Стоянов сразу же понял меня и задумался.
— Я и сам размышлял, — наконец проговорил он, — почему так вышло, что никто не видел самого момента поджога. Все разбрелись кто куда, двор опустел… Вероятно, никому не хотелось сидеть там в одиночестве, вот и разошлись: кто купаться, кто передохнуть. И потом, эта компания… Я никого не хочу обидеть, но она цельная, только когда все вместе. А так все эти люди не очень-то ладят между собой. Может быть, даже не отдавая себе в этом отчета. Например, та же Инесса может доброжелательно и искренно говорить за столом с Тамарой, вспоминая Аркадия, но представить этих женщин в другой обстановке, мило беседующих вдвоем о своем, о девичьем, я, извините, не могу.
— То есть у многих была открытая неприязнь друг к другу? — уточнила я.
— Разве я сказал «открытая»? Я же говорю, они могут сами себе не отдавать отчета в том, что в другой день, в другом месте, наверное, не стали бы общаться между собой. Их связывала дача, память об Александре и Аркадии — вот и все. И ничего удивительного в этом нет, все мы разные, все. Вот вы сейчас разговариваете со мной и, возможно, будете беседовать еще не раз. Но почему? Разве потому, что вам просто приятно мое общество?
— Не стану скрывать, оно мне приятно, — честно сказала я.
— Не стоит, я не об этом! Я имею в виду то, что вы тратите на меня время потому, что расследуете этот пожар. Только в этих условиях возможно наше общение, понимаете? Пройдет время, и вы в лучшем случае однажды мельком вспомните пожилого отставного моряка, и то уже забыв черты моего лица. И ничего удивительного и тем более страшного в этом нет. Так и все эти люди: они собираются вместе лишь в определенных условиях, в условиях…
Конечно же, я понимала, о чем говорит Владимир Ефремович. В сущности, он говорил простые вещи, которые я почему-то не смогла для себя сформулировать, нутром прекрасно их понимая.
— Так что не нужно думать, будто кто-то из них кого-то сильно ненавидел и все эти годы копил злобу и планировал коварное преступление. Все было совсем не так…
— А как было? — раскрыла я рот от удивления. — У вас что, есть четкая версия?
— Четкой, увы, нет, иначе я изложил бы ее в милиции, — развел руками Стоянов. — Но, на мой взгляд, многое указывает на то, что это было сделано, что называется, наудачу. Ведь нельзя было предугадать, кто и где окажется в тот момент. Нельзя было предугадать, что Инесса и Игорь сгорят насмерть. Они могли оба остаться в живых, вернись я чуть раньше.
— Но ведь преступление все же было совершено! Не просто же ради шутки!
— Мотивы, мотивы… — вздохнул Владимир Ефремович. — Вот что самое главное. Мне это не дает покоя. На первый взгляд ни у кого, кроме Кирилла, этих мотивов нет. А они должны быть, хотя бы один, но весомый! Не просто какая-то призрачная ненависть непонятно по каким причинам. Узнаем мотив — станет ясно, кто убийца. Только так.
В сущности, рассуждения Владимира Ефремовича совпадали с моими. Совсем недавно, перед встречей с ним, я как раз размышляла над мотивами. А Стоянов, оказывается, ломает голову над тем же самым уже который месяц. И не может найти ответа… На какой-то момент мне подумалось, что мне-то и подавно не суждено будет его найти, но я тут же откинула эти мысли. Это что еще такое, Татьяна Иванова? Что это вы в уныние впали? Уныние — один из смертных грехов, не забывайте об этом, какой бы атеисткой вы ни представлялись! Что это вы вздумали сдаваться в самом начале расследования? Да иногда несколько месяцев приходилось пахать, пока истина наконец появлялась на свет. А здесь еще и работы толком не было. Да нужно радоваться, что судьба послала такого человека, как Стоянов, он может оказаться отличным помощником, советчиком. Так что слушайте его внимательно, Татьяна Иванова, и все запоминайте. А потом будете делать выводы.
— Вы что-то приуныли, — заметил и Стоянов. — Давайте-ка я вам чайку свежего подолью. Сейчас заварю только. Вот, например, со зверобоем. Отлично повышает настроение! С ним никаких новомодных антидепрессантов не нужно, это я вам со знанием дела говорю.
Стоянов насыпал в заварочный чайник травы, добавил заварки, еще каких-то семян, после чего залил все это кипятком и укутал полотенцем.
— Через десять минут будем наслаждаться, — снова подмигнул он мне. — Вы не унывайте. Я-то дома сижу и только думаю, а вы работаете. Следовательно, у вас и возможностей куда больше.
— Вы прямо как будто мои мысли читаете, — усмехнулась я. — Только не говорите, что вам много лет и вы больше видели в жизни.
— А я и не говорю. Я уже сказал, — улыбнулся Владимир Ефремович. — Я вам сейчас скажу еще одну вещь… Уж не знаю, имеет ли она отношение к произошедшему, но мне кажется, что в последнее время Кирилл как-то изменился. Он стал… Он перестал быть таким спокойно-беззаботно-счастливым человеком, как раньше.
— В последнее время — это когда? За месяц до трагедии, за два?
— Мне кажется, гораздо раньше, — задумчиво постучав пальцами по своей кружке, проговорил Стоянов. — Еще на прошлом дне рождения он был уже не таким. Не могу точно определить, в чем это выражалось, но перемены произошли, это несомненно.
— У него погиб отец, — напомнила я. — Он остался сиротой. Может быть, он просто так сильно переживает смерть родного человека.
— Кирилл всегда был больше привязан к матери, — возразил Владимир Ефремович. — Между ним и Аркадием не было особой эмоциональной привязанности, к сожалению. Безусловно, они любили друг друга, и Аркадий всегда искренне заботился о сыне, но вот близости, истинной, родной, не замечалось. Так что вряд ли он по сей день не оправился от удара. Прошло больше трех лет. Случилось много событий: женитьба, рождение сына… К тому же учеба, работа, всякие заботы. Нет, причина в чем-то другом.
— Может быть, у него семейная жизнь не ладится? — предположила я. — Я виделась с Ольгой, мне она не показалась любящей и верной женой.
— Мне тоже она такой не кажется, — согласился Владимир Ефремович. — Кирилл вообще-то насколько открытый, настолько и замкнутый человек. Подробностями своей личной жизни он никогда не станет делиться. У него есть хорошее качество: он умеет скрывать свои чувства. И все же я почувствовал, что с ним что-то не так. Я же говорю, что знаю его с рождения.
— А как вы думаете, не могла сама Ольга устроить весь этот спектакль?
Стоянов недоверчиво покачал головой:
— Думаю, что нет. Зачем? Чтобы стать полновластной хозяйкой в доме? Но сейчас ее, насколько я знаю, даже на порог не пускают.
— Но она могла надеяться, что Инесса тоже умрет. Если это Ольга, то, собственно, Инесса и должна была стать ее главной жертвой. Чтобы не мешала. А Кирилл — якобы виновник. И тогда Ольга — вся в шоколаде.
— Для этого убийство нужно было тщательно спланировать, — напомнил мне Стоянов. — А я уже говорил, что считаю его спонтанным.
— Да, — вздохнула я. — Пока что никакой ясной картинки в голове не складывается. Одна абстракция.
Тут подоспел чай, и мы на некоторое время приостановили разговор, погрузившись каждый в собственные размышления. Первой нарушила молчание я, причем с вопроса, не очень-то связанного с делом на даче:
— Скажите, пожалуйста, а Вавиловы пользуются яхтой Аркадия Леонидовича?
Стоянов пристально посмотрел на меня:
— А почему вы спрашиваете?
— Потому что в летний июльский зной на ней, возможно, было бы удобнее что-то отмечать, чем на даче. Да еще потеть возле раскаленных мангалов… Или традиция столь сильна? Почему именно на даче?
— К сожалению, здесь ничего не могу сказать, — развел руками Стоянов. — Помню только, что день рождения всегда отмечали на даче. А пользуются ли они яхтой в принципе… Может быть, и пользуются, не знаю. Во всяком случае, меня не приглашают. Не забывайте, все-таки с ней тоже связана трагическая история.
— Да, я слышала, — подтвердила я. — Инесса говорила, что ее муж соскользнул с палубы и упал в воду.
Владимир Ефремович медленно отодвинул свою кружку и подпер руками подбородок.
— Что там было, теперь никто никогда не узнает, — неожиданно сказал он.
— Вы о чем? — удивилась я.
— Да так, ерунда, — отмахнулся бывший моряк.
— И все же? — настаивала я.
Стоянов вздохнул.
— Тогда, три года назад, — проговорил он, — я не поверил в то, что смерть Аркадия была несчастным случаем. Кое-что смущало меня. Например, он был отличным пловцом. Как он мог утонуть? Он мог продержаться в воде долго, очень долго. Он мог доплыть до берега. Правда, у него на виске была обнаружена гематома, которую он мог получить, ударившись обо что-то при падении. Поэтому потерял сознание и пошел ко дну. Но обо что можно удариться на середине Волги?
— О какую-то деталь яхты, — предположила я.
Стоянов ничего на это не ответил, он сосредоточенно и хмуро смотрел перед собой.
— Ладно, — наконец произнес он. — Видно, я действительно накручиваю лишнего. Все это старые дела, а сейчас нужно заниматься Кириллом. Я вам, в сущности, все уже рассказал. Ни в коем случае не подумайте, что выпроваживаю вас — я бы с удовольствием просидел с вами еще сколь угодно долго, — но по этому делу мне больше нечего вам сказать.
— Да и у меня вопросы кончились, — кивнула я. — Спасибо, чай у вас в самом деле замечательный. Не только настроение поднялось, а даже как будто второе дыхание открылось.
— Если желаете, расскажу рецепт. Он очень простой. Хотя… Подождите минутку.
Владимир Ефремович оставил меня и скрылся в кухне. Оттуда он вернулся с пакетом, в котором лежали высушенные стебли с желтыми цветочками.
— Вот, возьмите, — протянул он мне. — Просто заливаете кипятком и настаиваете минут пятнадцать. Можно пить как чай.
Я поблагодарила его, Владимир Ефремович проводил меня до самой улицы, убедился, что с моей машиной все в порядке, и сказал звонить, если от него что-либо потребуется. Кроме того, просил поделиться информацией о Кирилле, когда у меня таковая появится. Я на все согласно кивнула и распрощалась с ним.
В машине я первым делом решила обратиться к костям, с которыми уже давно не беседовала. Замшевый мешочек всегда при мне. Несколько секунд — и кости мягко покатились по соседнему со мной сиденью.
17+6+30 — Упорство — чудесная вещь: оно может сдвинуть такие горы, о которых вера и не смеет мечтать. Законным основанием упорства должна быть уверенность в себе.
ГЛАВА 3
Даша и Паша Усольцевы жили практически в центре, в двухкомнатной квартире панельного девятиэтажного дома. Там меня ожидало небольшое разочарование: дома была одна Даша — выше среднего роста, довольно крепкая, яркая девица с выкрашенными в огненно-рыжий цвет волосами до плеч. Огорошила она меня буквально с порога, сказав, что муж ее пропал и она не знает, где он и что с ним.
— А поподробнее можно? — попросила я, стоя в прихожей.
Даша, которой я честно представилась как частный детектив Татьяна Иванова, не став скрывать и того, что занимаюсь расследованием обстоятельств пожара на даче Вавиловых, вдруг замялась.
— А что вы к нам-то пришли? — нахмурившись, спросила она. — Мы уже все давно рассказали, нас и не вызывают больше. Скоро суд… Да вы в милицию обратитесь, там есть наши показания.
— Я веду свое расследование, — усмехнулась я. — И у меня, извините, свои методы.
Даша задумалась.
— А я могу ведь и отказаться с вами говорить, — нерешительно произнесла она.
— Можете, — весело согласилась я. — Тем более что я в первую очередь хотела побеседовать с вашим мужем. А вы сказали, что он пропал. Но вам, наверное, все-таки нужно, чтобы он нашелся, так? Ну так вот, можно, конечно, сидеть и ждать, что он появится так же неожиданно, как и исчез, но лучше было бы его все-таки попробовать поискать. И я могу за это взяться. Но! — Я подняла палец. — Для этого мне надо, чтобы вы рассказали об обстоятельствах, предшествовавших его исчезновению. А что касается отказа говорить со мной… Вы сказали, вас не вызывали больше в милицию? Вызовут в любой момент, в холодный казенный кабинет, и продержат бог знает сколько. Без чаю, без кофе. А так — мирно беседуем у вас дома, в уютной обстановке, после чего я постараюсь отыскать вашего мужа. Ну что, будем разговаривать?
— Проходите, — бросила Даша, отходя от двери.
От жены Паши Усольцева я узнала, что ее муж несколько дней назад отправился в Пензу, в какую-то фирму, торгующую автозапчастями. Сам Павел работал в тарасовской автомастерской, и подобные командировки были для него не редкостью. Но на этот раз он что-то сильно задерживался, должен был вернуться еще три дня назад, а его все нет. Дарья звонила ему на сотовый много раз, но он отключен. Телефона той, пензенской, фирмы она не знает, знает лишь название — «Картекс». И она очень волнуется, тем более что ей уже звонили с места работы Павла и спрашивали, не вернулся ли он. Им он тоже, оказывается, не звонил.
По делу о пожаре на даче Вавиловых Даша не сообщила мне ничего нового, только во многом повторила показания своей подруги Ольги: попарились в бане, пошли на пруд, потом в прятки в лесу играли, а когда вернулись — там уже пожар. Кирилла с канистрой в руках она не видела. Ни к кому из компании никаких претензий не имеет, ни с кем никогда не ругалась, никакой выгоды от смерти Инессы или Кириченко не получает.
Разговор с ней не представлялся мне интересным, сейчас мне важнее было найти ее мужа и поговорить с ним. Поэтому я не стала долго рассиживаться в квартире Усольцевых, распрощалась с Дарьей и пошла вниз, к своей машине.
Там я бросила взгляд на кости, которые перед визитом к Даше твердили мне нечто про упорство. Что ж, в данном случае я могла трактовать это лишь как совет разыскивать Пашу. Конечно, в его исчезновении могло ничего и не крыться, но я привыкла доверять косточкам. А они указывают путь, лежащий в Пензу, где и пропал Паша. Благо, Пенза — это не Владивосток, куда бы мне пришлось на машине добираться несколько суток. Перед дорогой я заехала домой, взяла на всякий случай с собой куртку и кое-что из мелочей, приняла душ и плотно пообедала. Вернуться мне предстояло только завтра.
Ехать до Пензы нужно было часов пять, что позволило мне спокойно поразмышлять как насчет Паши, так и насчет предполагаемых мотивов, толкнувших его на поджог бани. И надо признаться, никаких внятных мотивов не прорисовывалось.
Что я знала? Да ничего особенного. Паша, по отзывам тех, с кем я успела познакомиться, обычный средний человечек, живущий стандартно, так же, как и большинство других молодых людей, имеющий обычную, средней симпатичности жену, ничем не выдающуюся, обычную, средней доходности работу, обычную среднюю двухкомнатную квартиру. По фотографии Паша являл собой опять же обычного парня между двадцатью и тридцатью, не урода и не красавца.
А мотивы, по которым я должна была искать Пашу, и возможные мотивы его причастности к поджогу бани? Да, в общем, Паша, судя опять же по отзывам, в этой компании — просто сбоку припека. Это муж Даши, которая является подругой Ольги, и все. И все. Другой связи нет. Или — второй вариант — я пока не знаю этой связи. А может, кости имели в виду, что Паша знает что-то важное. Впрочем, самое важное он как раз знал и уже сказал — он видел Кирилла с канистрой бензина и волей-неволей стал главной фигурой в построении обвинения в адрес Кирилла. И вообще, могло так статься, что я со своим расследованием выполняю бесполезную работу, а именно: пытаюсь, как въедливый адвокат, доказать, что Кирилл непричастен к преступлению. В то время как он, наоборот, причастен.
Короче, мысли мои путались всю дорогу от Тарасова до Пензы. А путь мой лежал в фирму «Картекс», которая специализировалась на продаже каких-то дефицитных автозапчастей. Фирма, в которой работал Усольцев, регулярно закупала у них товар и сбывала уже в Тарасове. Как говорила Даша, ее муж ездил в Пензу постоянно, примерно раз в месяц, и у него там были налаженные отношения. Возможно, даже дружеские. Тем лучше — если он пропал здесь, у меня будет больше возможностей его найти.
Фирму я нашла довольно быстро. Она располагалась на окраине города, у шоссе, ведущего в Москву, в кирпичном здании времен загнивающего социализма, без намека на архитектурные выверты.
Я припарковала машину и зашла внутрь здания. Глазами отыскав дверь с табличкой «торговый отдел», я решительно открыла ее. Внутри стояло несколько столов с компьютерами. Компьютеров, впрочем, было всего два, а столов гораздо больше. На остальных столах были разложены какие-то детали, запчасти — короче говоря, просто железки, в которых я не разбиралась и разбираться не хотела. И обслуживающий персонал здесь был исключительно мужской.
Самый молодой парень первым обратил на меня внимание.
— К нам девушка пришла, покупать запчасти, это добрый знак! — заявил он, подняв указательный палец и лукаво посмотрев на человека за соседним столом, мужчину лет за тридцать в хорошем пиджаке, который выглядел наиболее представительно из всех.
— Здравствуйте, — сказал он.
Остальные мужики — реликты социалистического времени — на меня особого внимания не обратили. Они продолжали копаться в своих железках, переговариваясь между собой.
— Я по поводу Павла Усольцева, — сказала тем временем я.
— Усольцева? — нахмурился представительный мужчина. — Костя, это тот Усольцев, что из Тарасова, что ли? — повернулся он к лукавому пареньку.
— Вроде бы да, — пожал тот плечами. — Вроде Усольцев его фамилия.
И тут же перевел взгляд на меня.
— А я-то думал, что в кои-то веки девушки стали менеджерами по закупке запасных частей, — проговорил он разочарованно. — А вы по поводу Усольцева…