Медроид катил каталку мимо зеркала, прочь из комнаты.
В коридоре было пусто и пахло хлоркой. Одно из колес каталки время от времени скрипело. Зола подняла голову и вытянула шею, но не смогла встретиться взглядом с датчиком андроида.
— Думаю, у меня в голени есть немного масла, так что, если хотите, я могла бы починить колесо, — сказала она.
Андроид по-прежнему молчал.
Зола сжала губы. Пронумерованные белые двери скользили мимо них.
— Что такое лаборатория четыре D?
Молчание.
Зола барабанила пальцами, слушая шелест мнущейся бумаги и скрип колеса, который, она была уверена, скоро доведет ее до нервного тика. Она уловила звук голосов где-то далеко, в конце другого коридора, и почти готова была услышать крики, доносившиеся из-за дверей. Тогда одна из дверей открылась, и они въехали внутрь мимо черной таблички «4D». Комната была точной копией предыдущей, не хватало только зеркала.
На каталке Золу подкатили к еще одному столу для осмотра — на нем лежали знакомые пары ботинок и перчаток.
Затем, к удивлению Золы, раздался свист — ремни-фиксаторы разжались, освободив ее. Она выдернула руки и ноги из колец металла раньше, чем андроид мог бы осознать, что допустил ошибку, и связать ее снова, но андроид никак не отреагировал — просто молча отступил в коридор. Дверь за ним с лязгом закрылась.
Дрожа, Зола села и оглядела комнату в поисках скрытых камер, но ничего не бросалось в глаза. На стойке вдоль стены — электрокардиограф и детектор соотношения, как и в той, прежней комнате. Справа — нетскрин с пустым экраном. Дверь. Два медицинских стола. И она сама.
Она свесила ноги с каталки и схватила перчатки и ботинки. Зашнуровывая ботинок, она вспомнила об инструментах, которые спрятала внутри протеза, когда уходила со свалки — сейчас казалось, это было целую вечность назад. Она открыла обшивку — и с облегчением обнаружила инструменты на прежнем месте; их никто не забрал. Дыхание постепенно выровнялось; прежде чем закрыть обшивку и дошнуровать ботинок, она вытащила самое тяжелое, что было, — гаечный ключ.
С протезами, скрытыми от посторонних глаз, и с оружием в руке она почувствовала себя лучше. Все еще напряженной, но не такой уязвимой, как раньше.
Сбитой с толку более чем когда-либо.
Зачем они вернули ей вещи, если все равно убьют ее? Зачем перевели ее в другую лабораторию?
Она потерла след от уколов на сгибе локтя прохладным гаечным ключом. След выглядел почти как чумное пятно. Она нажала на него большим пальцем, радуясь тупой боли, которая доказывала, что это просто след от уколов.
Она вновь оглядела комнату в поисках камеры, почти ожидая, что комнату наводнит небольшая армия медроидов — раньше, чем она успеет уничтожить все лабораторное оборудование. Но никто не появлялся. В коридоре не было слышно звука шагов.
Плавно спустившись с каталки, Зола подошла к двери и попробовала ручку. Закрыто. В рамке был ID-сканер, но он замигал красным, когда она поднесла к нему запястье с чипом — видимо, он был запрограммирован на доступ только для персонала.
Она пошла к шкафам и принялась дергать ящички, но ни один не открылся.
Постукивая гаечным ключом по бедру, Зола включила нетскрин. Экран, оживая, вспыхнул и спроецировал голограмму. Казалось, с экрана спрыгнула еще одна Зола — рассеченная пополам. Она проткнула голограмму ключом — изображение мигнуло, но тут же вернулось в норму.
Дверь за спиной у Золы открылась.
Она обернулась, спрятав гаечный ключ.
В дверях стоял старик в серой шляпе, в левой руке он держал портскрин, в правой — пузырек с кровью. Он был ниже Золы. Белый лабораторный халат висел на нем, как на скелете. Морщины, избороздившие лицо, наводили на мысль о том, что он провел много лет в глубоких размышлениях над серьезными проблемами. Но его глаза были голубее неба — и сейчас они улыбались.
Он напоминал ребенка, пускающего слюну над липкой булкой.
Дверь закрылась за ним.
— Здравствуйте, мисс Линь.
Ее пальцы сжали гаечный ключ. Странный акцент. Бестелесный голос.
— Я — доктор Эрланд, ведущий ученый королевской лаборатории по исследованиям летумозиса.
Зола заставила себя расправить плечи.
— Разве вы не должны быть в маске?
Он поднял седые брови:
— Чего ради? Вы чем-нибудь больны?
Зола стиснула зубы и изо всех сил прижала гаечный ключ к бедру.
— Почему бы вам не присесть? Мне нужно обсудить с вами очень важные вещи.
— Ах, теперь вы хотите поговорить, — сказала Зола, делая шаг к старику. — У меня создалось впечатление, что вас не слишком волнует мнение ваших морских свинок.
— Вы несколько отличаетесь от прочих добровольцев.
Зола смерила его взглядом. Металл нагревался в руке.
— Чем же? Может, тем, что я здесь не добровольно?
Быстрым движением она вскинула руку, нацелившись ему в голову. Мысленным взором Зола уже видела, как он падает на пол.
Но вдруг она застыла, зрение затуманилось. Сердцебиение уже замедлялось — пик адреналина миновал раньше, чем дисплей на сетчатке успел ее об этом предупредить.
Хлынули мысли, ясные и отчетливые среди общей каши, царившей в голове. Перед ней был обычный старик. Хрупкий и беспомощный старик. С нежнейшими глазами, самыми невинными и голубыми из всех, какие ей доводилось видеть. Она не хотела причинять ему вред.
Ее рука задрожала.
Крохотная вспышка оранжевого света — и Зола от удивления выронила ключ. Он со стуком упал на пол, но она была слишком потрясена, чтобы беспокоиться о таких мелочах.
Он ничего не сказал. Так как он мог лгать?
Доктор не шелохнулся. Его глаза сияли, он был доволен реакцией Золы.
— Пожалуйста, — сказал он, жестом указывая на стол для осмотра. — Может быть, вы присядете?
Глава 11
Зола быстро моргнула, пытаясь рассеять туман в голове.
Оранжевый огонек, мигнувший в углу поля зрения, исчез, и она понятия не имела, что могло его вызвать.
Возможно, сказывался недавно пережитый шок и система дала сбой?..
Доктор ловко проскользнул мимо нее и махнул в сторону голограммы, спроецированной перед нетскрином.
— Вы, несомненно, узнаете это изображение, — сказал он, проводя по голограмме пальцем, так что спроецированное тело начало медленно вращаться. — Позвольте сказать вам, что в нем необычного.
Зола натянула перчатку повыше, чтобы спрятать рубец. Сделала шаг к доктору. Нащупала ногой гаечный ключ и пинком отправила его под стол.
— Должен сказать, тридцать шесть целых и двадцать восемь сотых процента этого тела довольно-таки своеобразны.
Пока доктор Эрланд не смотрел на нее, Зола быстро нагнулась и подобрала ключ. Он казался тяжелее, чем раньше. На самом деле, все казалось тяжелее, чем раньше — ноги, руки, голова.
Доктор указал на правый локоть голограммы:
— Вот сюда мы впрыснули раствор с возбудителями летумозиса. Они были маркированы так, чтобы мы могли контролировать их перемещение в организме. — Он вытянул палец и постучал себя по губе. — Теперь вы видите, что в этом необычного?
— То, что я до сих пор не мертва, а вы не боитесь находиться со мной в одной комнате?
— В каком-то смысле, — сказал он, потирая голову сквозь шерстяную шляпу. — Как вы можете видеть, возбудители исчезли.
Зола поскребла отметину на руке гаечным ключом.
— Что вы имеете в виду?
— Я имею в виду, что они исчезли. Пропали. Пфф! — Он всплеснул руками, изображая фейерверк.
— То есть… У меня нет чумы?
— Верно, мисс Линь. У вас нет чумы.
— И я не умру?
— Верно.
— И я не заразна?
— Нет, нет, нет. Замечательное чувство, не правда ли?
Она прислонилась к стене, испытывая неимоверное облегчение, которое, однако, вскоре сменилось подозрением. Они заразили ее чумой, а теперь она излечилась? Без всякого антидота?
Это выглядело, как ловушка, но оранжевый огонек не появлялся. Доктор говорил правду — неважно, какой невероятной она бы ни казалась.
— Такое уже случалось?
Обветренное лицо доктора расплылось в озорной улыбке:
— Вы первая. У меня есть пара предположений насчет того, как это могло произойти, но их нужно проверить, разумеется.
Он отвлекся от голограммы и направился к стойке, на которой были два пузырька.
— Это образцы вашей крови, один взят до инъекции, второй — после. И меня крайне волнует, что за секреты они содержат.
Зола быстро глянула на дверь, затем снова на доктора.
— Значит, вы говорите… Вы думаете, у меня иммунитет?
— Да! Именно так это выглядит. Крайне интересно. Крайне необычно. — Он сцепил руки. — Возможно, вы родились с этим. С чем-то таким в ДНК, что позволило иммунной системе справиться с возбудителями. Или, возможно, в прошлом в вашу кровь уже попадали возбудители — возможно, в детстве — и организм справился, выработав иммунитет, которым и воспользовался сегодня.
Зола отпрянула, чувствуя себя неуютно под настойчивым пристальным взглядом.
— Вы можете вспомнить какой-нибудь эпизод из детства, который может иметь к этому отношение? Какие-нибудь ужасные болезни? Когда вы оказывались при смерти?..
— Нет. Хотя… — Она помедлила, запихивая гаечный ключ во внутренний карман. — Я думаю, да. Мой отчим умер от чумы. Пять лет назад.
— Ваш отчим. Вам известно, где он мог контактировать с зараженными?
— Я не знаю. — Она пожала плечами. — Моя маче… Мой опекун, Адри, всегда подозревала, что он заразился в Европе. Когда удочерил меня.
Руки доктора дрожали — можно было подумать, что он сейчас взорвется и только сжатые пальцы удерживают его от этого.
— Так, значит, вы из Европы.
Она неуверенно кивнула. Было странно — чувствовать себя принадлежащей месту, о котором нет никаких воспоминаний.
— Там было много больных, в Европе, какой вы ее помните? Может быть, вспышки болезни в вашей провинции?
— Я не знаю. На самом деле, я не помню ничего из того, что было до операции.
Брови доктора поползли вверх, а глаза, казалось, вобрали весь свет в комнате.
— До кибернетической операции?
— Нет, по смене пола.
Улыбка доктора погасла.
— Я шучу.
Доктор Эрланд снова обрел самообладание:
— Что вы имеете в виду, когда говорите, что ничего не помните?
Зола сдула с лица прядь волос:
— Ровно это. Когда в мозг вживляли интерфейс, они повредили — ну, эту штуку — часть мозга, которая умеет запоминать.
— Гиппокамп.
— Вероятно.
— И сколько вам было лет?
— Одиннадцать.
— Значит, одиннадцать. — Он резко выдохнул. Его взгляд метался по полу, как будто на кафельных плитках был записан секрет ДНК Золы. — Одиннадцать. Из-за несчастного случая с хувером, верно?
— Да.
— Несчастные случаи с хуверами в то время уже были практически невозможны.
— До тех пор пока какому-то идиоту не приходило в голову выключить датчик столкновений, чтобы разогнать хувер.
— Все равно не верится, что несколько ушибов и порезов могут потребовать такого ремонта.
Зола забарабанила пальцами по бедру. «Ремонт» — какое же механическое слово!
— Что ж, моим родителям это стоило жизни, а меня вышвырнуло через ветровое стекло. От удара хувер слетел с магнитной дорожки, пару раз перевернулся и оказался прямо на мне, так что, когда меня из-под него извлекли, вместо некоторых костей у меня была костная мука. — Она снова принялась дергать перчатки. — По крайней мере, так мне рассказывали. Как я уже говорила, ничего из этого я не помню.
Все, что она помнила, — наркотический туман после операции. И боль. Каждая мышца горела огнем. Каждый дюйм кожи, казалось, кричал от боли. Как будто тело восстало, обнаружив, что с ним сделали.
— Вы испытываете какие-либо затруднения с запоминанием всех последующих событий?
— По крайней мере, я о них не подозреваю. Это имеет отношение к делу?
— Это крайне увлекательно. — Доктор Эрланд уклонился от ответа. Он вынул портскрин и что-то записал. — Одиннадцать лет, — пробормотал он снова. — Вы должны были перенести множество операций, чтобы дорасти до этих протезов.
Зола собрала губы в трубочку. Да, должна была, вот только Адри отказывалась платить за запасные части для приемной дочери-уродца.
Вместо ответа Зола перевела взгляд на дверь, потом на пузырьки с кровью.
— Так… я могу идти?
Глаза доктора сверкнули, как будто вопрос Золы резал их, как слишком яркий свет.
— Идти? Мисс Линь, вы, вероятно, осознаете, насколько возросла ваша ценность в связи с этим открытием.
Зола почувствовала, как напрягаются ее мышцы; пальцы сжали в кармане гаечный ключ.
— Значит, я по-прежнему пленник? Только теперь ценный.
Лицо доктора смягчилось, и он убрал портскрин с глаз долой.
— Это значит больше, чем вы можете себе представить. Вы понятия не имеете о собственной важности… собственной ценности.
— И что теперь? Заразите меня чем-нибудь еще более смертельным и будете смотреть, справится мой организм или нет?
— Звезды небесные, нет. Вы слишком драгоценны, чтобы убивать.
— Час назад вы совершенно точно говорили совсем другое.
— За этот час все переменилось.
Взгляд доктора Эрланда снова метнулся к голограмме; он сдвинул брови, словно пытаясь осознать ее слова.
— Все совершенно переменилось, мисс Линь. С вашей помощью мы могли бы спасти сотни тысяч жизней. Если вы то, что я думаю, вы, мы могли бы… ну, хорошо, мы могли бы для начала прекратить набор киборгов. — Он поднес руку ко рту. — Плюс, конечно, мы будем вам платить.
Подцепив большими пальцами петли ремня, Зола облокотилась о стол, на котором стояли все эти приборы, раньше казавшиеся такими страшными.
У нее был иммунитет.
Она была важна.
И деньги — это, конечно, звучало заманчиво. Если бы она могла доказать, что способна сама себя обеспечить, она могла бы аннулировать опекунство Адри. Могла бы выкупить свою свободу. Но даже эта мысль потускнела, когда она подумала о Пионе.
— Вы действительно думаете, что я могу помочь?
— Да. Действительно. На самом деле, я думаю, что каждый человек на Земле скоро будет вам неизмеримо благодарен.
Она сглотнула и уселась на стол для осмотра, поджав под себя ноги.
— Ладно, тогда — просто чтобы внести ясность — с этого момента я здесь действительно добровольно, и это значит, что я могу уйти в любое время. Без вопросов. Без споров.
Лицо доктора прояснилось, глаза в обрамлении морщинок сияли, как пара ламп.
— Именно так.
— И я ожидаю платы, но мне нужен отдельный счет. Такой, к которому мой опекун не будет иметь доступа. Я не хочу, чтобы она хоть что-нибудь знала о том, что я согласилась на эту работу, или о деньгах.
К ее удивлению доктор не колебался.
— Разумеется.
Она сделала глубокий вдох, чтобы успокоиться.
— И еще одно. Моя сестра. Ее вчера забрали в карантин. Если вы найдете антидот или хоть что-нибудь, что остановит возбудителей… Я хочу, чтобы она была первым человеком, который получит лекарство.
— Этого, боюсь, — сказал доктор, — я не могу вам обещать.
Он отвернулся и зашагал к голограмме, вытирая руки о подол лабораторного халата.
— Почему?
— Потому, что первым человеком, который получит лекарство, должен быть император, — ответил доктор; морщинки вокруг глаз выражали сочувствие. — Но я могу пообещать, что ваша сестра будет вторым человеком.
Глава 12
Принц Кай смотрел сквозь стекло, как медроид ставит капельницу его отцу. Всего пять дней прошло с тех пор, как у отца появились первые признаки болезни, но казалось, что с тех пор миновала целая жизнь. Как если бы годы тревог и страданий уместились в часы, которых теперь оставалось немного.
Однажды доктор Эрланд сказал ему о старом суеверии — беды приходят по три.
Во-первых, его андроид Наинси вышла из строя раньше, чем смогла сообщить о результатах своих изысканий.
А сейчас его отец был болен без всякой надежды на выздоровление.
Что произойдет следующим? Что бы могло быть хуже, чем это?
Возможно, лунатики объявят войну.
Он склонил голову, желая, чтобы эта мысль исчезла в тот же миг, в который возникла.
Конн Торин, советник его отца и единственный человек, кроме самого принца, которому было позволено видеть императора в таком состоянии, похлопал Кая по плечу.
— Все будет хорошо, — сказал он без выражения, тем особым голосом, каким говорил, угадывая чужие мысли.
Отец Кая застонал и открыл опухшие глаза. Комната на седьмом этаже, в крыле дворца, отведенном для исследований, была на карантине, но для комфортного пребывания императора было сделано все возможное. На стенах висели рядами многочисленные экраны, так что он мог слушать музыку или смотреть развлекательные программы. Комната, в остальном стерильная, была наполнена его любимыми цветами — лилиями и хризантемами. Постельное белье было из нежнейшего шелка, какой только можно было найти во всем Содружестве.
Но это ничего не меняло. Комната оставалась комнатой, предназначенной для того, чтобы отделить умирающего от живых.
Прозрачное окно разделяло Кая и отца. Сейчас отец смотрел на Кая, но взгляд оставался пустым, как это стекло.
— Ваше величество, — произнес Торин. — Как вы себя чувствуете?
В углах глаз императора появились морщинки. Он не был стариком, но болезнь быстро его состарила. Лицо было желтоватым и бледным, шею покрывали черные и красные пятна.
Он приподнял пальцы с одеяла — помахать он уже не мог.
— Вам что-нибудь нужно? — спросил Торин. — Стакан воды? Еда?
— Эскорт пять-три? — предположил Кай.