Алексей Иванов–Царёвококшайский «Аллергия на «Магические Грибы»
Часто книги начинаются с благодарностей, эта книга начнётся иначе, с извинений.
Извинения
Родители мои, простите меня за то, что я не оправдал ваших надежд.
Дети мои, простите меня за то, что я обокрал ваше детство.
Родственники мои, простите за то, что я вам не смог помочь.
Друзья мои, простите меня за то, что я лишил вас товарища.
Родина моя, прости за то, что я запутался на своём пути.
Прокламация автора
Несмотря на то, что многие факты, показанные в книге, реальны и взяты из жизни, просьба к читателям не пытаться узнавать себя в героях и ни в коем случае искать сходства описываемых событий с собственными жизненными ситуациями. Нельзя, чтобы подобное «узнавание» кому‑то причинило вред, поэтому имена действующих лиц, некоторые обстоятельства намеренно изменены. Кроме того, автором было подписано «согласие о ненападении». Хотя юридическая сила такого согласия остается под сомнением, но названный документ хранится у адвоката заинтересованной стороны.
Введение
Июль 2000–го года. Москва.
Проливной дождь лил не утихая, пытаясь смыть с меня тяжесть тревог постсоветской действительности и бремя переживаний о неопределенности будущего. Дождь, словно пытался сказать: «Давай попрощаемся! С завтрашнего дня, тебя ждёт безоблачная погода и приятный бриз Гольфстрима. Money, money, money, Always sunny In the rich men’s world!» Тёплый ветер подгонял меня по направлению к аэропорту «Шереметьево», и подбадривал: «Иди вперёд, к новой жизни, к радостному труду и интересным знакомствам! Виза в паспорте, это твой джек–пот, настройся на лучшее, ты теперь свободный человек со значительными возможностями!»
1
Я знаю, что я плохо кончу. У меня такая дурная наследственность. Среди моих родственников никто нормально не умирал.
Один мой дядя купил на рынке беляшей. Жуткие пирожки с мясным фаршем, приготовленные в кипящем масле. Он принес их жене. Она его обругала за транжирство. Она пожалела ту ничтожно скромную сумму, что они стоили. Недолго думая он вытянул ремень из штанов и повесился в кладовке пропахшей пчелиным воском.
Я никогда не любил беляши. В самом слове уже заложено нечто отторгающее, несъедобное, словно из патологоанатомической терминологии. Злые языки говорили, что в мясной фарш для беляшей кладут мясо собак.
Умереть в кладовке, в которой некогда хранили вощины для пчелиных ульев, наверное, спокойно, умиротворенно. Как в церкви. Маленькое окошко. Тишина. Всё пахнет стариной, именно стариной, а не старостью, потому что эта старина законсервирована живым воском, навеки въевшимся в бревенчатые стены, пол и потолок добротно сложенных из досок, выпиленных в треть бревна.
Другой дядя присел на берегу реки, покрытой льдом, обхватил стройный стан плакучей ивы одной рукой, а в другой держал бутылочку водки. Выпил немного, да так и умер, не выпуская из рук ни ивы, ни чекушки.
Через несколько дней река поднялась и осталась торчать над водой, его не прикрытая голова. За две недели сороки и вороны обглодали лицо, выклевали глаза. Когда же, наконец, бедное тело достали из холодной воды, оно представляло собой реальное воплощение обложки первого винилового альбома группы «Iron Maiden» 1980–го года.
Члены закоченели так, что уложить тело в гроб не представляло никакой возможности. Его обмотали покрывалом, положили на багажник крыши автомобиля, да так и везли двое суток на историческую родину. День и ночь, сквозь снег с дождём и ветер, пересекая недоумевающие взгляды пассажиров обгоняющих автомобилей и неправдоподобные объяснения с офицерами безопасности на дороге, его измученное тело добиралось к тому месту, где в промёрзшей за долгую зиму земле, его уже ждали папа и мама, братья и сёстры с такой же дурной наследственностью.
Старуха с косой прибрала его не случайно, она поймала его как рыбак щуку — на живца. Эта маленькая бутылочка с суррогатом содержала в себе жидкость очень трудную для употребления — технический спирт с явным запахом ацетона.
Нет, это омерзительно умирать со вкусом ацетона во рту. Наверное, быстро, но отвратительно противно. Русский бизнес. Продать гадость под видом чего‑то настоящего. Ацетон вместо водки. Шубку из меха уличных кошек вместо ценных соболей. Подкрашенные шарики желе вместо икры.
Как в старинной сказке, злая мачеха колдовала со злым умыслом. На её кухонном подоконнике росли мини тропики. Она намешивала сок растений родом из юго–восточной Азии в домашний самогон, наговаривала магические заклинания. Она напоила своего приёмного сына этой немыслимой отравой, навела на него порчу и таким образом ушёл из жизни мой другой дядя. За три месяца он высох, как муха в паутине, как муха, из которой паук выпил весь внутренний бульон. Он превратился в такую мумию, что его невинной душе, просто уже не за что было зацепиться внутри невесомого тела.
Его старший брат работал министром машиностроения. Что подтолкнуло успешного человека запрыгнуть на подножку идущего поезда? Дурная наследственность, колдовские чары или собственная глупость? Преступная самонадеянность? Безумная храбрость?
Он попал под колёса, и ему отрезало ноги выше колен, смешав обрубки с песком железнодорожной насыпи. Он был честным и невинным человеком. Он был предан работе и родине всей своей жизнью. У него не было времени завести роман, так плотно он был занят. Он умер девственником, унося гены провинциального аристократа в небытие. На похоронах собралось множество народа. Люди, которые знали его, как хорошего человека пришли проводить его в последний путь и выразить друг другу своё желание жить. Каждый из них гнал от себя мысль о том, каково это — прокрутиться через мясорубку колёсной пары железнодорожного вагона. Каждый из них, не желая того, чувствовал, как молния боли прошивает насквозь всё тело, и всеми силами пытался уйти от плена нелёгких чувств. Они ничего об этом не говорили, но в каждом взгляде читалось: «Я хочу жить. Боже! Как я хочу жить!»
Муж моей двоюродной сестры, контуженный придурок, сидит у меня дома и рвёт на себе тельняшку. До службы в армии он уже был безумным. В Афганистане он потерял остатки своего мозга. Натурально. Весь его череп в шрамах, осколки противопехотной мины вынимали из черепной коробки с частями его покрошенного мыслительного аппарата.
— Ты умрёшь раньше меня! Ха–ха, ты умрёшь раньше меня! Я клянусь тебе, что ты умрёшь раньше меня! — Смысл сказанного им, убивает меня без пули. Я — кандидат в трупы номер один.
В его потускневшем взгляде застыло стекло. На лице написано полное отрешение. Я должен умереть раньше его. Я каждый день думаю о нём и о том, что он мне сказал. Его слова звучали как страшное предсказание, как приговор к исполнению.
Каждый день я проживаю как последний. Каждый день я прокручиваю в голове то жуткое пророчество: «Ты умрёшь раньше меня! Ха–ха, ты умрёшь раньше меня! Я клянусь тебе, что ты умрёшь раньше меня!» Каждый день я жду смерти.
Он умер раньше!
Ура!
Сосед зарубил его топором, приревновав к жене. Господи! Спасибо тебе, что ты забрал его несчастную душу! Господи, спасибо, что дал мне пожить ещё немного!
На всех на нас лежит жуткое проклятие. Я уверен в том, что какая‑то злобная старуха, завистливая и злобная ведьма, наложила на всю семью своё чёрное проклятие. Невероятно много колдуний проживает в наших местах. В далёких марийских деревнях ещё существуют старухи, которые наводят порчу на целые семьи, изводя их в небытие и, наверное, целый батальон Гарри Поттеров не справится с этой языческой силой.
Вся моя родня умирает смертью нелепой.
Вся моя родня умирает в результате мучительной и продолжительной болезни или глупо и безобразно, или остановившись на пути жизни слепым отростком без продолжения, как аппендикс.
Я не хочу умирать так! Я хочу жить долго и умереть здоровым, в кругу близких людей, которые проводят меня в последний путь с почестями.
Я хочу встретить Бога, будучи красивым стариком. Я хочу предстать перед Богом, будучи целым, и без печальных дырок в венах — следов от уколов и капельницы.
Я тоже хочу жить. Я отчаянно хочу жить. Более того мне хотелось жить хорошо, именно поэтому я поехал в Ирландию… собирать грибы…
2
Кому в Ирландии жить хорошо?
Кому в Ирландии жить счастливо?
На этот вопрос можно ответить старой доброй шуткой. Счастье, это ирландский дом, американские деньги, русская жена и китайская еда.
Когда я приехал в Ирландию, то заметил, что у всех жителей дома, как крепости, крепкие, красивые и к тому же тёплые. Деньги, такие, что американцам остаётся только завидовать. Завидует даже американский президент, у него зарплата меньше, чем пенсия у ирландских министров. Только ленивый ирландец не приобрел себе русской жены. С этим в последнее время нет проблем. В интернете русская жена приобретается быстрее, чем можно купить чернильный картридж для принтера на «eBay». С китайской едой проблем нет вообще — её приносят прямо домой по звонку телефона. Счастье!
Осталось разобраться со следующим.
Кому в Ирландии жить не хорошо?
Кому в Ирландии жить не счастливо?
Оказывается, что несчастье, это ирландская еда, американская жена, русские деньги и китайский дом. Надеюсь людей с такими условиями в Ирландии не много. Они, наверняка по–своему несчастны и уйдут из жизни плохо. Я один из них, но когда я приехал, то ещё не знал об этом.
Спору нет, я отдам свою душу не по–людски.
Я продал квартиру своей тёщи для того чтобы оплатить услуги рекрутингового агентства «Wide Gates International». Агентство устроило меня на грибную ферму.
В России квартира это ВСЁ. Это предел мечтаний, это вершина стремлений. Это больше чем дом в Ирландии. Если у тебя есть квартира — ты человек! Если у тебя есть свои законные 33 квадратных метра — комната, которая заменяет гостиную, спальную и столовую, ты можешь завести пять детей. Или шесть. Наследников! Да, все будут ютиться в одной комнате — но зато, она твоя!
В детстве я приезжал в гости к тёте. У тети была наследственность, как у всей родни. Ей было хуже, чем другим. Её жалко.
Когда ей было восемнадцать, в морозный день она шла из одной деревни в другую, и на узкой тропинке между двухметровыми сугробами, путь ей перегородили два ублюдка. Эти двадцати летние мерзавцы только что освободились из мест заключения, и искали приключений, они искали, где бы проявить своё криминальное сознание. Они повалили её в снег, по очереди насиловали её, а она беспомощно взмахивала подрезанными крыльями, отпечатывая снежных ангелов.
Эти монстры бросили её замерзать в снегу, надеясь, что весной, когда сойдёт снег, её несчастное тело будет съедено собаками, и это жестокое преступление останется безнаказанным. Чудом, проходящий почтальон заметил следы борьбы, окоченевшую девушку и оттащил её к себе в дом. Много замёрзших тел находят в морозной России в течение зимы. Милиционеры называют такие тела ласково: «Подснежники».
Натёртая самогоном, отогретая чаем с мёдом, девушка вернулась к жизни, но как впоследствии оказалось, она отморозила себе всё то, что приносит наследников. Тётя осталась бездетна. Она осталась без своего продолжения.
Моя тётя само воплощение доброты и любви, она была рождена для того чтобы стать матерью, но доктор вынес свой удручающий вердикт — она никогда не сможет дать росток новой жизни. Это ужасно.
Она молила Бога наградить её радостью материнства, чтобы получить эту желанную несвободу — жить в постоянной заботе о ребёнке. Он увидел её страсть к самопожертвованию и сделал её настоящей матерью. Бывают матери родные, но она стала НАСТОЯЩЕЙ матерью для всех своих многочисленных племянников и племянниц.
Тётя бесконечно хотела жить. В коммунальной квартире, где она жила в одной из комнат, пахло жизнью. Пахло концентратом жизни. Этим запахом можно было удобрять сады и огороды. Чем больше в этом коммунальном жилье поселялось жильцов, тем меньше им хотелось жить коммуной.
Три десятка параллельно существующих, смердящих жизнью и страстью взрослых особей, полтора десятка обсиканых и обкаканых недорослей. Общественное место, регулярно убираемое, но, несмотря на это, несущее неистребимую гамму всех созданных природой органических запахов. Кухня, на которой одновременно готовилась дюжина специфических ужинов из странных продуктов с недоказанной свежестью. И подвал, вход в который, вёл прямо с главного лестничного пролёта. Подвал. Это кладбищенский запах гнилой картошки, поедаемой вечными спутниками человеческой жизни — крысами.
Мне не хотелось жить в таких условиях. Я продал квартиру тёщи, чтобы в Ирландии заработать на свою.
Извлекаю из конверта свой любимый винил. И, как Бандерлог, очарованный голосом Питона Каа, тону в гипнозе мистического голоса Пола Ди’Анно[1].
Завтра меня уже не будет. Либо я сгорю. Либо я вырвусь из огня.
3
Налево, направо, вперед и назад бескрайнее поле. Или болото. Торфяное болотистое поле. Это как пустыня. Общее с пустыней то, что вокруг никого нет. Только я и Владимир — мой напарник, мой товарищ по приключению.
Вот тебе и Ирландия!
Как мы оказались тут? Загадка…
Хотим ли мы работать на этом поле? Никто не поинтересовался…
Что нас здесь ждёт? Никто нам ничего не объяснял…
Ладно, потерпим, подождём, если покормят, значит, надежда есть. Во всём неизвестность, непредсказуемость, тайна, словно это всё игра в «Казаки–разбойники», а не наше финансовое взросление, благополучие к которому мы стремились.
Только вчера, в Москве, я наслаждался прогулкой к Красной площади от шумной Театральной площади, на которой любители Большого Театра и Малого академического снуют в поисках лишнего билетика. И вот, сегодня я утопаю в нетронутых цивилизацией травах. Да, пожалуй, кажется, что, я нахожусь в травах и мхах нетронутых даже эволюцией.
Ни деревца, ни холмика. Один сплошной вереск, цветущий нежными сиреневыми цветочками и не единой души вокруг, но разница с пустыней глобальна!
Разница в том, что в 4 часа нас отсюда заберут. На новеньком АУДИ А8. В Москве на таких авто представительского класса ездят руководители нефтегазовых холдингов.
Шон простой фермер. У него две сотни дойных коров и тщедушные торфоразработки. Он везёт нас с поля, и машина царапает брюхом асфальт. Точнее его неровности. Чересчур низкая посадка. Создано в Германии. Для немецких дорог.
Шон открывает окошко.
— Жарко, — говорит он, — не правда ли?
На переднем пассажирском сидении трое его детей. Разумеется, троих одним ремнем ни пристигнуть никак. Двое сжимают в руках младшего, годовалого. Малыш высовывается в раскрытое окошко. Жарко!
Я поёживаюсь от сырого ветра, врывающегося в салон. Чтобы ещё такое одеть на себя, чтобы немного согреться? Понятно, что август это ещё пока лето. Но за окном, как оказалось, не Майорка, чтобы вот так испытывать нас на термоустойчивость.
Шон купил по дороге двухлитровые канистры. Чудесные канистры, которые могут пригодиться для чего угодно, под любые жидкости. В канистрах молоко.
Я выражаю недоумение:
— А зачем ты купил молоко? Ведь, у тебя самого двести молочных коров.
— Так ведь, моё молоко НЕ ПАСТЕРИЗОВАННОЕ, — искренне, в свою очередь, удивляется Шон.
— Получается, ты купил молоко у самого себя?
— Я поддерживаю местных производителей!
Гостиница «Lake View». Отель с видом на озеро. Я минуты три тщательно вытираю непыльные свои ботинки и потом осторожно ступаю на богатые ковры отеля. Как сделать так чтобы ничего тут не испачкать? Роскошь во всём. Странно, что кроме меня и Владимира этому никто не удивляется.
Каждый вечер нас — работников торфяного болота, ожидает ужин на белых скатертях в ресторане! Блюда подаются на кончиках пальцев, официант, в вечном прогибе. Официант! Он же хозяин отеля и ресторана! Возможно ли это?
Каждый вечер новое блюдо. Новый десерт. Я такого не видел даже по телевизору. Сидим слегка прибалдевшие, окосевшие. Английские слова в голову не лезут.
— Эй, Роджер!
— ????? Я не Роджер, я, Джерард.
— Чёрт! Джерард! Сколько это будет нам стоить?
— Не переживайте, Шон все устроит.
Шон вваливается в резиновых сапогах. На сапогах зелёные клочья навоза. Коровье говно. По ковру ресторана. На лице полная невозмутимость.
Шон — волшебник. Он достал скомканный блокнотик. Закудрявливающиеся, сальные листки. Что‑то кривенько нацарапал в нём шариковой ручкой. Протянул мятый листок Джерарду. Тот вынул из кассового аппарата кучу банкнот. Эти деньги будут мои и Владимира. В обмен на бумажку, не вызывающую никакого доверия. Обыкновенный банковский чек.