Вятичем был он, Вятша, родившийся на берегах Оки и прячущийся теперь в болоте. Хорошо хоть, удачно попал — зацепился за какую-то кочку, по самые уши провалившись в болотную жижу, да и то нырял с головою при виде всадников, дышал тогда ртом, через соломинку. Знал: если всадники найдут его — убьют. Да они этого и не скрывали. Когда выпустили всех из амбара, варяг Лейв, их главный, так и сказал — бегите, а кто не успеет, тот обретет смерть. Радимич замешкался, он был самым младшим, застрял, перелезая через частокол… И оглянувшийся на крик Вятша с ужасом увидел, как взмахнул мечом Лейв, как брызнула кровь и покатилась по кочкам голова несчастного Радимича. Похоже, видели это и остальные, потому что резко прибавили шагу, пытаясь укрыться в лесу.
Многим — да почти всем — это удалось, только вот Вятше не повезло, сразу же провалился в болото. Думал — полянка, ведь и деревья вокруг росли, ан нет — трясина. Пока выбирался — черные всадники Лейва подожгли лес, пришлось опять затаиться в болоте. Вот и сидел теперь, боясь вылезти.
Никогда, за все свои тринадцать лет, не испытывал Вятша подобного ужаса, даже тогда, когда на его деревню неожиданно напали соседи — мещера. Тогда хоть вокруг были свои, а сейчас? Разорив деревню, мещерские воины продали его в рабство северянам, а те привезли в Киев. Там Вятшу и приобрел по сходной цене круглолицый смуглый человек по имени Истома. Вятша поначалу обрадовался, уж больно Истома походил обликом на обычного ремесленника, гончара иль плотника, только что глаза были смурные. Думал — приставит к ремеслу, глину месить или там доски строгать, ан нет — ближе к ночи привязали Вятшу за руки к луке седла, повезли куда-то, да всё лесом, лесом.
Парень еле отдышался, когда хозяин, Истома, попридержал коня на развилке дорог у старого дуба, — видно, дожидался кого-то. Дождался: из лесу прямо к дубу выскочил еще один всадник — молодой варяг. К луке его седла было привязано аж двое мальчишек, ровесников Вятши, — темненький и светловолосый, крепенький. Светловолосый держался неплохо, даже озирался вокруг с некоторым любопытством, а вот темненький всё смотрел в землю и тяжело, ртом, дышал. Вятша подумал, что вряд ли он выдержит еще один переход, и оказался прав — не успели отъехать от дуба, как темненький парень споткнулся, заелозил локтями по земле. Варяг спешился, с усмешкой вытащил меч и, подойдя ближе, молча всадил клинок в спину упавшему. Да всадил по-особому, с разворотом, слышно было, как разорвалась плоть и противно треснули ребра. Полетели на тропу кровавые ошметки, а несчастный парень закричал так ужасно, что крик его до сих пор вспоминается Вятше.
По указу варяга Вятша и тот, другой, светленький, оттащили мертвое тело с дороги в кусты. Переглянулись с тоской — видно, то же самое и их ожидает. Сбежать бы — да как? Однако ж ничего, выдюжили и оказались в небольшом острожке среди густого непролазного леса.
Острожек был обнесен густым частоколом, имел глухие ворота и высокую башню, замаскированную ветками сосны, издалека посмотришь — никакая и не башня, деревья. Что еще было за частоколом, ребята не разглядели — стемнело быстро. Заметили только колодец, несколько хижин, конюшню да пару больших амбаров, в один из которых и втолкнули мальчиков. Утром разбудили пинками — в амбарах уже человек с десяток таких парней было, — покормили. Правда, кормили странно — налили варево в большое корыто, поставили его на крышу амбара. Потом связали за спиной руки — лезьте! А кто не хочет — того заставим, копьями в спину стали тыкать.
Залезли. Не все, правда. Кто не залез ни в первый, ни во второй раз, тот исчез ночью, словно и не было. Зато остальные наловчились — любо-дорого было смотреть, даже варяг Лейв, опустив копье, довольно щурился.
Дальше — больше. Положили посреди двора бревно, вокруг горящие угли. Разбили по парам, сунули в руки палки — а ну-ка, кто кого с бревна сгонит, бейтесь! И пришлось биться, а как же, — у Вятши все руки синие от ударов стали, да зато в угли он всего лишь пару раз ступил, ловок оказался, не то что другие. Некоторые так с углей и не слезали, а вокруг противно пахло паленым мясом.
Потом еще придумали — велели выкопать на дворе ямы и потом со связанными ногами через них прыгать. Один парень оступился — рухнул, словно подкошенный, застонал, видно, сломал-таки кость. Утащили его за частокол — только слабый крик и раздался. После этого остальные гораздо лучше стали прыгать, осмотрительнее. Чувствовал Вятша, как постепенно закаляется его тело, к побоям привыкает, к нагрузкам, уже столько бегать да прыгать мог, как никогда раньше и не помышлял. Дивился только — для чего всё это? Впрочем, особо дивиться некогда было — целый день прыжки, драки, а ночью — спишь как убитый. Так и привык постепенно: к крови, смерти, драке.
А вот вчера Лейв приехал с воинами. С утра разбудили всех, выстроили. Отворили ворота, сказали — бегите, куда успеете, потом — ловим. И горе тому, кто попадется. Ну что ж, хоть, по крайней мере, предупредили честно. Теперь вот выбраться бы из болота. Или не выбираться? Обождать немного? Всё равно они в болото не сунутся. Вятша осторожно высунулся из-за кочки… и в тот же миг почувствовал, как сдавил ему шею ременный аркан. Хрипя от удушья, схватился за петлю руками… и потерял сознание.
— Оставь его, Лейв, — подъехав ближе, сказал Истома. — Двое сгорели, трое убиты, их всего-то осталось четверо. Что скажем князю?
Лейв Копытная Лужа молча вытаскивал мальчишку из болота.
— Экое добро. Купим на рынке еще, — пожал он плечами. — Правда, этого, пожалуй, можно оставить — ловок. — Он пнул Вятшу под ребра. — Хотя… Четверо — слишком много. Пусть выживут лучшие. Эй, а ну-ка завяжите этому глаза… И тому, которого вытащили из леса.
Очнулся Вятша в темноте. Сначала испугался, решив, что попал в подземный мир, но затем успокоился — ему всего лишь завязали глаза. Дали в руку палку… нет, не палку, копье! Настоящую боевую рогатину… Он размахнулся, услышав, как его копье наткнулось на чужое древко. Понятно, опять битва. Вятша сразу же отклонился в сторону, не обращая внимания на вымокшую в болоте одежду, сильно сковывающую движения. Вжжик! Копье просвистело возле самого уха. Вятша едва успел упасть на землю и в свою очередь послал рогатину вперед, надеясь зацепить противника за ноги. Затем быстро перекинул древко в другую руку и, с разворота, нанес сильный удар, как учил его когда-то отец, бывший в своем роду не последним охотником на медведя. И с радостью ощутил, как наконечник копья уткнулся, наконец, в чью-то плоть. В тот же миг с глаз его сорвали повязку — смотри!
Вятша вздрогнул, увидев прямо перед собой холодеющий взгляд белобрысого парня, в груди которого торчало острие копья. Его копья, Вятши.
— Молодец, парень, — похвалил его круглолицый Истома. — Не куксись, он бы мог убить тебя точно так же, как и ты его. Бой был честным.
Вятша не слышал. Он лишь видел, как на груди белобрысого расползается бурое мокрое пятно. Отпустив древко, юный вятич отошел в сторону, и мертвое тело белобрысого тяжело упало на землю. Бой был честным…
Ближе к вечеру Хельги-ярл в который раз уже отправился на Подол, порасспросить о Ладиславе, пропавшей три недели назад, во время девичьего праздника. Ярл корил себя — обещал девчонке доставить ее домой, в Ладогу, и вот не смог — не усмотрел, не уберег. Тем же самым занимались и Ирландец, и Снорри, и даже Никифор, винивший в пропаже девушки только себя.
— И черт меня дернул отпустить ее на бесовские игрища! — сокрушенно качал он головой.
Тем не менее Никифор хорошо понимал, что никакими причитаниями помочь делу нельзя. Могли помочь только действия, причем не хаотические, а целенаправленные, точные, такие, на какие большим мастером был молодой ярл.
Прежде всего составили план действий. Для начала предположили — куда могла деться Ладислава, вернее, кто и зачем мог ее похитить. Кое-что получилось…
Во-первых — и это самое вероятное, — так могли действовать обычные разбойники-людокрады, типа шайки Ильмана Карася и Мечислава. Правда, явившийся на постоялый двор недавно завербованный соглядатай Ярил Зевота всё отрицал. То ли не знал, то ли и в самом деле ни Мечислав, ни Ильман Карась к этому были непричастны. Людокрады не сами сбывали товар, а большей частью работали по заказу либо продавали украденных ромейским купцам, но не всем подряд, а проверенным старым знакомым, да и то тогда только, когда те уже отплывали в обратный путь. Организовано всё было неплохо: в условленный час в условленном месте корабль купца приставал к берегу, где его уже ждали продавцы с товаром. А потом ищите, родственники похищенных, кричите — ничего уже не найдете и уж тем паче не докажете. По заданию Хельги Никифор лично переговорил со всеми греческими корабельщиками и нужную информацию должен был вскорости предоставить.
Во-вторых, можно было подозревать волхвов. Те тоже иногда — хоть и не часто — тайком умыкали жертвы. Волхвами занимались Ирландец и Снорри, они же — женихами (это в-третьих), те тоже вполне могли похитить невесту, однако Хельги считал это направление поиска бесперспективным — уж слишком много времени прошло, давно бы женихи объявились, уже, правда, в качестве мужей, но всё ж объявились бы!
Значит — либо волхвы, либо разбойники и греческие купцы. Не следовало забывать и хазар, коим киевляне платили дань, — вот, кстати, и еще одна версия, хазарская. Все версии требовали тщательной проверки, без которой невозможно было затевать поиски. Вот и рыскали по пристани да по торгу ярл и его люди. А что делать, агентов-то пока нет, окромя одного — Ярила Зевоты. Приходилось самим, ножками, а не побегаешь — не узнаешь.
На Подоле, у пристани, везде шла активная торговля. Киев был довольно крупным торговым центром, стоящим на пути из варяг в греки, и купцов здесь хватало. А где купцы — там и сопутствующие им людишки: грузчики-артельщики, лоцманы, менялы, волочи — это у порогов, — ну и, само собой, разбойники самого различного пошиба, от печенегов до обозленных конкурентов.
Походив по торгу, да так ничего и не выходив, Хельги-ярл плюнул и, отвязав от коновязи коня, поехал к себе на гостиный двор дедки Зверина, дочка которого, Любима, пропала вместе с Ладиславой, поэтому Зверин оказывал розыскам всю необходимую помощь, правда, при этом сильно сомневался в том, что девок кто-то похитил. Сбежали с парнями куда-нибудь за Почайну, вот и все дела! К осени объявятся, когда ж еще свадьбу играть, как не осенью?
К вечеру явились все: Снорри, Никифор, Ирландец. Омывшись колодезной водицей, уселись в горнице за длинным столом. Поужинали овсяной кашей с капустой, заедая ее непривычными лепешками, мягкими, духовитыми, с хрустящей корочкой. Лепешки эти назывались «жито» — хлеб. Ирландец от них отплевывался, Никифор и Снорри кривились, но ели, а вот Хельги-ярл невзначай умял почти всё, что подал к столу дедко Зверин, запив всё обильным количеством кислого, настоянного на можжевельнике, кваса.
— Высказывайтесь, — покончив с едой, откинулся к стенке ярл. — Как у тебя, Снорри?
— Неплохо. С волхвами не видался — о том Ирландец поведает, — зато навестил старого своего знакомца.
— Неужели Греттира из Вика? — обрадованно оживился Хельги. — Вот удача!
— Его, — пряча улыбку, кивнул Снорри. — Про девок он, правда, не знает, зато рассказал кое-что о Дирмунде… Но об этом разреши, ярл, потом, пускай сначала остальные расскажут.
— Хорошо, — кивнул ярл и вопросительно посмотрел на Никифора.
Тот молча достал из-за пояса несколько кусочков бересты:
— Я тут нацарапал кое-что латиницей, чтоб не забыть. Вот те, кто грешит людокрадством… — Он зашевелил губами, читая: — Игнатий Евпатор из Кафы, Евсимий Онфем, сурожец, Михаил Драг, Константин Меркат, оба из Царьграда, этих уже не догонишь, с неделю назад отплыли. Михаил Драг назад ближе к осени собирается, а вот Игнатий Евпатор вполне для нас подходит — отплывает ровно через три дня.
— Почему — ровно? — удивился ярл. — Он что, всем об этом говорит?
— Всем-то не говорит, но те, кому надо, знают.
— Понял. — Хельги кивнул. — Значит, есть у него и заветное местечко на бережку. Только вот как мы его найдем? Не знаете? И я пока не знаю.
— Может, попросим Ярила? — подал голос Ирландец. — Пусть бросит пока своего Ильмана, всё одно ничего интересного о нем не доносит.
— Неплохо придумано, — одобрительно сказал ярл. — Теперь о волхвах.
— Волхвов, или кудесников, как их называют, тут много, ярл, — отпив квасу, промолвил Ирландец. — Есть разные — те, что от всего рода действуют, эти самым великим богам жертвуют — Роду, Перуну, Велесу. А есть и другие, бродячие, их тоже много, и разных. Волхвы-облакопрогонители могут дожди вызывать и предсказывать, волхвы-целители людей лечат от хворей разных, волхвы-хранильники обереги делают, волхвы-сказители, или бояны, песни бают, кроме того, есть и женщины — те, кто будущее ведает, ведьмы да чаровницы — те в чарах приворотное зелье приготовляют. Меж собой живут недружно, лаются, я тут сегодня познакомился на торгу с одним хранильником, так он на родовых волхвов прогневался, навредили они ему чем-то. Так вот, хранильник этот сказывал, что девок вполне могли волхвы похитить, а кто — узнать можно будет, если постараться.
— Так он постарается?
— За старание ему уже дирхем даден! — усмехнулся Ирландец. — И еще столько же обещано.
— Хорошо. — Ярл со вздохом поставил на стол опустевшую чашу и посмотрел на Снорри: — Так что там у тебя с Греттиром?
— Греттир говорит, что Дирмунд-князь родом из Халогаланда. Светло-рыжий, длинноносый, пронырливый.
— Ну, точно, наш Заика! — не выдержал ярл.
— Нет. — Снорри покачал головой. — Греттир сказал, он не заикается, я спрашивал.
— Но всё равно надо будет на него взглянуть.
— Дирмунд мало кого принимает, таится, в Киеве бывает не часто. Да и что ему тут делать, вся-то власть вовсе не у него, а у Хаскульда. Вот с ним, с Хаскульдом, Греттир вполне может свести. Князю нужны опытные воины.
— Посмотрим, — отозвался Хельги. — Пока будем сами по себе, кому-нибудь послужить всегда успеем.
— Золотые слова, ярл, — восхитился Ирландец, прибавив, что серебришко кончается, поэтому рано или поздно придется кому-нибудь продаваться.
— Хаскульда, кстати, все считают щедрым на кольца, — выслушав его, добавил Снорри. — Думаю, к нему было б неплохо наняться, когда серебро кончится.
— Кончится — наймемся, — философски заметил ярл. — Меня сейчас больше купцы с волхвами интересуют. Конхобар, когда должен зайти Ярил Зевота?
— Завтра с утра.
— Отлично!
Назавтра, уже к обеду, Ярил Зевота направился к пристани и, пристав к артельщикам, без особого труда нанялся на погрузку судов купца Игнатия Евпатора. Артельные недобро косились на парня, но помалкивали, знали, кто он и с кем водится. Ярил, впрочем, им глаза не мозолил и не столько работал, сколько шарил глазами по кораблю. Улучив момент, незаметно скользнул на корму.
Сидевший там под навесом высокий чернобородый человек в длинных золотистых одеждах — видимо, сам купец — недовольно оторвался от подсчетов:
— Что нужно?
— Поклон тебе, Игнатий-купец, от Харинтия Гуся.
— Не знаю никакого гуся, — буркнул купец и, быстро оглянувшись, кивнул на место рядом с собой. — Через два дня буду ждать на обычном месте. Если Гусь успеет — пусть приводит товар, плачу по договоренности.
— А если это будет не Гусь? — ухмыльнулся Зевота.
— Как не Гусь? — испуганно воскликнул торговец. — А ты тогда кто таков?
— Из тех же, что и Гусь. — Ярил успокаивающе махнул рукой. — Только Гуся давно уже нет, сгинул Гусь, и ничего тебе от него не отвалится. Если я не помогу.
— И что же ты предлагаешь? Пару захудалых старух?
— Женщин. Молодых девушек. Пару мальчиков-древлян, — быстро перечислил Ярил. — Я приведу всех — а ты уж выберешь сам.
— Рискуешь.
— Чем?
— Ладно. — Игнатий огляделся и прошептал: — Сосну с двойной вершиной, что по правому берегу напротив излучины, знаешь?
— Нет, но найду.
— От нее, вниз по течению, три полета стрелы. Условный знак — троекратный посвист. Свистеть-то умеешь?
— Обижаешь. Мы, поляне, много чего умеем.
— Ага. И платите дань хазарам.
— Ну, это любой бы платил. — Зевота пожал плечами. — Каган хазарский пришел к нам с войском, да молвил — вы все мне должны, платите. С тех пор и платим. А как не платить, когда каган на раз две тьмы воинов выставить может, а мы в десять раз меньше? Что скалишься? То-то… Да, а других там не будет? Ну, у сосны той…
— А и будут, так тебе что с того? — Купец засмеялся. — Место надежное, проверенное, менять его в угоду тебе я не буду. Так что смотри сам.
— Договорились, — кивнул Ярил Зевота и, выбравшись по сходням с ладьи, затерялся средь пристанского народа.
Ровно через три дня небольшой отряд выехал из главных ворот Киева и, повернув, помчался правым берегом Днепра. Они скакали почти без отдыха, и только ветер трепал плащи за спиною. Темно-голубой — Хельги-ярла, изумрудно-зеленый — Ирландца, и коричневые — Снорри и Никифора. Засохшая грязь летела из-под копыт, по шеям коней хлопьями стекала пена. Хельги не останавливался — успеть бы… Успеть бы до темноты.
Они успели.
Вот показалась излучина, вот корявая сосна с двойной вершиной, от нее — три полета стрелы вниз по реке. Глухое урочище, посреди него — поляна. Небольшая, со следами костров и остатками хвороста, аккуратно уложенного в кучу. На деревьях следы от веревок, — видно, именно к ним людокрады привязывали «товар». Вокруг — никого, впрочем, до указанного купцом времени еще оставались почти целые сутки.