Свита Мертвого бога - Наталия Мазова 38 стр.


– И что из этого следует?

– Боюсь, то, что путь домой через Анатаормину для вас теперь закрыт, если вы не хотите умереть раньше срока.

– По-моему, это все очень условно, – с недоверием протянула Тай. – Имен наших они не знают, на острове я назвалась Кииль. А волосы в крайнем случае можно и перекрасить. И вообще как-то странно это выглядит – искать того, не знаю кого…

– Чтобы выяснить, кого искать, им достаточно названия «Девы-птицы». Ее капитан известен многим, и в следующий заход в Сейю выбить из него ваши имена будет совсем не трудно. А что до перекрашенных волос, то боюсь, ваш телохранитель – куда более верная и опасная примета. Порознь вам не грозит почти ничего, согласен, но вот группой…

– А порознь мы не пойдем, – мрачно заключила Тай. – Ладно, это еще не самое страшное, что могло случиться. Как-нибудь выберемся кружным путем через Лаумар и Алмьяр. Крокодил меня задери, но как же все-таки жалко…

– Чего именно? – участливо склонился к ней Арзаль.

– Нет, ничего, – Тай передернула плечами. – В любом случае спасибо за предупреждение.


Верхом они уже давно добрались бы до столицы, но тяжелая карета, влекомая лишь парой вместо положенной четверки, тащилась не слишком-то быстро. Да еще Нисада всякий раз, когда дорога проходила по глухим местам, вылезала из экипажа и не меньше часа шла, точнее, ковыляла пешком. Всем остальным приходилось примеряться к ее скорости. Упрекать девушку никто не смел – ей требовалось разрабатывать ноги, – но все-таки пришлось убедить ее совершать эти переходы не чаще раза в день.

Сейчас был как раз такой переход. Нисада шла рядом с лошадью Тай, для надежности придерживаясь за стремя подруги, а Берри, ради уважения, тоже спешился и шел чуть позади.

– Объясни мне наконец как следует, из-за чего оттяпали голову твоему Далькраю, – неожиданно подала голос Тай, оборачиваясь к Берри. – Я ведь так и не знаю подробностей…

– По большому счету, лишь из-за того, что у него не было братьев и сестер, – невесело усмехнулся Берри.

– Как не было? – не поняла Тай. – А нынешний король тогда откуда взялся? Да еще и принцесса там, по слухам, какая-то имеется…

– Это отродья Зивакут, – в уголках рта Берри резко обозначились складки, сразу сделавшие юное лицо Тано старше лет на семь. – А Далькрая родила первая жена короля Ансалио. Остальные их дети не выжили, потом умерла и сама королева. И тогда король вбил себе в голову, что одного наследника маловато будет. Вдруг и с ним что-то случится, как быть тогда? У Луррага же в ту пору на южной границе назревала война, вот он и кинулся изо всех сил подтверждать союз с Вайлэзией. А такие союзы очень удобно скреплять браком. Ансалио и обернуться не успел, как оказался под венцом с дочерью кагана, да не какой-нибудь, а от вайлэзской наложницы.

– Тогда ясно, – кивнула Тай. – Она сразу поняла, что пока жив Далькрай, ее детям престол не светит. Я-то думала, Далькрай тоже ее сын, и она своего же ребенка под топор пристроила…

– Ты еще луррагские обычаи не учитываешь, – добавил Берри. – Она ведь по их меркам получалась – вторая жена, мать ненаследных, а для дочери кагана это почти позор. Не говоря уже о том, что ей и самой хотелось у кормила постоять. Родила она Ансейра, потом Гленду, а потом решила, что Ансалио ей больше не нужен, и самое время обеспечивать престол себе и детям. Для начала эта дрянь отравила короля, а затем, когда поползли слухи, подбросила улики Далькраю. Он-то сразу понял, что это ее работа, но пока собирал доказательства, она нанесла упреждающий удар. Заодно и я под раздачу попал, как его лучший друг, – Берри тяжело вздохнул. – В результате наследником стал ее Ансейр, которому было всего семь, и она одиннадцать лет невозбранно творила, что в голову придет. И похоже, собирается творить и дальше. Ансейр-то у нее такой же слизняк, как дядюшкин сынок Гислен. Тоже, кажется, «мимоза». А Зива – «тюльпан», едва ли не самый властный характер из всех существующих, так что будет вертеть им до смерти. Потому и права ему отдает с таким шумом и созывом Генеральных Штатов – пусть страна поверит, что у нее и впрямь новый король, а не старая сука…

– Постой! – перебила его Тай. – Так ты говоришь, Зива – «тюльпан»?

– Ну да, – кивнул Берри. – Я тогда этой системы еще не знал, но тут и задним числом не ошибешься. Такой «тюльпан», что хоть в рамку вставляй и на стену вешай, как образец.

– Так Нис же у нас «сейя»! А у «тюльпана» с «сейей» какие отношения?

– Демон мне в глотку, как я об этом раньше не подумал! – Берри хлопнул себя по лбу. – Неравноправные у них отношения! «Тюльпан» – Дознаватель, «сейя» – Еретик! Получается, что Нис, со всем ее даром влюблять в себя людей, тут нечего ловить!

– Да ты что, меня не знаешь? – возмутилась Нисада, которая давно уже, устав слушать непонятный язык, попросила поработать переводчиком Джарвиса. – С кем и когда я не могла договориться?!

– Со своим дядей, – отрезала Тай, когда Берри перевел эту реплику. – Кстати, ты его определять не пыталась?

– А чего тут пытаться? Если моя маменька, как вы говорите, «гиацинт», то и он тоже. Абсолютно два сапога пара.

– И что мы имеем в результате? – вопросила Тай, хотя и сама знала ответ.

– Имеем пару Любовников – «гиацинт» и «тюльпан», – отозвался Берри. – Идеальное взаимопонимание и самые лучшие отношения во всем цветнике. Такие же, как у нас с Нис, – он подмигнул возлюбленной. – И имеем «сейю», для которой королева – Дознаватель, а дядюшка – Суверен, в то время как она для него – Наемник. В общем, более гнилой расклад тяжело придумать при всем желании – двое неравноправных отношений, и в обоих Нисада подчиненная. Хрен собачий, с такими картами вообще не играют!

– И что вы мне предлагаете?! – взвилась Нисада, дослушав перевод. – Вернуться домой?! Да я им там все снесу, будь они мне хоть Суверены, хоть Дознаватели, хоть Кровные Мстители! Вы меня еще не знаете!

– Мы тебя знаем, – спокойно отозвалась Тай, поняв смысл самых последних слов и без перевода. – А скоро узнают и они, потому что у тебя есть кое-что, чего у них нет, а именно – навыки Ювелира. Поэтому для начала тебе придется забыть о том, что ты «сейя», и перестать сносить что бы то ни было. Помнишь, как Тинд давал нам упражнения на вживание?

– Еще бы, – кивнула Нисада. – Только в кого?

– Ну, например… да хотя бы в твою сестру Лар. Она «мимоза» и при всей ее слабости имеет для них куда больший вес, чем «сейя». Берри, ты не в курсе, нравились ли вашей Зивакут всякие поэмы, где чувствительная героиня льет слезы над могилой любимого?

– В общем, да, – хмыкнул Берри. – Только скорее про несчастных пленниц, которых рыцарь спасает из заточения. Она предпочитала счастливые концы.

– Вот это нам и надо! – обрадовалась Тай. – «Мимоза» для такого персонажа – самое оно. Итак, Нис, представь, что тобой управляет твоя сестренка. Дядюшка принуждал ее к браку, публично унизил, когда выяснил, что та скрыла свое кровотечение, да еще есть догадка, что собирался пользовать ее сам, вместо сынка. А если нет догадки, значит, будет. Что сделает Лар? С плачем кинется в ноги всесильной королеве, умоляя избавить ее от тирана. И при этом в должной мере проявит пресловутую девичью стыдливость, чтобы не обзывать дядю в лицо козлом безрогим и другими словами, которых он заслуживает. Как, сыграешь?

– Если другого выхода нет, придется играть, – вздохнула Нисада. – Только дядюшка все равно знает, что я не такая.

– Пусть знает. Твоя цель – не он, а королева-мать. Кстати, у тебя светлое платье с собой есть?

– Есть, – неохотно выдавила Нисада. – То, которое мне сшили для свадьбы Лар. Зачем я его взяла, и сама не знаю. Разве потому, что после траура по отцу у меня всего-то было два новых платья, и одно из них – это…

– Давай показывай, – распорядилась Тай.

Нисада приказала Хольрану остановиться, долго рылась в багажном ящике и наконец извлекла на свет бледно-розовое платье столь теплого оттенка, что он казался почти кремовым.

– Совершенно поросячий цвет! – выговорила она с отвращением. – Видеть его не могу!

– Зато это единственный оттенок розового, который идет к твоему дневному цвету волос! – отрезала Тай. – Недостатков у твоей маменьки, что блох на бродячей собаке, но отсутствие вкуса в их число явно не входит. Получишь печать на свой пергамент – можешь хоть сжечь это платье, но пока не получишь, в лиловом и красном показываться не смей! Волосы расчешешь и распустишь, все равно они у тебя под гребень не ложатся. Жаль, с лицом ничего сделать нельзя – здесь не Меналия, краска почти под запретом. У нас я бы тебе ресницы слегка усилила, я это и днем умею делать – похлопала бы ты ими перед Вороной Кобылицей, она бы тебя еще больше полюбила…

– Обойдусь как-нибудь без ее любви! – Нисада горделиво вскинула голову. – Мне с ней не спать. Я не из тех, кому нравится делать это с лошадьми!

– Обойдусь как-нибудь без ее любви! – Нисада горделиво вскинула голову. – Мне с ней не спать. Я не из тех, кому нравится делать это с лошадьми!

– Вот только перед королевой не брякни чего-то подобного, – без улыбки бросила Тай. – И вообще не вздумай отколоть один из тех номеров, которыми ты прославилась в Замке. Ювелир и днем остается Ювелиром, это да, но если ночью это звание дает тебе неприкосновенность, то днем подобный статус только предстоит заработать!

МЕЖДУГЛАВЬЕ (продолжение)

…минуло еще дней десять, когда Тай вдруг начала ловить на себе чьи-то пристальные взгляды, пугающие своей настойчивостью. Сначала она предположила, что Тиндалл следит за ней, пытаясь угадать, она это или нет. Но сколько раз Тай ни оборачивалась (стараясь делать это как можно более внезапно), она всегда натыкалась лишь на лица, наглухо скрытые масками. Ни один из тех, кто попадался ей на глаза в эти дни, не выходил за рамки обычных Замковых типажей, и Тай решила, что Тиндалл здесь совершенно ни при чем, тем более, что означенное им время еще не миновало.

Но кто тогда, если не он?

Трудно поверить, но Тай не слишком-то задавалась этим вопросом. «Где ты ничего не можешь, там ты не должен ничего хотеть», – учила ее мать Лореммин, и девушка сочла, что данная мудрость справедлива и для Замка. Если на нее положил глаз кто-то из приближенных Элори, вряд ли с этим можно что-то поделать.

…В тот день она придумала себе платье с корсажем-сеткой, сплетенной из усаженных жемчужинами серебряных нитей. Тело между ячейками этой сетки по контрасту обретало кремовую притягательную теплоту. Рукава и юбка, легкие и широкие, были бледно-синими, с серебряным узором-инеем, крупные кольца высоко уложенных волос тоже отливали пепельным серебром. Но вот раскраска, нанесенная, как водится, в полумраке коридоров, на ярком свету оказалась неприятно жесткой, в особенности губы, обведенные четким контуром и покрытые синевато-стальным тоном, да и темно-синие, остро положенные тени не добавляли облику мягкости.

На нее то и дело оборачивались, и Тай окончательно поняла всю глубину своего промаха – получившийся резко-холодный образ идеально вписался в один из излюбленных Замковых канонов. В результате от желающих пригласить ее на танец прямо-таки не было отбоя, но ни один из этих желающих не показался ей даже забавным – томные юноши, мечтающие отдаться во власть «жестокой королевы», всегда вызывали у нее лишь презрение. Да и танцы, как назло, были все больше из тех, которые не доставляли ей никакого удовольствия. В конце концов бальный зал вымотал Тай до предела – не физически, ибо в Замке не было ни боли, ни усталости, а душевно.

Краем уха она уловила чей-то шепот, приглашающий принять участие в оргии с участием русалок и морского ящера. Приглашали, разумеется, не ее, однако Тай давно было любопытно, как именно происходит близость с русалкой – у них же совсем другая анатомия! Поэтому с тоски она решила развлечься подглядыванием, благо в малом зале с бассейном, где намечалось сие действо, у нее имелось укромное местечко, откуда можно было видеть все и при этом не попасться на глаза никому.

Отказав очередному партнеру, Тай скользнула в коридор, ведущий к месту намеченной оргии. Проход был скупо освещен мертвенно-белыми факелами и совершенно пуст – до оргии, видимо, было еще далеко, а парочки, ищущие уединения, пока не спешили покидать зал. Тай неторопливо шла, подхватив широкую юбку, как вдруг навстречу из темной ниши шагнула высокая фигура – и упала перед нею на колени, почтительно прикасаясь губами к затканному серебром подолу.

– Кто вы? – вырвалось у изумленной до испуга Тай. В ответ послышался глуховатый голос:

– Прости за дерзость, госпожа… Ты запретна для меня, но более не в моих силах лишь глядеть на тебя издали – столь ты прекрасна и желанна, хотя и прячешься зачем-то под этим мертвенным обличьем… Неужели тебе нравится, когда тебя боятся?

Свет факела падал на него со спины, поэтому Тай могла различить лишь водопад длинных, бесплотно-белых волос, стекающих на плечи и прячущих лицо, да то, что на нем плащ цвета стали, а остальная одежда – светлая и украшена россыпью стразов.

– Что ж, будь такой, как тебе угодно, – голос его казался голосом человека, который, преодолевая леденящий страх, обернулся и заглянул в лицо своей смерти. – И все же молю тебя – стань сегодня моей, и тогда мне не будет страшна никакая кара!

– Но почему я запретна для тебя? – спросила Тай, машинально переходя на «ты», изрядно ошарашенная этим странным обращением.

– Потому что ты приглянулась не только мне, но и господину моему Элори, – последовал печальный ответ. – В любую ночь, даже в эту, ты можешь сделаться его собственностью – и нет прощения тому, кто посмеет перехватить его добычу…

Неожиданно голос незнакомца дрогнул:

– Или… или ты уже принадлежала ему, и это ОН заковал тебя в снег и лед? Неужели я опоздал?

– Думаю, что если бы я была с Элори, то знала бы об этом. Значит, пока еще не была, – голос Тай тоже дрогнул. Да и неудивительно – такая новость не могла оставить равнодушной ни одну гостью Замка. – Откуда тебе вообще известно, что Элори положил на меня глаз? И что было бы, покинь я сегодня бальный зал не одна?

– Я Шиповник, менестрель Повелителя Снов, – незнакомец вскинул голову, и в отблесках факела Тай разглядела, что его лицо полностью закрыто эмалевой маской, точеным черно-белым ликом с чуть раздвинутыми в усмешке губами. – А для тех, кто рядом, у моего господина совсем не те законы, что для толпы в зале – неведение освобождает от ответа.

– Вот что, – решилась Тай, – пойдем отсюда в какую-нибудь комнату для двоих, а то, не ровен час, пройдет кто по коридору да услышит лишнее. Такие разговоры лучше говорить без чужих ушей.

– Да, госпожа, уйдем отсюда, – назвавший себя Шиповником поднялся с колен. – Ты и не догадываешься, как пугает твое лицо в этом неживом свете…

Движения его были изящны, однако совершенно лишены той сверхъестественной плавности и гибкости, которая отличает истинных долгоживущих. Всего лишь образ, к тому же явно избранный в подражание хозяину, не способный скрыть смертной уязвимости, даже хрупкости менестреля… И все же, когда он вскинул руку в черной перчатке, поправляя снежно-белую прядь, Тай укололо иголочкой желания. Так уж она была устроена – все, что исходит с Драконьих островов, рождало в ней трепет почти помимо ее воли.

Они торопливо свернули в первый попавшийся боковой проход. Встречая кого-нибудь на своем пути, оба быстро отступали в тень – впрочем, это пришлось делать всего раза два или три. Наконец Тай первая заметила приоткрытую дверь одной из бесчисленных комнат свиданий, и они с Шиповником проскользнули в нее.

В свете обычных ламп выяснилось, что в манере одеваться ее неожиданный спутник тоже подражает Повелителю Снов – его серебристо-жемчужный с зеленоватым отливом камзол словно перенесся в Замок с какой-нибудь миниатюры в древней книге, написанной еще до салнирского завоевания. На левой руке поверх перчатки блестел перстень с куском молочного янтаря, а пряжки на сапогах были в виде серебряных роз тончайшей работы.

Тай осторожно присела на край огромного мягкого ложа и жестом указала Шиповнику на место рядом. Однако тот предпочел опуститься на пол у ее ног и склонить голову на колени девушке.

– Десять дней назад заметил я тебя – но при этом имел неосторожность привлечь к тебе внимание моего господина, – глухой и печальный голос в сочетании с неподвижной улыбкой производил на Тай жутковатое впечатление. – А потому все эти десять дней я прячу свою страсть под маской и не свожу с тебя глаз, госпожа… Ты меняешь обличья – но есть что-то, недоступное изменениям, какой-то внутренний свет, что отличает тебя от иных женщин…

– У тебя наметанный глаз, – заметила Тай, хмыкнув.

– Рядом с Элори поневоле учишься многому, – со вздохом ответил Шиповник. – Но сегодня я понял, что буду проклинать себя всю жизнь, если уступлю тебя Повелителю Снов! Ты еще не знаешь, госпожа, как он делает женщину своей любовницей – но я знаю… Он будет ласкать тебя, долго-долго, так что ты будешь молить его, чтобы он скорее взял тебя. Вместо этого он позовет своих рабынь, духов Замка, и они начнут менять твой облик… не знаю как, но во-первых, это станешь совершенно не ты. Если ты кротка, то сделаешься воплощением агрессии, если, наоборот, сильна – превратишься в куклу, игрушку, забаву… И во-вторых, кем бы ты ни стала, в тебе не останется красоты, радующей любой взор, но появится та притягательность, что заставит мужчину, не думая, порвать на тебе платье и взять прямо там, где стоишь, хоть в грязи. Тогда он подведет тебя к зеркалу и, не переставая ласкать, спросит: «Ты нравишься себе? Тебе доставляет удовольствие быть не собой?» – и ты, как бы ни крепилась, рано или поздно ответишь «да». И лишь после этого он овладеет тобой окончательно, это будет длиться так долго, что ты взмолишься о пощаде, а потом потеряешь сознание… Когда же очнешься, он снова подведет тебя к зеркалу, и ты отразишься в нем, вся – в том же чужом и безмерно желанном обличье, но вместо глаз у тебя будет та же пустота, что чернеет в глазницах его обычной маски. «Измени облик!» – прикажет он тебе. Ты попытаешься, но не сумеешь, и поймешь, что это – навсегда, что на самом деле ты именно такая, какой он тебя сделал, что ты всегда хотела быть такой, но почему-то не разрешала себе… И в этот миг, когда в сердце ты назовешь чужое своим, что-то умрет в тебе навеки. После этого, даже если ты прикроешь лицо простой вуалью – все равно между ним и людьми будет стоять эта маска, через которую больше не проникнет никакое чувство… Так он отбирает у людей лица – из простого развлечения, и люди делаются такими же, как он. А я могу лишь надеяться, что наша близость хоть как-то отвратит от тебя подобную участь – вдруг после меня он побрезгует тобой? Лишь эта надежда, и ничто иное, бросила меня тебе под ноги, светлая госпожа…

Назад Дальше