, определишься по ситуации – доложишь. Евгений Карлович, посмотрите, в чем дело. Если понадобится, Сергей Александрович привезет реаниматоров.
— Товарищ генерал, вот дела, которые вы просили. – Сергей положил на край стола неровную пачку.
— О времени завтрашнего совещания все извещены, кроме начальника госпиталя. Галины Николаевны не было на месте, когда я заезжал. Может, Евгений Карлович соизволит известить ее по прибытии.
Нейман молча одевался, в общении вежливых гигантов ему показалась издевка. Паранойя доктора не укрылась от полицейского:
— Во сколько начало эксперимента, Франкенштейн? – хлебнув кофе, миниатюрной в его руках чашкой генерал пытался скрыть улыбку.
Генерал остался наедине со стопкой личных дел. Пришла безумная мысль перемешать папки и выбрать человека наугад. Начальник лагеря отодвинул штору, окно выходило на запад, в сторону Волги. Хмурое небо скрывало источник всех несчастий. По дороге на подъем солдаты толкали полевую кухню. Двадцатилетние парни улыбались, предвкушая ужин. Задом подъехала пятерка, старлей через открытую дверь контролировал расстояние. Солдат стукнул по багажнику, офицер затормозил. Зеленый контейнер привязали к автомобилю, солдаты прыгнули в салон, один противовесом сел на задний борт прицепа. Аккуратно играя сцеплением, старлей сдвинул машину, изношенный мотор задымил синим выхлопом. На первой передаче автомобиль добрался до более пологого участка, бодро свернул в сторону столовой.
В том то и дело — «человека». Не камикадзе, а того, кому можно довериться. От кого будут зависеть тысячи жизней.
Алексей Иванович подошел к столу, толкнул на длинную часть стопку. Карточным веером раскинулись личные дела. На некоторых обложках вытеснена советская звезда, серп и молот. Нет, гадание удел цыган. В то же время записи о заслугах и выговорах производились людьми той лицемерной системы, которая оставляла лишь тех, кто обеспечивал ее существование.
10 полицейских отобраны по критериям возраста, семейного положения, оперативной работы, участия в боевых действия, полученных ранениях.
«Путилин Владимир Владимирович, 1969 г. р., капитан полиции». Звание не раз зачеркивалось разными чернилами. Читаемое кадровик написала в 2011 году. Надпись подчеркивала полоса, под ней остатки тиснения «МВД СССР». Знакомая фамилия. Пенсионер, капитан еще?
Генерал открыл папку. С фотографии 9 на 12 смотрел мужчина с правильными чертами на овальном лице, брови чуть сдвинуты, между ними вертикальная складка. От тонких крыльев носа до уголков губ намечалась морщина. Волосы не уставу длинные, воротник рубашки облегает мускулистую шею. Пятнадцать лет назад также стригся. Ермаков припомнил молчаливого мента, сидевшего вместе с ним в засаде двое суток. Так. Что там в личном деле. «Разведен, детей нет», «выговор, строгий выговор, благодарность за раскрытие тяжкого преступления, выговор, снятие за задержание опасного преступника и т. д.», «командировка в Новосибирск, участие в боевых действиях, ранение…», «ограничить в продвижении по службе, снять представление на награждение за нелояльные высказывания в адрес правительства». Последняя запись о назначении: командир группы оперативного реагирования, приписан к ПП № 6. Кроме того, что мужчина в возрасте до сих пор бегает с оружием в руках, такая запись ничего не выражала.
Генерал посмотрел в окно, дождя закончился. Пятый час вечера, уже надо включать лампы. Постановление правительства о переводе часов на московское время восторга у народа не вызвало. Ермаков сложил бумаги, дела вернулись в стопку. В сейф старый опер положил папку второстепенного полицейского, с нижнего отделения взял ключи от Опеля во дворе. С 90–х годов полюбился похожий на бронетранспортер «Фронтера». В не обремененное гражданской бюрократией военное время в качестве личного транспорта Ермаков выбрал большой двухдверный внедорожник.
Дежурный офицер вскочил за столом, козырнул, выжидающе вытянулся. Генерал неслышно спустился, не останавливаясь, произнес:
— Я на связи, вернусь через полтора часа.
Дежурный размагнитил замок входной двери. Камера видеонаблюдения вывела картинку на монитор. Крупный мужчина в приталенном кителе садится за руль мощного внедорожника. Мигнули тормозные фары, автомобиль резко взял с места и скрылся за поворотом.
Пункт полиции № 6 располагается на границе городка у южных грузовых ворот. Группа полицейских на военном положении размещена в двух коттеджах. В трехэтажном отдыхала от дежурства половина личного состава. Двухэтажный аккуратный домик принял начальников и командиров. В звании не ниже майора. Генерал близко подъезжать не стал. Неожиданное появление начальника лагеря в стане «местных» руководителей вызвало переполох после выкрика дежурного: «Смирно!». Заскрипели окна, выпуская ароматы табака и спиртного, забегали плотные мужи на манер куртизанок, отыскивая галстуки, кителя, фуражки.
Пункт полиции № 6 располагается на границе городка у южных грузовых ворот. Группа полицейских на военном положении размещена в двух коттеджах. В трехэтажном отдыхала от дежурства половина личного состава. Двухэтажный аккуратный домик принял начальников и командиров. В звании не ниже майора. Генерал близко подъезжать не стал. Неожиданное появление начальника лагеря в стане «местных» руководителей вызвало переполох после выкрика дежурного: «Смирно!». Заскрипели окна, выпуская ароматы табака и спиртного, забегали плотные мужи на манер куртизанок, отыскивая галстуки, кителя, фуражки.
Генерал стоял на входе, желваки червяками ползали под кожей. Про спиртное умалчивалось, но курить разрешалось только на улице.
— Товарищ генерал, в вверенном мне подразделении происшествий не случилось! – Начальник ПП № 6 майор Мокшанов колобком скатился со второго этажа. Красное лицо блестит от пота, преданно хлопают поросячьи глазки, под фуражкой кусок соломы. Деревенский участковый сделал карьеру благодаря дяде – отставному генералу, сохранившему необходимые связи.
— Здравствуй, Андрей Викторович. Не случилось, говоришь? Сейчас проверим. – Сверху вниз посмотрел Ермаков. Майор спохватился, ноздрями сожрал кубометр воздуха, щеки яблоками.
— Здравия желаю, Алексей Иванович! Пожалуйста, пойдемте в кабинет. – Выдохнул наконец.
Лестница на второй этаж в конце коридора. В тусклом свете венецианская штукатурка маскировала следы шампанского, остатки непереваренной пищи, лишь кетчуп кровавыми мазками выдавал степень командирского разгула. Слева из‑за двери раздался стук, звук катившейся бутылки, скрип мебели. Пьяный женский голос что‑то спросил. В ответ несколько мужских голосов с разной степенью вежливости попросили заткнуть едало. Мокшанов закашлялся, громко произнес:
— Сюда, пожалуйста, товарищ генерал!
Кабинет майор на удивление чистый. Слева шкаф соседствовал с оружейным ящиком, на столе ноутбук, пара раций, календарь–подставка для карандашей. Ермаков по–хозяйски сел в кресло. Майор остался стоять ближе к гостевым стульям с левой стороны комнаты.
— Происшествий, говоришь, не случилось? — Металл нарастал с каждым словом.
— Да здесь одно сплошное происшествие! — Стол едва не проломился от удара. Календарь подпрыгнул, ручки, карандаши рассыпались.
— Как ты думаешь, почему я приехал?
Кто же стуканул? Что он знает? Прочитать мокшановские мысли на лице проще простого.
— Товарищ генерал! Алексей Иванович! День рождения у Портнова, решили отметить немного.
— Какого в Караганду Портнова!? Ты что думаешь, я его поздравить приехал? Что у тебя в патруле творится?! — наудачу закинул Ермаков.
Майор облегченно выдохнул, даже засветился:
— Я этому Путилину тысячу раз говорил — сдай оружие! Он же не слушает ничего! Ему и устав и приказы Ваши по барабану. А что я сделаю сейчас? Не выговором же его пугать. — Мокшанов немного успокоился, глуповато–преданное выражение на лице сменила усталость, руку положил на спинку стула.
— С другой стороны — патрулирует нормально, без дела не сидит у меня. Оружие вроде как на месте все. Можно сказать трофей. Для самообороны возит.
Ермаков удивился легкости, с которой вышел на нужного человека. Хотя все логично: любой идейный подчиненный будет не в чести у начальства. У начальства своих идей товарный состав. Желтые глаза по–змеиному гипнотизировали начальника залетного отделения. Рано расслаблять.
— Приказы мои по барабану! — Карандаши снова подпрыгнули на столе. — Давай сюда его. Живо!
Мокшанов принял деланно испуганный вид, выскочил за дверь. Послышался командный рев:
— Буренков, пулей в казармы! Путилина срочно к генералу! — Уже тише:
— Головко, иди сюда.
Буренков пуля пьяная, может, глупая, но быстрая и исполнительная. Путилина он застал в отдыхающей смене. Патрульный поморщился от перегара, усталость не позволила даже как следует выматериться. Никакого волнения перед встречей не чувствовал, лишь досаду за прерванный отдых.
Мокшанов сперва запустил Головко с кофейником и чашками на подносе. Затем дождался громоотвод, вместе с Путилиным зашел в кабинет. На этот раз майор без разрешения сел на стул сбоку от проверяющего. Строгий взор говорил патрульному: Доигрался? Сам генерал приехал из‑за тебя!
Ермаков смотрел по–другому на сухопарую фигуру избранника. Мгновенно оценил чистую полевку, открытый взгляд, волосы неуставной длины. Жесткие морщины намекали на возраст, но широкие плечи и прямой позвоночник указывали на способность вспахать любую борозду. Рукава полевки закатаны, головной убор отсутствует. За одно это можно устроить разнос. Мокшанов надул щеки, приготовился вставлять умные замечания.
— Здравия желаю, товарищ генерал. Капитан Путилин по вашему вызову прибыл.
На столе перед генералом чашка с кофе, карандашам если и прыгать, то в горячей жиже. Ермаков взял карандаш, стал постукивать по салфетке.
— Здравствуй, капитан. Говорят, приказы мои не изволишь выполнять? Служба в патруле устраивать перестала? Или начальник тебя не устраивает? — Генерал повернул дула зрачков на Мокшанова.
— Служу, где приказано. Жалоб от народа не поступало. Изъятое оружие не сдал ввиду необходимости его реального применения. В случае захвата имеется механизм ликвидации. – Соврал Путилин, знал, что проверять времени у руководства нет.
Генерал что‑то рисовал на салфетке. Глаза Андрея Викторовича округлились от дерзости, как ему показалось, подчиненного. Подумал, пора вставить слово:
— Тебе что, капитан, табельного оружия мало?
— Товарищ майор, вы давно в городе не были. Обстановка немного осложнилась, смею вас заверить. — В последних словах звучало злое раздражение.
Щеки майора превратились в помидоры. Алексий Иванович предотвратил развитие инсульта.
— Ты не пьян часом, Путилин? Слово «субординация» так и не выучил? Иди сюда!
Владимир подошел к столу, широкая спина закрыла сидящего генерала.
— Ну‑ка, дыхни.
Склонившись, Путилин обратил внимание на салфетку. Частицы графита оставили след: через 20 минут черная фронтера 001 у дома 29.
— Хорошо, — несмотря на неисправность алкотестера, подытожил любитель Траховского виски, — сейчас сдашь оружие на склад. Чего не хватает для работы, напишешь рапорт, думаю, в осложнившейся обстановке Андрей Викторович не откажет. Иди.
Дверь за патрульным закрылась, в тишине щелкнул замок. Мокшанов нарушил молчание:
— Вот такой полицейский! Нет, я, конечно, выдам СВД, патроны, гранатомет. Товарищ генерал, так он такую партизанщину разведет, не хуже Кабанова. Не дай бог, другие подражать начнут, декабря не дождемся.
— Майор, я с тобой еще не закончил. — Прервал паникера Ермаков. – Пойдем, кабинеты проверим.
— Конечно, товарищ генерал! Может, поужинаете с нами? — Начальник отделения не сомневался, что подчиненные навели порядок.
Дорога от ворот в центр лагеря освещена слабо. Немецкий внедорожник практически незаметен с теневой стороны дома. На глухой стороне коттеджа табличка 6 просека, 29.
Мягко стукнула дверь, отгородив от влажного сумрака. В салоне неуловимо пахло чужой беззаботной жизнью. Генерал нажал кнопку выбора радиостанций. Длинные, короткие волны. Никакой музыки, рекламы. Развлекаловка закончилась. Впрочем, умные речи разных ученых и богословов, тоже. Никто больше не успокаивает отрицанием очевидного. Теперь ученые толкуют о силе взрыва при попадании, о смещении полюсов, о проценте выживших. Духовенство молится за всех, призывает к смирению, этот мир не последний. Может, и правда – не последний.
Размышления прервал стук в окно. Дверь открылась, на пассажирское сиденье сел Путилин.
— Здравствуй, Владимир! Давно не виделись. – Генерал протянул руку.
— Здравия желаю, Алексей Иванович. – Капитан искренне ответил на рукопожатие. — Не думал, что помните меня.
— Выбирал и вспомнил. И выбрал тебя. Смотрю, ты в отличной форме. Как ранение, не беспокоит?
Путилин соображал, к чему клонит начальник лагеря. Быть избранником и в былые времена ничего хорошего не сулило. С другой стороны: «дальше фронта не пошлют».
— Здоровье в норме. И физическое и психическое. Пуля на вылет прошла. Ребро удалили, легкое зарубцевалось, перепады погоды чувствуются. Алексей Иванович, Вас же не здоровье мое интересует. – Владимир, как и все, стал очень ценить время.
— Ошибаешься, дорогой! Как раз здоровье и интересует! – Генерал положил руку на рулевое колесо, в отвороте кителя показалась рукоятка пистолета.
— Ты как реабилитационный период прошел? Обезболивающие принимал? – В темноте желтая оболочка глаз показалась Путилину демонической.
19–20 октября ночь
— Леша, ну один укольчик! Пожалуйста! – Ольга Назарова третий месяц живет с Бурым. Девушка стала цыганским подарком при дележке территории областного центра. Огромные синие глаза смотрели на русского бандита как на спустившегося с небес ангела. Трехмесячный ребенок умер в плену. Ольга сама попросила наркотики. Цыгане решили использовать девушку в состоянии опиумного успокоения. Мозг девушки умирал, но оставшиеся клетки продолжали с отвращением реагировать на прикосновения грязных рук, на звуки чужого языка. Когда наркоманка поняла, что ее передают в славянскую банду, впервые за долгое время почувствовала радость. Несмелая улыбка осветила лицо, по впавшим щекам потекли слезы. Под гогот цыган и недоумение Бурого она обняла его. Обколотые руки обхватили крепкое тело, теплые слезы намочили рубашку. Бандит с деланным равнодушием передал подарок товарищам. Пузо отвел девушку в машину.