Клуб холостяков заявил о себе необычным внешним видом – длинными волосами, бородами и галстуками-бабочками, в которых холостяки появлялись в общественных местах. Представьте себе красивых рослых парней, всегда вместе – на пляже, в ресторане, на природе, – и никаких вам баб-с! Это сейчас, в наше испорченное время, их приняли бы за представителей сексуальных меньшинств, а тогда весь город был заинтригован. Клуб за очень короткое время стал престижным и элитарным.
Они выпустили листовку с уставом Клуба и расклеили ее на телеграфных столбах. Потом от желающих вступить в члены не стало отбоя, и через некоторое время пришлось притормозить. Клуб просуществовал почти шесть лет, до тех пор, пока не женился Гриша. Бессменным председателем Клуба все эти годы был Коля Башкирцев. Даже сейчас, спустя почти пятнадцать лет, в городе помнили холостяков, и всякое упоминание о том, что такой-то состоял в Клубе, пробуждало в окружающих ностальгические настроения.
После Гриши женился Шлычкин, правда, неудачно; за Шлычкиным – другие. Последним – Коля Башкирцев, на ослепительной красавице Марине Селянкиной, бывшей невесте выпускника дипломатической академии, отбитой Колей у будущего дипломата. История большой любви Марины Селянкиной и Коли Башкирцева вошла в городские анналы. Променять блестящую карьеру жены дипломата на скромное положение жены художника-оформителя? Это, знаете ли… поступок! Одна из подружек Марины проговорилась, что дипломат… это самое… слабоват в известном смысле. Ха! Разве это причина? Были и те, кто считал, что дипломат нашел себе невесту получше, со связями и деньгами. Ведь не все равно, куда тебя зашлют после окончания учебы – третьим секретарем посольства в Монголию или первым в Вашингтон. Но, как бы там ни было, Марина и Коля поженились. На свадьбе были цыгане, тройки с бубенцами и даже фейерверк. А уж сколько водки выпито!
Марина Башкирцева работала искусствоведом в городском историческом музее. Ее профессия перекликалась с ремеслом мужа. Через некоторое время Коля заявил о себе как замечательный портретист. Умелая реклама, упоминание вскользь о портрете кисти Башкирцева, деньги, появившиеся у населения, а с ними и новые привычки привели к тому, что в одно прекрасное утро Коля проснулся знаменитым. Нувориши наперебой заказывали ему портреты чад и домочадцев. Сначала скромно – в кресле с книгой, в лучших традициях неумирающего соцреализма, дальше – смелее, с творческим огоньком, – в бриллиантах, мехах, на фоне умопомрачительных интерьеров собственных домов и шикарных автомобилей. А то и в виде известных исторических персонажей. Союз Коли и Марины, кроме всего прочего, оказался удачным экономическим предприятием.
Марина была высокой тонкой женщиной, узколицей и узкоглазой, как типажи Модильяни. От нее исходило ощущение удивительной хрупкости, слабости и нежности. Любому мужчине при виде Марины хотелось немедленнно схватить ее в объятия и защитить от всего мира. У нее было слабое сердце. Когда муж в чем-нибудь с ней не соглашался, у Марины начинался сердечный припадок. Она никогда не кричала и не скандалила, а просто ложилась на кушетку, бледнела и закрывала глаза. И Коля бросался дрожащей рукой капать в рюмку валокордин. Он очень любил Марину.
Несмотря на деловую хватку, Марина была женщиной романтичной и мечтательной, ей нравилось окутывать себя флером тайны, недосказанности и декадентской готики. Она любила себя в черном, увлекалась серебряными украшениями в стиле ретро, а кроме того, у нее была целая коллекция шляп с полями… Ее приятельницы взахлеб сплетничали о ее бурных романах на стороне. Поддерживая репутацию женщины-вамп, Марина могла подняться в середине дамского междусобойчика и заявить, что ей пора, ее ожидают в другом месте… «Где? Кто?» – естественно возникали вопросы, но Марина только улыбалась загадочно, заламывала бровь и притворно смущалась…
Самым удивительным было то, что на самом деле Марина хранила верность своему Башкирцеву. Во всяком случае, до недавнего времени. Из гостей отправлялась по лавкам или прямиком домой. Башкирцев, в отличие от жены, целомудрием не отличался. Но так как Марина об этом не догадывалась, то и проблем не возникало.
– Саша! – вдруг закричал Шлычкин, вскакивая со стула. – Санечка!
Глава 7 Девица Окулова
Я отлично выспалась и проснулась с чувством праздника. Ура! Целых два дня свободы впереди! В открытое окно тянуло свежестью. Автомобильное движение на улице по случаю выходных было перекрыто, и тишина стояла просто оглушительная. Эхо шагов немногочисленных прохожих шелестело в стенах домов. Вставать мне не хотелось. Валяться в постели тоже – жалко было терять время. Тут взгляд мой упал на крошечный будильник, и я ахнула – почти двенадцать! Бухгалтерия, деньги! Я вскочила – Савелий сказал, что сегодня они до двух. Потом – на пляж! Я представила себе сверкающую на солнце ленивую реку, горячий песок, людской гомон, в который вплетались отчетливый визг детей, шлепанье ладоней по мячу и хлюпанье волн о берег. А также запах горелого мяса и дыма – по всему пляжу жарили шашлыки.
«Эх, хорошо-то как!» – подумала я, потягиваясь, и скомандовала сама себе:
– Подъем!
Душ, божественный запах кофе, божественный вкус копченой колбасы и черного хлеба – все сегодня было просто замечательно! Даже Люськин по-прежнему молчащий телефон не мог омрачить моего настроения. Так, тучка набежала и тут же рассеялась.
Я достала из шкафа белые шифоновые брюки, страшно дорогие, купленные зимой по глупости и недомыслию. Рассмотрев покупку дома, я поняла, что никогда в жизни это не надену. Брюки были полупрозрачные, широченные, в мелкий серый цветочек. Красота неописуемая – вещь первой необходимости в каком-нибудь Карибском бассейне, на миллионерской яхте, но в наших широтах бесполезная. Да и топа к ним у меня не было. То есть этого добра валом, но в паре с аристократичными брюками они выглядели просто шавками. Пока я стояла под душем, мне пришло в голову соединить брюки с длинной мужской рубашкой, тоже полупрозрачной (какой дурак мужского пола напялил бы ее на себя?), купленной по случаю на распродаже в бутичке на Чехова, и застегнуть ее только на одну пуговицу на уровне груди. Это была потрясающая мысль! Полупрозрачные летящие брюки, полупрозрачная летящая рубашка, красная соломенная шляпа… Отпад!
Из зеркала на меня смотрела незнакомка в прекрасной одежде и золотых сандалиях. В красной шляпе и узких очках с розовыми стеклами. С походной холщовой торбой через плечо. Сунув в торбу полотенце и купальник, я весело сбежала вниз по лестнице.
Я не шла, а летела по улице, упиваясь взглядами прохожих. «Счастье сидело в ней пушистым котенком», – сказал один писатель про свою героиню. То, что сидело во мне, было не котенком, а здоровеным котищем, который громко мурлыкал.
Облом! Бухгалтерия издательства была закрыта. Равно как и само издательство. Не иначе как дунули на пляж по случаю прекрасного солнечного дня. Я на миг растерялась – стояла и дергала дверь. Но увы! Она оставалась незыблема. Но даже это не испортило мне праздника. Дернув дверь еще раз и даже лягнув ее напоследок, я побежала на пляж. Опять увы – день, видимо, не задался с самого начала. Вдруг потемнело, налетел шквальный ветер, и небо расколол мощный электрический разряд. Прямо у меня над ухом рявкнул гром, и начался потоп. Я взвизгнула и помчалась под козырек ближайшего подъезда…
Домой я добиралась пешком – как назло, не попалось ни одного такси! Мои брюки и рубаха были хоть выжимай, кроме того, оказалось, что они стали прозрачными – судя по восторженным воплям из окон проезжающих машин.
Короче говоря, на пляж я попала только в воскресенье. К счастью, денек опять выдался на славу, а мой пляжный костюм почти не пострадал – только брюки стали немного короче и рубаха чуть поуже. Рассмотрев себя в зеркале, я решила, что так даже… гм… интереснее.
Пляж напоминал раскаленную сковородку. Пляжники валили потоком, как боевые муравьи. Я с трудом нашла свободное местечко и расстелила на горячем песке полотенце. Намазалась кремом для загара, улеглась и закрыла глаза. Лучи горячего солнца прикоснулись ко мне как… как… «руки любовника», сказала бы Кэтлин О’Брайен. Я вспомнила Юру Шлычкина и вздохнула. Потом мне пришло в голову, что я ничего толком о нем не знаю. Женат ли, есть ли дети, собаки, дом. Женат, несомненно. Они все женаты! Я почувствовала обиду. Героини романов, которые я переводила, стремились узнать о своих любовниках все и даже нанимали частных детективов.
Я попыталась представить себе Шлычкина в домашнем интерьере. Интересно, какая у него жена? Какие бывают жены у банкиров? Красотка, намного моложе Юрки, не работает. Ведет гламурную жизнь за спиной мужа-банкира. Воспитывает детей. Нет, с детьми сидит бонна. Бонна? У Шлычкина? Домработница в лучшем случае. А где он живет? В собственном коттедже? За городом или, наоборот, в центре, в престижном районе для нуворишей, занимая весь этаж? А какая у него машина? «Мерседес» последней модели? На мой вкус, тяжеловата. Мне больше нравится красный спортивный «Феррари» Майкла Винчестера. Но вряд ли Шлычкин потянет «Феррари», хоть и банкир. Банкиры тоже разные бывают. Значит, все-таки «Мерс».
Я попыталась представить себе Шлычкина в домашнем интерьере. Интересно, какая у него жена? Какие бывают жены у банкиров? Красотка, намного моложе Юрки, не работает. Ведет гламурную жизнь за спиной мужа-банкира. Воспитывает детей. Нет, с детьми сидит бонна. Бонна? У Шлычкина? Домработница в лучшем случае. А где он живет? В собственном коттедже? За городом или, наоборот, в центре, в престижном районе для нуворишей, занимая весь этаж? А какая у него машина? «Мерседес» последней модели? На мой вкус, тяжеловата. Мне больше нравится красный спортивный «Феррари» Майкла Винчестера. Но вряд ли Шлычкин потянет «Феррари», хоть и банкир. Банкиры тоже разные бывают. Значит, все-таки «Мерс».
Под эти неторопливые мысли я задремала.
Пробуждение было ужасно! На мой живот вылился поток ледяной воды, и я в ужасе подскочила. Девочка лет трех с пустым ведерком стояла рядом, с любопытством глядя на меня и улыбаясь во весь рот. У нее были кривые ножки, желтые трусики и нежное мягкое тельце. Я, всхлипывая, хватала воздух – струя пришлась под дых – и постепенно приходила в себя.
– Ты кто? – спросила я наконец.
Девчушка засмеялась, повернулась и побежала на своих кривых ножках к речке. Зачерпнув воды, она резво, насколько позволяло полное ведро, двинулась назад – прямиком ко мне. На середине пути она тяжело плюхнулась на попку, ведро опрокинулось, и вода вылилась на песок. Девчушка проворно встала на четвереньки, поднялась, схватила пустое ведро и снова побежала к реке. Во всех ее движениях была такая целеустремленность, что я почувствовала что-то вроде белой зависти.
Часы показывали два. Народу вокруг была тьма-тьмущая. Солнце жарило в полный накал. Хотелось пить. Я, кажется, обгорела. Из-за крема ничего не видно, но кожу пощипывает. «Полцарства за пиво!» – подумала я, чувствуя вкус холодного напитка во рту. Я оглянулась по сторонам – ящики с пивом, прикрытые клеенкой, стояли на солнцепеке у палаток. Холодное подают в ресторанчике «Бриз», но туда не протолкаться. Я перевела взгляд на реку – она искрилась на солнце. Знакомая девчушка с полным ведром, покачиваясь, шла ко мне. Вода в реке еще холодная, даже ледяная, судя по потоку, вылившемуся на меня десять минут назад. Значит – домой! По дороге можно заскочить на рынок за клубникой. И за сметаной – «бабской», как называла фермерский продукт Людмила. Интересно, куда она исчезла?
Наблюдая за юной диверсанткой с ведром, я схватила торбу, полотенце и побежала переодеваться.
Чувствуя приятную расслабленность во всем теле, я шла по тенистой стороне улицы, представляя, как приду домой, достану из холодильника бутылку любимого пива и…
– Саша! – закричал кто-то рядом. – Санечка!
Юра Шлычкин, привстав из-за столика под полосатым зонтиком, призывно махал мне рукой. Он был в компании двух мужчин. Когда я подошла, оба тоже встали.
– Мои друзья, – представил их Шлычкин.
– Николай Башкирцев, – сказал голубоглазый красавчик с усами, как у Дали, и длинными локонами. – Очень приятно! – Он дернул головой, откидывая волосы, и разгладил торчащие в стороны усы, которые выглядели несколько картинно (понимай – нелепо!) на его среднеславянской физиономии.
– Григорий Блументаль. – Длинный рыжий парень вяло подержал мою руку.
– Александра Окулова, – присела я в реверансе.
– Шлычкин, ты негодяй! – сказал усатый восхищенно. – Прятать от друзей такую женщину! – Он смотрел на меня, раздувая ноздри.
Я вспомнила, что на мне изумительно красивые шифоновые брюки, расстегнутая до пупа рубаха и свежий загар.
– Коля – художник, – сказал Шлычкин, словно оправдываясь. – Гриша – программист.
– Я – переводчица, – скромно призналась я.
– Я должен вас написать! – вскричал усатый, хватая меня за руку.
– Санечка, пива? Вина? – деловито перебил его Шлычкин.
– Пива! Холодного!
Мне принесли пиво, и я, подняв обеими руками литровую кружку, припала к ее краю. Мужчины наблюдали, как я пью. Тут необходимо заметить, что я пьянею даже от яблочного сока. А литр пива для меня просто катастрофа. Допив до дна, я непринужденно утерлась рукой. Шлычкин смотрел на меня с улыбкой; художник – заинтересованно, приподняв бровь; программист Гриша – печально.
– Я была на пляже… Жара нес-с-сусветная, – сообщила я, запнувшись на трудном слове и чувствуя, как мир вокруг меня начинает медленно покачиваться. Пиво мгновенно ударило мне в голову. «Несусветная» – слово не из моего словаря. Где я его подцепила, интересно? Сплош-ш-шное ш-ш-ипение, а не слово… Я засмеялась.
– А что вы переводите? – спросил художник, поедая меня взглядом.
– Любовные романы, – хихикнула я и, кажется, подмигнула ему.
– Я буду писать с вас вакханку! – загорелся он. – В венке и с кубком! Нагую!
– Какую?! – Шлычкин схватил друга за грудки.
– Отстань! – отбрыкивался Башкирцев. – Я художник! А ты пошлый обыватель!
– Знаю я, какой ты художник!
– Какой, интересно?!
– Ребята! В Черном урочище около озера убили женщину, – печально сказал Гриша Блументаль.
Мы как по команде уставились на него. Художник даже рот раскрыл.
– Говорят, ритуальное убийство. Жертвоприношение.
– Когда? – выдохнул Башкирцев.
– Позавчера. Тринадцать ножевых ран, без одежды, завернута в черное покрывало. Неужели не слышали? Весь город гудит!
– У нас? Жертвоприношение? Блум, ты совсем охренел? – не поверил Башкирцев.
– В городе только и разговоров!
– Личность установили? – деловито спросил Шлычкин.
– Пока нет.
– Ну полный абзац! – эмоциональный Коля хватил кулаком по столу. – Уже и ритуальные убийства начались!
Я мгновенно протрезвела от слов Гриши Блументаля. Знаю я это озеро. Мы там часто бывали еще студентами. Мальчики, Тимур и Юра, разжигали костер, девочки накрывали стол – плед, расстеленный на траве. Мы даже танцевали под магнитофон. Тимур танцевал со всеми девочками по очереди, а Шлычкин… С кем танцевал Шлычкин? Не помню… У Тимура были шикарные джинсы и яркая голубая с золотом тишотка с изображением Нью-Йорка. Я помню его бесконечные тосты, утрированный грузинский акцент… А Шлычкина, хоть убей, не помню! Ему бы разведчиком быть, а не банкиром. По молодости мы хохотали как ненормальные по любому дурацкому поводу. Я посмотрела на Шлычкина. Наши глаза встретились. Он, видимо, тоже вспомнил пикники на поляне…
Я представила себе, как эту женщину привезли в лес… ночью… Как в романе… не помню названия! Там героиня спаслась. В романах героини всегда спасаются. Черный ночной лес, полная луна, туман над озером, уханье филина… Я поежилась, страх скользнул по хребту. После холодного пива меня заколотил озноб. Видимо, перегрелась.
– В пятницу было полнолуние, – сказал Гриша.
– Разве? – удивился Шлычкин. – Не заметил.
– Я видел! – воскликнул Башкирцев. – Громадная луна, зеленая с темными пятнами, зловещая, потусторонняя, и свечение вокруг. Я еще подумал, что в такую ночь совершаются убийства. Ночь вампиров. И волки выли. Или собаки…
После его слов наступило долгое молчание. Прекрасный летний день померк. Я с трудом удерживала слезы. Алкоголь действует на меня по-разному. От белого вина мне становится жалко себя, от красного клонит в сон, от шампанского нападает сначала безудержное веселье с визгами и дурацким хохотом, а потом слезы. Литр пива – вообще кошмар! Я думаю, мой организм не способен расщеплять пивные дрожжи, иначе почему меня так развозит? Я чувствовала, что еще минута, и я разрыдаюсь от жалости к этой женщине…
– Я отвезу тебя домой, – сказал Шлычкин, поднимаясь.
Я не помню, как мы прощались. Помню только резкий запах лаванды от усатого художника, от которого меня замутило. И его теплые губы на моей руке. Б-р-р!
Дома мне стало совсем худо. Кажется, поднялась температура. Шлычкин засунул меня под душ, но так как вода была едва теплая, меня затрясло. Зубы выбивали дробь, тело дергалось, как в конвульсиях. Шлычкин вытер меня полотенцем и уложил в постель. Улегся рядом, крепко обнял и прижал к себе. У него было горячее тело, его сердце билось размеренно и гулко. Банкирское сердце. Я прижалась щекой к его сердцу, согрелась и уснула.
Глава 8 Тихий американец
Эрик Пауэрс, по прозвищу Тихий Американец, директор филиала американского рекламного агентства «Brown, Brown & Son», открытого в городе два года назад, был необыкновенно возбужден – несколько минут назад ему доставили посылку из Нью-Йорка. Сгорая от нетерпения, он торопливо разрезал ножницами оберточную бумагу. Эрик обожал рыбалку, и когда две недели назад увидел на сайте рекламу новых прекрасных моделей наживки из серии «Сделай сам», то сразу же заказал два комплекта. Две недели прошли как в тумане. Эрик с нетерпением ожидал заказ. И вот наконец посылка получена.
Дрожащими руками он снял грубую упаковочную бумагу, раскрыл коробку и замер от восторга. Коробка была наполнена полиэтиленовыми пакетиками с разноцветными нитками, птичьими перьями, мелкими бусинами, бисером и крашеными кусочками меха каких-то мелких, вроде норки, животных. К набору прилагалась толстая инструкция и красочный альбом готовой продукции.