— Легко. Не у одной только тебя — привыкай. И это — я понимаю, что вам с Серёгой до хренища всякой всячины надо просмотреть и переписать, но выберите пока только самое важное — мне ж тоже не терпится. Так, и папируса ещё надо накупить побольше…
— Сдурел, что ли? Он же дорогой! Зачем на свои-то покупать? Я теперь, когда у нас кончается, переписчику твоего тестя говорю, и тот на следующий же день ещё здоровенную кипу притаскивает. А иногда и вовсе в тот же день с посыльным присылают. Я же теперь ему выжимку из Тита Ливия делаю — по Карфагену и Нумидии, по Испании, по римским делам, по греческим. Скажу — и тебе запас доставят.
— Так ты хочешь сказать, что мне Ливием можно не заморачиваться? Ведь если я его не осилил — это ещё не значит, что у меня его нет. Хотя — погоди, ты ведь его на греческом строчишь? А нам ведь надо и для себя — на нормальном человеческом…
— Не парься — выжимку я делаю по-русски, а потом уж на греческий перевожу и переписчику диктую. Все твои войны и прочие заварухи с политическими раскладами там будут, не переживай. Вы же с тестем — два сапога пара. Что тебе интересно, то и ему — оба милитаристы, империалисты, куркули-буржуины и политические интриганы, хи-хи!
— Ага, они самые…
Вот в этом вся Юлька. Раздраконила меня и убежала. А я теперь — жди как дурак, когда они там с МОИМ аппаратом наиграться соизволят. А у меня на нём, да ещё и на флэшке, СТОЛЬКО всего! Мыылять! Самое же обидное вот что. Солнечная заряжалка ведь и у меня была, причём — уж всяко получше этой наташкиной «AcmePower MF2010». Моя «раскладушка» от того же производителя — «AcmePower MF3020» — чуток покрупнее, но некритично, почти вдвое тяжелее и примерно вдвое дороже, зато втрое ёмче аккумулятор, но при этом — за счёт того, что две солнечных панели, да ещё и пошире — втрое быстрее зарядка от солнечного света. Ейную приблуду десять часов заряжать, так что в один день в наших городских условиях хрен уложишься, два надо, а мою — жалкие четыре часа. Есть разница?
Но вся беда в том, что моя «суперэлектростанция» так и осталась в тот день в номере отеля — не взял я её с собой на пляж. Ну откуда мне было знать, что понадобится? Я ведь на пляж хожу купаться и загорать, а когда я загораю, то медитирую, а не с телефоном играюсь. Хоть он у меня и натуральный мини-комп, даже клава нормальная физическая есть, если разложить, но это — для других случаев. Если на работе, допустим, выдалось вдруг спокойное и не загруженное ничем окошко, так залезть в интернет на форумы, чужие сообщения почитать, свои оставить, электронную почту проверить, а на пляже — исключительно средство связи. Чтоб самому куда позвонить, если вдруг приспичит, или чтоб мне немногие избранные могли звякнуть, если что-то экстренное, но случаи эти были нечастые, и не было в прежней жизни ни единого раза, чтобы мне на пляже заряда в аппарате не хватило. Так что купил я свою заряжалку, можно сказать, из чистой паранойи, так и не пригодилась реально ни разу, отчего и не выработалось привычки таскать её с собой, и в тот единственный раз, когда она была бы весьма кстати, у меня её при себе не оказалось. Закон подлости, млять!
Потерзавшись воспоминаниями и закатав губы обратно, я занялся куда более приятным делом — вознёй со своим потомством. Вот уж расстаралась Велия, угодила — слов нет. Всего месяц с небольшим карапузу, но крупненький, крепенький, эфирка плотная, да и сам спокойненький, не такой уж и плакса. Вчера-то, конечно, разревелся при виде непонятно откуда взявшегося здоровенного незнакомого дядьки, когда я на руки его взял, а сегодня — уже, смотрю, привыкает. Так, куксится только изредка, но как пальцем ему пузо пощекотал, так даже и развеселился. В общем — признал, и к матери на руки от меня уже не всякий раз просится. Тут Юлька права — весь в меня. Мне мать рассказывала, что когда я сам таким же был, то тоже ревел в основном только по веским причинам — когда проголодаюсь, обделаюсь или чего-то шуганусь. Тут, правда, у тёщи своё особое мнение — говорит, что и Велия такая же была, так что это маленький Волний в их породу пошёл. С бабами — даже правильно воспитанными — в таких вопросах спорить нежелательно, да я как-то и не шибко стремлюсь. Мне ж не шашечки, мне ехать, главное — сын у нас с супружницей получился, насколько можно судить по первому времени, как раз таким, как и надо. Для оставления за собой, как и положено, последнего слова я сообщил Криуле, что как раз такую мать для своего потомства и выбирал, и в этом у нас с тёщей разногласий не обнаружилось.
— Ну-ка, Волний Максимыч, иди-ка к папе, — я снова взял его на руки, — Ну тебя и упаковали! — бабы есть бабы. Спеленали пацана и навернули на него столько материи, что для полной ассоциации с почтовой посылкой не хватало только обвязки бечевой крест-накрест и сургучной печати. Куда столько — лето на дворе и ни разу не наше подмосковное, даже не испанское, а натуральное североафриканское! Сняв с него лишнее, я приподнял его… Уфф! Что ж ты творишь-то, хулиган — в усы мне вцепился! Ручонка-то мелкая, пальчики вообще миниатюрные, а хватка — будь здоров! Велия, хихикнув, помогла мне аккуратно освободиться от захвата. Я для порядка обозначил символический шлепок ему по попе, затем снова пощекотал ему пузо, отчего мой отпрыск тоже захихикал и вцепился мне уже обеими ручонками в складки туники — крепенько вцепился. Это напомнило мне Дольника — «Непослушное дитя биосферы», если кто не в курсах. Ради эксперимента я поддержал его левой рукой под попу, дал перехватиться повыше, убедился, что держится крепко, и начал постепенно ослаблять поддержку снизу, продолжая поддерживать правой рукой только его головёнку — это надо, тяжёлая она у мелких человеческих детёнышей, сами держать не могут. В остальном же они — обезьянята обезьянятами, что наш карапуз и продемонстрировал нагляднейшим образом. Велия забеспокоилась куда больше его самого, когда я совсем убрал поддержку под попу, а он лишь на миг нахмурился — скорее озадаченно, чем недовольно, а затем вполне уверенно повис на цепких ручонках и даже попытался подтянуться — тут уже и моя ненаглядная прикололась. То-то же! Любите книгу, она — источник знаний! Надо будет обязательно ещё разок Дольника перечитать, когда Юлька аппарат вернёт…
Потом этот мелкий приматёныш продемонстрировал ещё один врождённый инстинкт, обмочив мне тунику, и я, посмеявшись, передал его наконец в заботливые и надёжные материнские руки. Софониба, тоже прыская в кулачок, забрала у меня тунику и кинула в стирку, а мне подала новую. Велия тем временем уже снова спеленала маленького пачкуна в чистое и дала ему грудь, заняв его важнейшим на данном жизненном этапе делом. А накормив и укачав на руках, аккуратно уложила в кроватку — отдыхать от трудов праведных.
Как я и ожидал, от родов моя супружница давно уже оправилась, что и продемонстрировала мне в первую же ночь. Теперь же, при дневном свете — вчера недосуг было разглядывать мелкие подробности — я обратил внимание и на дополнительные бонусы. Не зря я ещё в самом начале к её матери приглядывался. Родив мне наследника, Велия стала чуток пошире в бёдрах и пополногрудее, приобретя ещё более соблазнительную контрастность фигуры, чем имела прежде. Вот что значит порода!
Лишь после обеда, дав мне насытиться и выкурить трубку, моя ненаглядная проверила сладко сопящего в своей кроватке Волния и подсела ко мне утолять извечное женское любопытство. Это ведь только меня она вчера не допрашивала, знает порядок, а у Софонибы выведала всё, что та знала и о чём догадывалась. А интересовало доставшуюся мне в спутницы жизни дочь простого карфагенского олигарха ну никак не то, какой фасон платьев и какие причёски носят нынче модницы в Гадесе — об этом её и бастулонка просветила исчерпывающе. Но не только и не столько об этом…
Что прежде всего волнует турдетанку? Естественно, судьба соплеменников, как и у всех малых народов. Наслушавшись вчера от Софонибы страшилок о незавидной судьбе бастетан, а в особенности — бастулонов-горожан южного побережья, Велия прекрасно сообразила, что и турдетанам под той же самой римской властью приходится несладко. Не просто ж так — от нехрен делать — затеяна эта долгая и геморройная бодяга с созданием турдетанского боевого хомяка, верно? Услыхав от меня теперь, что дела там творятся, конечно, тоже нехорошие, но всё-таки не до такой степени, как с бастулонами, моя турдетанка успокоилась. Хвала богам, она у меня тоже реалистка и прекрасно понимает, что всех не спасти, а кого можно и нужно — так есть кому. Супружник ейный законный чем занимался, пока она тут тужилась, наследника ему рожая? Вот этим самым и занимался, под мудрым руководством её деда и старшего брата, а раз так — дело под контролем и, можно сказать, на мази. А что бастулонам помочь некому — ну, это уже не столь важно. Не в том смысле, что совсем уж плевать, тоже жалко, в Карфагене вообще все испанцы — свои, но турдетаны всё-таки ближе и роднее. Ага, племенной национализм в чистейшем и незамутнённейшем виде.
Дико по нашим современным меркам? Увы, здесь — античный мир, для которого это абсолютно нормально и естественно. На втором месте по значимости для неё отцовская родня в Гадесе, но тут нет особых причин для беспокойства. Моей жене не нужно объяснять, что финикийские города на средиземноморском берегу — одно, а расположенный по ту сторону пролива и омываемый открытым океаном Гадес — совсем другое. По Внутреннему морю римские купцы и сами уже плавать наловчились, и финикийцы им там не очень-то нужны, а вот океан — страшен, и самим гордым квиритам соваться туда боязно — на хрен, на хрен, гадесцы на то есть, вот пусть они и рискуют головами на суровых океанских волнах. Поэтому Гадес Риму нужен целым и невредимым, а в рабство можно и ненужных средиземноморских финикийцев обратить, заодно и своих купцов от финикийских конкурентов избавив. Прочие же испанцы для неё — вообще начиная с третьей очереди, которую как раз и занимают бастулоны. Кому повезёт, кто продержится до начала задуманной нами с её отцом операции — те смогут принять в ней участие и получить свой шанс для достойной дальнейшей жизни. Каждому — своё…
Да и мои собственные оценки, если вдуматься, не так уж сильно отличаются. Вон сладко посапывает в своей люльке мой карапуз. А кто он? Прежде всего, конечно, русский — об этом я позабочусь. Но на четвертушку он этруск и ещё на четвертушку — турдетан, и пускай он сам ещё об этом едва ли подозревает — от этого никуда не деться. Турдетаны — ближе всех для моей семьи. А кто составляет большинство наших товарищей по оружию? Тоже турдетаны. Ну так и о чём тут тогда вообще думать-то? Конечно, и Софониба — ни разу не чужая, и против её несчастных соплеменников я ничего не имею, но — реализма, млять, никто не отменял. Как объяснишь тому же Миликону, например, в честь какого такого абстрактного гуманизма он обязан приютить под крылышком бастулонских беглецов, когда куча его собственных соплеменников ещё не пристроена? Турдетаны теснятся в лагере и питаются желудями, всех принять невозможно, а тут ещё и эти. Куда, спрашивается? Дахау, конечно, концентрационный лагерь, но и он ни разу не резиновый. Позже, когда всё устаканится, можно будет принять и некоторое количество хороших ремесленников из этих городов. Но вряд ли многих. Во-первых, свои хорошие ремесленники есть и у самих турдетан, и утеснять своих ради чужаков никто не станет. А во-вторых — нельзя портить отношений с Римом. На создание чисто военных поселений римляне «добро» дали, но о полноценных городах со сманиванием туда бастулонских горожан уговора не было. И так-то договор с Римом содержит в себе, как и все римские договоры, одну маленькую, но существенную оговорочку — «до тех пор, пока это будет угодно сенату и народу Рима», позволяющую гордым квиритам в любой момент пересмотреть достигнутое ранее соглашение. И куда было деваться? Без утверждения сенатом договор недействителен, а без такой оговорки сенат хрен чего утвердит — или соглашайся на такой подвох, или вообще безоговорочно сдавайся на сомнительную римскую милость. Третьего, как говорится, не дано, и давать римлянам лишний повод для пересмотра столь удачно заключённого договора — Миликон ещё с ума не сошёл. Мы сами — тем более. Не для того старались.
Говорили в этом контексте и о флоте. Обосновывая нужность и полезность своих соплеменников, Софониба напомнила о виденных нами в пути многочисленных малых гаулах бастулонских рыбаков — более узких и быстроходных, чем пузатые купеческие. А благодаря хоть какому-то килю — уж всяко не уступающих в остойчивости туземным плоскодонкам. Жизнь же у тамошних рыбаков — далеко не малина, особенно теперь, и стоит лишь поманить, объявить вербовку добровольцев — мигом найдутся и подходящие люди, и подходящие судёнышки. И ведь права, тут возразить нечего.
Никто не произносит вслух, но все в курсе, что при случае кое-кто из тех рыбачков и деревянную парусно-вёсельную «рыбу» сцапать не побрезгует, и немало таких, так что контингент это в самом деле тёртый и лихой, и для будущих целей Миликона — вполне пригодный. Но то — для будущих. Сейчас выхода к морю у владений вождя нет, они — выше по течению Тинтоса, а без своего морского порта не так-то легко будет объяснить римлянам смысл и предназначение многочисленной бастулонской флотилии. Это ведь для открытого моря те рыбацкие гаулы мелковаты, а на небольшой реке каждая из них будет выглядеть как та подводная лодка в степях Украины, гы-гы! А уж целый флот из таких гаул — на хрен, на хрен! Вот позже, когда Миликон поднакопит силёнок для наступательно-завоевательной операции, а Ликут со своими лузитанскими хулиганами — поможет обосновать перед римлянами её целесообразность и своевременность, тогда — другое дело. Тогда и жалоба дружественного и союзного Риму вождя на отсутствие у него своего собственного флота прозвучит убедительно и реакцию вызовет правильную — без тех идиотских вопросов, на которые ведь иначе пришлось бы на полном серьёзе чего-то внятное отвечать. Римляне — ни разу не хохлы, и довод «а шоб було» с ними не прокатит.
На следующий день, дав мне таким образом пару дней побалдеть в семейном кругу, тесть вызвал меня к себе для отчёта о командировке. Мужик есть мужик — ему и половины того не понадобилось объяснять, что я бабам своим разжёвывал. Самый подробный рассказ в результате оказался не о делах, ради которых я был туда направлен, а всё о том же приколе с Дахау — Фабриций успел отписать отцу, и мне пришлось разжёвывать Арунтию неизвестный ему контекст. Въехав в суть юмора, тесть тоже прикололся, после чего посмеивался всякий раз, когда в разговоре упоминалось название лагеря и городка. Но особенно доволен он остался, конечно, не приколом, а тем, как лихо мы настропалили Миликона на массовую подготовку турдетанских лучников. Оказалось, что и он здесь времени зря не терял.
Перед командировкой я как-то раз поделился с ним информацией о будущей помешанности римлян на травле диких зверей в их будущих амфитеатрах, о которой я сам вычитал в своё время в «Идущих на смерть» Даниэля Манникса — самая лучшая, на мой взгляд, из научно-популярных книжек о римских Играх. Целая часть у него там посвящена римским бестиариям и зверям, развлекавшим римскую чернь в имперские времена. Привередливые римляне будут требовать всё более и более экзотической живности, да ещё и во всё большем числе. И для травли преступников, и для гладиаторских боёв, и для «охоты» на цирковой арене.
Мало им ближневосточных и африканских львов с леопардами — подавай им индийских тигров и чёрных пантер! Подавай им зебр и жирафов, которых хрен встретишь севернее Сахары! Ладно слоны, но подавай им ещё и носорогов, которых отловить потруднее, чем тех слонов! Наскучили африканские — подавай индийских, и хрен этих капризных зрителей нагребёшь — разницу между африканским и индийским носорогами они знают назубок! Что уж там о всевозможных антилопах говорить! Хочешь добиться популярности в Риме — изволь угождать вкусам и запросам многочисленной римской толпы. И не гребёт её, что для этого нужно пересечь пока ещё проходимую, но широкую и полную дикарей Сахару, что влетит в нехилую копеечку! Не гребёт, что звери из Индии, пройдя через кучу перекупщиков, возрастают в цене многократно. Не гребёт, что давно уже кончились в ближайший окрестных странах и леопарды, и львы, что заканчиваются слоны в горных лесах Атласа, что повыловлены даже антилопы в прилегающих к ним саваннах. Им — вынь и положь. По мнению Манникса, возрастающие год от года денежные траты Рима на приобретение экзотических животных для Игр стали в конце концов одной из основных причин разорения и краха Империи.
На самом деле вопрос этот не столь уж прост и однозначен и уж всяко не бесспорен — времена пока-что ещё республиканские, и тратиться на зверей ещё долго будет не столько римское государство, сколько добивающиеся популярности у черни частные лица. Но для нас не столь важно, на каком по счету месте по разорительности для Рима окажется в будущем его «звериная» статья расходов. Важно то, что далеко не на последнем, что цирковая травля неизбежно окажется одним из любимейших зрелищ римлян, от которых они хрен откажутся. А раз так — почему бы Тарквиниям не нажиться на этой римской «зверомании»? И именно сейчас, пока она ещё не набрала оборотов, пока Рим лишь начинает входить во вкус перенятой у Карфагена травли преступников львами, самое время застолбить за собой будущий прибыльный бизнес. Тем более, что для Карфагена он не столь уж нов, а для не столь уж далёкого Египта и его соседей — весьма стар. Журавлей, антилоп и гиен египтяне приручали и даже разводили в неволе ещё во времена фараонов. По крайней мере — в Древнем и Среднем царстве. Пастбищ-то в давно распаханной долине Нила мало, практически каждый клочок земли возделан, и неприхотливая дикая живность, способная пастись на окружающих долину каменистых пустошах, представляла для египтян немалый хозяйственный интерес. Юлька говорила как-то, что даже целый ном в Египте получил своё название от разводимых в нём антилоп, вида которых, как и того названия самого нома, я не потрудился запомнить.