— Возьми меня с собой, Сергуня, — попросила Карина.
Но Сергей поехал один.
Помотавшись по городу, но слежки не заметив, он направил машину в сторону кладбища. Сергей хорошо помнил эту водонапорную башню, она стояла, не доезжая кладбища.
На дороге в указанном месте никого не было. Сергей остановил машину и пару раз бибикнул. Он видел, что за придорожными кустами стояли двое. Но кто, разглядеть не мог. Один из них, обойдя кусты подошел к машине. Лицо у него было очень знакомым. Где-то Сергей его уже видел и, обратив внимание на пижаму, сразу вспомнил. Ну, конечно же, это псих из первой палаты. Псих молча и внимательно всмотрелся в лицо Сергея, махнул рукой. И из кустов вышел Илья, грязный, в рваной одежде, заросший щетиной… В общем, выглядел он ужасно.
Когда Сергей привез Илью с Петром к себе домой, и они поели, Илья рассказал все, что приключилось с ним за эти дни.
— Это тебя в жертву приносить собирались случайно не на том кладбище, где акт вандализма совершился? — спросила Карина, косясь на больного в пижаме — в душе она побаивалась, что и этого психа Сергей оставит у себя жить.
— Какого еще вандализма?
— Да вон по радио утром передавали, что там кресты поломали, все красной краской залили…
— Наверное на том, — сказал Илья печально. — Только это была не краска.
Илья проснулся в четыре часа дня в совершенно разбитом состоянии. Петра уже не было, он проснулся раньше и уехал навестить маму. Вместо пижамы Сергей подобрал ему кое-какую одежду, и Петр был доволен по уши — ведь уже несколько лет он не знал другого одеяния, кроме пижамы.
— Сейчас ты пообедаешь, — сказал Сергей. — И мы поедем с тобой…
— А я?! — воскликнула Карина от плиты. — Слушай, меня достала судьба домработницы! Кругом понимаете ли жизнь кипит. Стрельба, жертвоприношения, кирпичи, понимаете ли, на башку сбрасывают, а ты, значит, тут у плиты, как каторжная, стой! Нет уж, фиг!..
— Хорошо, хорошо, поедем вместе, — успокоил ее Сергей.
В то время пока Илья кушал, Сергей рассказал ему все то что произошло с ним за время отсутствия Ильи.
— И вот полчаса назад позвонил, что характерно, кукольник и сказал, что человек, знающий Петрушку, будет у него в котельной через два часа. Так что у нас есть еще полчаса на сборы.
Слушая рассказ Сергея, Илья мрачнел все больше и больше, и когда Сергей передал народные сказания о злодействах Петрушки, Илья совсем потерял аппетит и побледнел, так что это бросилось в глаза.
— Сосиска, что ли, несвежая была? — предположила Карина.
— Да, немного нехорошо, — признался Илья.
— Тогда оставайся дома, мы с Кариной съездим.
— Нет, нет! — почему-то испугался Илья. — Я с вами, обязательно с вами…
— Заодно, может быть, Марину застанем — прижмем ее к теплой стенке котла, — сказал Сергей, ухмыльнувшись. — Но кукольник сказал, что она, стерва, пропала.
Настроение Ильи не улучшилось и тогда, когда он сел в машину. Зато Карина на переднем сидении болтала не переставая, у нее настроение было прекрасное. Сергей же, видя неудовлетворительное состояние друга, расспрашивать его ни о чем не стал, списав это на ночные его приключения. Еще бы, ведь его чуть не принесли в жертву!
Кукольник открыл почти сразу.
— Ну, наконец-то, — сказал он, облегченно вздохнув. — А то тут ломились какие-то, я их не пустил.
Крючок, сломанный после упражнений Сергея, он починил, но теперь зная его ненадежность, для страховки подпирал дверь шваброй.
— Марина явилась? — спросил Сергей, входя и озираясь кругом.
— Нет, даже не позвонила. Вообще это на нее непохоже.
— А где она может быть, не знаешь?
— Да нигде. Она здесь жила, пряталась от каких то бандитов. Вот я и думаю, не случилось бы беды.
Сергей познакомил кукольника с Кариной. Они прошли в центр помещения котельной, где кукольник приготовил стол, покрытый белой скатертью, на котором стояли чашки, чайник, вазочка с конфетами… Накрытый белой скатертью стол посреди котельной выглядел странно, нелепо и каким-то ненастоящим… И диван из своей кочегарской каморки кукольник передвинул к столу. Должно быть, ожидалось большое нашествие гостей.
— Сейчас Эдуард Робертович должен приехать. Он прямо с вокзала. Вы садитесь, располагайтесь, я сейчас чайник поставлю.
Карина с Сергеем уселись на диван, а Илья подошел к работавшему котлу и заглянул в смотровое отверстие. В топке бушевало пламя. Илье вдруг стало чего-то страшно — он отшатнулся и, больше не заглядывая туда, пошел и сел к столу.
Кукольник поставив на огонь чайник, вернулся. Карина тут же пристала к нему с расспросами о работе оператора котельной, и где можно получить такую кайфовую романтическую профессию, сказав, что все великие писатели современности были кочегарами и даже записала адрес курсов, как будто действительно собиралась пойти на них учиться. Кукольник сходил за вскипевшим чайником, заварил чай, и тут раздался звонок в дверь.
— Это наверное Эдуард Робертович, — сказал он и как-то смутился слегка, хотел что-то добавить, но махнул рукой и пошел открывать, сделав уже два шага, обернулся. — Только вы не смейтесь, — проговорил он, помедлив, и ушел.
— Прикольная у него бородища, — цокнула языком Карина. — Сергуня, давай тебе бороду отрастим, ты будешь, как фи…
Больше она ничего не сказала, а уставилась на идущего к ним человека.
Илья даже привстал с табуретки, настолько изумил его вошедший в котельную гражданин.
Человек был совершенно уродской… нарочито уродской наружности. Словно попав в кривое зеркало "комнаты смеха," он так и остался в искаженном виде. Его большая голова была деформирована в сторону, что лоб вместе с шевелюрой и угнездившейся на ней шляпой съехал влево, а нижняя часть вместе с челюстью вправо. Но, по всей видимости, это кажущееся неустойчивым строение нашло-таки равновесие и крепко держалось на худой шее. Под носом у него была большая шишка. Но это было не все. Туловище человека было редкостно исковеркано матерью природой: одна рука короче, другая длиннее, шел он как-то боком, и пританцовывая. В одной руке, в той, которая была длиннее, он нес старинного вида саквояж, с какими до революции ходили земские врачи, в другой руке под мышкой держал горшок с растением. Все вкупе было смехотворным, все это извращенное человеческое тело непонятно почему очень смешило. И Илья, глядя на приближающегося человека, делал над собой огромные усилия, чтобы не засмеяться. Лицо Карины тоже передергивали конвульсии подавляемого смеха, только лицо Сергея окаменело, и по нему трудно было определить, какая борьба идет сейчас у него с самим собой.
Уморительный человек остановился, оглядел все общество с передергивающимися лицами, поставил растение на тумбочку рядом со столом и повернулся к кукольнику.
— Это ты запретил молодым людям смеяться? — спросил он трубным голосом, идущим, казалось, из диафрагмы.
— Да нет, что ты, — запротестовал кукольник. — Просто они…
— Знаю- знаю, ты запретил, — сказал уродский человек. — А я разрешаю. Смейтесь, друзья мои. Не забывайте, я артист, и мне приятно, когда люди смеются.
И он поклонился публике. Первой не выдержала Карина, потом и Илья с Сергеем. Но смех был недолгим.
— Ну вот, теперь давайте познакомимся. Меня зовут Эдуард Робертович. Когда-то я был директором и главным режиссером кукольно-человеческого театра. Правда, в нем были и цирковые номера. Теперь вот заслуженный инвалид. Да-а, давно это было.
Он снял свой старомодный выношенный макинтош, шляпу и, подав их кукольнику, уселся на стул спиной к котлу; саквояж он поставил рядом с собой, горшок с растением взгромоздил на стол. Кукольник повесил его одежду на вешалку и отнеся в свою коморку вернулся и переставив растение на тумбочку возле котла, представил новому гостю все общество. Эдуард Робертович пожал мужчинам руки, поцеловал запястье Карине. Рот у Эдуарда Робертовича был слегка набок, и поцелуй вышел с виду довольно забавный.
Кукольник налил всем чаю. Илья в это время разглядывал нового знакомого. Эдуард Робертович нравился ему все больше. Илью всегда привлекало человеческое уродство — вопиющая индивидуальность. Как будто он подглядывал в мастерскую, где Создатель конструировал людей, по ошибке или по какой-то другой, ведомой только Ему причине, выпусстил вот так коверканное создание. Впервые попав в кунсткамеру на выставку уродов, Илья (буквально) был изумлен приведшим его в восторг разнообразием человеческих форм. А тут живой человек, настолько телесно искаженный, что от него не отвести глаза, которые находили в его внешности все новые и новые сюрпризы, например, вся его театральная, нарочито элегантная манера поведения. Как он сидел, закинув ногу на ногу, как помешивал ложечкой в чашке… ничуть не ощущая неудобства от своей неординарной внешности. Все эти манеры шли вразрез с его внешним видом и казались чем-то абсурдным, не взаправдашним. Он явно бравировал своим уродством.
— Борис телеграфировал мне о появлении в вашем городе такого редкого в наши дни заболевания. Я, честно говоря, встревожился.
— Эдуард Робертович работал в театре вместе с водителем Петрушки, виновным во всех этих преступлениях, — сказал кукольник. — Как только я узнал от Марининой матери об исчезновении твоего, Сергей, отца и о тех странных явлениях, которые стали происходить в жизни Верочки… Извини, Сергей, но я всегда знал, что их союз не приведет ни к чему хорошему. Так вот, когда Верочке стали подбрасывать детские игрушки и звонить с угрозами, я испугался за нее. Я всячески пытался уговорить ее не заниматься расследованием исчезновения твоего отца.
— Не понимаю, почему вы не обратились в милицию, — пожал плечами Сергей.
— Да как же не обратились. Она несколько заявлений написала, но все бесполезно. Это дело тонкое, связанное с человеческой психикой, а психикой должны у нас заниматься врачи…
— Ну правильно, врачи… — подтвердил Сергей.
— Я побывал на консультации у профессора психиатрии. Он подтвердил, что в учебниках по истории психиатрии действительно описываются симптомы такого заболевания, широко процветавшего в 16–18 веках, но лично он за свою практику ни разу не встречался с подобными случаями, и ему будет интересно обследовать Петрушку, если я его приведу. В общем, получался порочный круг. Но самое главное — не было никаких следов, кроме дурацких куколок и звонков по телефону…
— Позвольте, как это не было следов. Ведь куклы и детские ухищрения — первые следы, — перебил Эдуард Робертович.
— Это для вас следы, но не для следователей, — ответил кукольник. — Поэтому я и дал вам телеграмму.
— Я, конечно, не поверил, — продолжал Эдуард Робертович. — Ведь не может такого быть, чтобы через столько лет Петрушка в человеке пробудился. Но на всякий случай приехал.
— Но было уже поздно.
— Да-с, было уже поздно. Вера Вольфовна Лухт находилась уже под следствием, ее обвиняли в убийствах… рассудок ее не выдержал горя… ну, в общем, сами понимаете, ее спасти мы не сумели. Но мы выяснили самое главное, то что бывший водитель Петрушки — Шкварин Константин Сергеевич — жив, и что внутри него, как второе Я, живет кукла. Кукла, лишенная всех человеческих чувств: у нее нет ни жалости, ни страха, у нее одно только чувство юмора… Кстати, кто-нибудь из вас видел выступление Петрушки?
Все общество отрицательно помотало головами.
— Так вот, — продолжал уродский человек. — Юмор Петрушки отличается крайней степенью грубости, так называемый, площадной юмор. Шутки его циничны и грубы. Фу! Порой они омерзительны. — Эдуард Робертович сморщил нос, отчего шишка под ним поднялась к самым ноздрям. — Сколько раз я предлагал убрать эту пошлость из театра. Но ужасный Коршунов, бывший тогда администратором театра, был против. Тупой ублюдок! Но он поплатился за свои издевательства… Так вот, мы убедились в том, что водитель Петрушки жив, но приехали мы слишком поздно — он прекратил свою деятельность. Так что нам ничего не остается, как разъехаться по домам…
— Не понимаю почему?! — воскликнул Сергей.
— А потому, молодой человек, что бороться с таким человеком можно только в тот момент, когда Петрушка проснулся в нем. А потом уже поздно — больной уже не понимает, в чем он виноват. Он обычный человек, такой, как вы, я, они… — при этих его словах Карина еле заметно улыбнулась. — Он не помнит, что произошло, и вы не в состоянии ничего доказать; и это может спровоцировать новый приступ и снова будут гибнуть люди.
— Ты, Сергей, и спровоцировал этот приступ, — сказал задумчивый кукольник. — Конечно, в этом нет твоей вины.
— Значит, его можно только грохнуть? — поинтересовалась Карина. — Это уже уголовщина.
Эдуард Робертович перевел свои выкатившиеся из орбит глаза на Карину и как-то странно посмотрел на нее.
— Нет. Важнее, чем грохнуть, — это слово он выделил интонационно, — его (можно) выявить. В момент приступа любой психиатр определит его болезнь. Теперь нужно его обнаружить и сдать в больницу. Учтите, кроме нас с вами, этого никто не сделает.
— Но прежде, чем отдать этого мерзавца докторам, — проговорил Сергей совершенно спокойно, слегка прикрыв глаза веками, и словно ни к кому не обращаясь, — я у него спрошу…
Он не договорил.
— Скажите, неужели нет никакого способа отличить его от других? — спросила Карина.
— Решительно никакого способа, — помотал уродливой головой новый знакомый. — Но… впрочем, есть один очень древний способ определения Петрушки. Я прочел о нем в старинной книге. Так вот, в ней написано, что определить Петрушку можно только геранью, это такое растение. В присутствии Петрушки она вянет. Это чувствительное растение не выносит поля его безумия. Это, конечно, легенда и в нее можно не верить, но я на всякий случай привез герань с собой.
Урод кивнул на тумбочку, на которой стояло растение.
— А что это за театр был? — спросила Карина.
— О! Это был театр!.. — ностальгически вздохнул Эдуард Робертович. — Это был единственный в стране и в мире театр.
Эдуард Робертович закинул ногу на ногу и, приняв позу вдохновенного рассказчика, начал с несколько торжественными нотками в голосе.
— Театр был основан в семьдесят восьмом году, в самый разгар так называемого застоя. Это был уникальный театр, в нем играли куклы и живые актеры. Но актеры были, как бы это сказать, с неординарной внешностью. Нужно заметить, что история знает великое множество примеров, когда уроды, только лишь демонстрируя свою внешность, зарабатывали огромные деньги. Вспомните компрачикосов. В 13–17 веках это была очень прибыльная профессия. Они похищали или покупали детей и уродовали их внешность. "Доктора" разрезали им щеки, делая на лице вечную улыбку, или переделывали другими способами. Такие уродцы служили шутами, забавляя народ своей чудовищной внешностью, из них делали акробатов, танцоров… Физическое уродство всегда привлекает человеческое внимание, рядом с ними люди видят свое совершенство и красоту. Например, в древнем Китае придумали растить уродов в сосудах. Сделав сосуд замысловатой формы, сажали туда ребенка, и он жил в нем. Тело его росло, заполняя пустоты сосуда, приобретая его странную форму, потом когда человек вырастал, сосуд разбивали и на свет выходил человек-сосуд, урод сложной конструкции. Причем с формами сосудов постоянно экспериментировали. Представьте, каких форм там только не было! Так делали в древности. А вот взгляните.
Эдуард Робертович поднял на колени старинный саквояж, отщелкнул замочки и достал несколько вырезок из журналов. Первую попавшуюся вырезку протянул Карине.
На фотографии был заснят стол, на нем стояла крохотная женщина в старинном платье.
— Это Лучия Царате, самая маленькая женщина на планете. Ее рост был всего 50 сантиметров. Она выступала в шоу в США. А вот это! — Эдуард Робертович протянул другую вырезку. — Самый знаменитый на планете лилипут "Генерал Том". Его принимали короли, президенты, великие писатели… Его слава прокатилась по всему миру в конце прошлого века. За свою сорокапятилетнюю жизнь он вырос только на шестьдесят сантиметров. В городе, где он родился, лилипуту поставлен памятник. А вот "Трехногое чудо" — Франческо Летини. — На фотографии был заснят довольный человек с тремя ногами. Следующая фотография запечатлела половину человека. Верхняя его часть была совершенно нормальной с головой и руками, но только по талию, внизу же ничего не было. — Это кумир всех ребятишек "Эка-Полпарня" миллионер, заработавший состояние цирковыми выступлениями. О нем снят известный фильм в Голивуде. А вот сиамские близнецы…
— Да, здорово. Только на фотомонтаж похоже, — сказала Карина.
— Похоже, но все они жили на земле.
Забрав обратно вырезки, Эдуард Робертович положил в саквояж вырезки, а вместо них достал пачку старых фотографий, бережно уложенных в полиэтиленовый пакетик. Он вынул их из пакета.
— Вот, полюбопытствуйте, — сказал он, протягивая фотографии Карине. — Это актеры нашего театра.
Карина с интересом и удивлением рассматривала старые фотокарточки с поломанными уголками. Их было всего десять. Рассмотрев фотокарточку, она передавала ее Сергею, а тот в свою очередь Илье. На фотокарточках были засняты разнообразного вида и обличия уроды. Наши уроды были ничуть не хуже заморских, а даже лучше и разнообразнее. Хотя карточки были не очень четкими, но можно было разобрать двух девочек лет десяти — сиамских близнецов, имеющих одну пару ног расходящихся от пояса двумя худенькими телами, самого Эдуарда Робертовича, какого-то получеловека, тело и лицо которого покрывали густые волосы, настолько густые, что черты лица проглядывали с трудом.
— Вот здесь только несколько фотографий, которые удалось сделать и сохранить, — между тем продолжал Эдуард Робертович. — Актеров было значительно больше.