А попытайся он, к примеру, отыскать (каким образом?!) и расспросить свидетелей вчерашнего поединка, живущих на улице Малых Чеканщиков… Об этом мигом станет известно мушерифам из Канцелярии Пресечения. И вряд ли им понравится инициатива гостя.
Кто виноват? — рябой наглец.
Что делать? — искать и карать.
Как?! — Нижняя Мама его знает…
Впрочем, одна ниточка имелась. Возможно, «охотник» — завсегдатай оружейной лавки. Тогда хозяин знает рябого. Азиз-бей не в курсе их первой встречи, здесь у Джеймса есть преимущество перед мушерифами.
А если хозяин закроет рот на замок?
Что тогда?
Что он, Джеймс Ривердейл, умеет? В чем разбирается? Как приспособить его умения и знания к розыску конкретного человека?
Он — боец, фехтовальщик. Он умеет сражаться. Хорошо разбирается в оружии, в теории и практике ведения боя, знаком с различными методиками… Что это нам дает? Как владение рапирой или алебардой может пригодиться в наказании пойманного врага, Джеймс знал. Но — в поисках? Без хорошего нюха волку ни к чему клыки — добыча бегает в лесах…
Стоп!
Но ведь и рябой — фехтовальщик! Его манеру Джеймс хорошо запомнил. Боевой почерк человека, с которым дважды скрещивал клинки, ни с чем не спутаешь. Вот оно! Зацепка! Учитель или школа. Разумеется, у каждого сколько-нибудь стоящего бойца манера индивидуальная, но школа за ней все равно чувствуется. Сын часто похож на отца или деда.
Если «охотник» местный…
Если он учился здесь, в Бадандене…
Если к этому времени не покинул город…
Слишком много «если». Но шанс все же есть. Пройтись по фехтовальным залам, якобы желая скрасить часы безделья. Поупражняться в каждом день-другой, присмотреться — глядишь, и обнаружатся знакомые ухватки. На этом поприще Джеймсу…
Молодой человек сперва в запальчивости подумал: «…нет равных». Но скромность помешала закончить мысль этим приятным способом. Скажем иначе: на этом поприще он кое-что может. В крайнем случае, если поиск по школам не даст результатов, наймем частного сыскаря. Денег хватит — спасибо тирану Салиму, да продлятся его годы навсегда.
Итак, первым делом в оружейную лавку.
Если там не повезет — по фехтовальным залам.
Решено!
CAPUT IV, в котором на пути следствия встают препоны и рогатки, выясняются обстоятельства, которые следовало бы выколоть иглами в уголках глаз для назидания потомкам, объявляется маниак, терроризирующий славный город Баданден, а также выясняется, что сколько ни говори «халва» — во рту слаще не станет
— … Да-да! Ваши устрицы превосходны!
— Устрицы?
— Ах, хабиб, простите мою рассеянность! Ну конечно же, я имел в виду кальмаров!
— Вообще-то мы обсуждали особенности заточки хирургического ланцета в сравнении с заточкой кубачинского кинжала… Но мидии действительно неплохи, раз уж вы об этом упомянули. Извините, устриц давно не привозили — на Кафских отмелях бунтуют сборщики…
Обуреваемый жаждой действия, молодой человек с трудом дождался обеда, который подали на веранду во внутреннем дворике лекарского дома. Джеймсу стоило немалого труда поддерживать застольную беседу. Мысли его витали далеко. Он отыщет рябого, припрет наглеца к стенке… Нет, он не станет его убивать. Но пару шрамов «на память» оставит непременно.
Лучше всего — на лице. Чтоб знал!
— Вы уверены, что острый соус с анчоусами подходит к садовой землянике?
— О, хабиб! Благодарю вас!
— За что?
— За добрую рекомендацию!
К концу обеда взгляд лекаря, устремленный на Джеймса, сделался профессионально-внимательным. И молодой человек поспешил ретироваться, рассыпавшись в благодарностях.
— Простите, хабиб, но я вынужден вас покинуть. У меня образовались кое-какие дела. Будьте так любезны распорядиться, чтобы принесли мою одежду. Да, и пусть подадут лошадь. Я оставлю ее в конюшне пансионата.
Ехать в разодранной и окровавленной одежде по городу, особенно днем, не хотелось. Но второй камзол, черный с серебром, а также запасные чулки, туфли и прочее ждали в пансионате. Заказать их доставку на дом аль-Басани?
Не стоит. Мы и так злоупотребили гостеприимством лекаря.
— Слушаю и повинуюсь!
Аль-Басани хлопнул в ладоши. Через минуту Джеймс, до сих пор облаченный в голубой домашний халат, ахнул, не стесняясь открытого проявления чувств. Давешний скворец и еще двое слуг принесли на веранду, помимо перевязи с рапирой Ривердейла, просто все сокровища царя Шарлеманя. Дивный новый камзол в бирюзовых тонах, белоснежная рубашка с кружевными манжетами; тончайшие лосины, туфли с пряжками…
— Это не мое… — пробормотал Джеймс, в растерянности глядя на сияющего хабиба.
— Ваше, достопочтенный!
— Да нет же, не мое!
— Осмелюсь возразить, ваше. К сожалению, вещи, которые вы носили вчера, пришли в негодность. Мы раздали их нищим на паперти храма Мученика Гасана-оглы.
— Мои вещи? Нищим?!
— Такова традиция в моем доме.
— Мой любимый камзол! Цвета корицы! С золочеными крючками!
Жизнь хабиба висела на волоске. Но волосок оказался крепче стали.
— Взамен благородный Азиз-бей Фаглах ибн-Хасан аль-Шох, живи он вечно, прислал вам этот костюм. В подарок. Вам нравится?
Камзол цвета корицы затуманился, вытесняемый из памяти новым великолепием.
— О да! Передавайте мою глубочайшую признательность благородному Азиз-бею! Я и сам при встрече обязательно засвидетельствую ему…
— Примерьте, прошу вас. Лекарь деликатно удалился.
Одежда пришлась впору — словно на заказ шитая. Оглядев себя и едва не свернув шею — зеркала на веранде не было — молодой человек нашел свой вид крайне элегантным. Прощание с хабибом, огорченным разлукой, заняло минут двадцать. Лошадью Джеймс не воспользовался: надобность ехать в пансионат отпала, и он решил пройтись пешком.
Оказавшись на улице, он с удовольствием вздохнул полной грудью. Ф-фух, наконец-то мы свободны! И можем приступить к делу, близя сладостный час мести.
— Халва! — кричали неподалеку. — Халва-а-а!
* * *— Ассалям-алейкум, уважаемый.
— Алейкум-ассалям, мой султан.
— Вы помните меня?
— Конечно! Вы были у меня два дня назад. Решили купить ту бретту? Я заметил, как вы кругами ходили вокруг нее! Старого Мустафу не проведешь!
Хозяин сидел за низким столиком, с аппетитом поглощая миндальную халву. Но едва завидев Джеймса, он вскочил навстречу с проворством лани, которого трудно было ожидать от обладателя внушительного брюха. Торопясь вытереть полотенцем жирные руки, он едва не опрокинул монументальную, запотевшую снаружи чашу с охлажденным щербетом.
Чаша качнулась, расплескав часть содержимого, но устояла.
— Клеймо видели? Сам Хуан Мартынец, не кто-нибудь…
— Не торопитесь, уважаемый. Талант Хуана Мартынеца всем известен, но сначала я хотел бы занять несколько минут вашего драгоценного времени. Не возражаете?
Пребывание в Бадандене успело наложить отпечаток на речь Джеймса, сделав ее более цветистой, чем обычно. «Если выведешь меня на рябого — куплю бретту», — мысленно пообещал он толстяку.
— Вы хотите получить консультацию? — догадливо заулыбался хозяин лавки.
Он колобком катался вокруг покупателя. Молодой человек едва успевал вертеть головой, отслеживая перемещения толстяка. Честное слово, окажись у оружейника в руках — кинжал, а в душе — коварный замысел, и Джеймсу пришлось бы туго.
— В некотором роде. Когда я зашел к вам в прошлый раз, в лавке был еще один посетитель. Присматривался к охотничьей шпаге. Помните?
— Ну да, ну да, — закивал хозяин, став похож на мэлиньского болвана.
— Вы его знаете?
— Кого?
Молодой человек медленно сосчитал до десяти. Очень медленно. Про себя.
— Посетителя, который интересовался охотничьей шпагой, — повторил он внятно и отчетливо, на тот случай, если реттийский Мустафы вдруг резко ухудшился. — С которым мы фехтовали. Знаете ли вы этого человека?
— Вот оно что! Извините дряхлого Мустафу, мой султан… Стариковская память дырявей решета! — честно говоря, в старики оружейник годился слабо. — Ну конечно, не один вы здесь были. Спорили с хорошим человеком, клинки скрестили… Вах! Как сейчас помню! Он вам камзол испортил…
— Так вы его знаете?
— Велите казнить дурака, мой султан! — в растерянности развел руками толстяк. — Вас хорошо помню, спор ваш… нет, спор помню не ахти… А хороший человек из головы выпал. Не человек, а мелкая денежка — раз, и в прореху вывалился!
Мустафа столь искренне сокрушался по поводу своей забывчивости, что заподозрить его в лицемерии мог лишь отъявленный проходимец, всех меряющий по собственному образу и подобию. Либо хозяин лавки являлся гениальным актером, достойным блистать в «Непревзойденном театре Стейнлессера» — труппе, поочередно дававшей представления для августейших особ семи сопредельных держав.
— Брезжит, как в тумане… Росту он, вроде, вашего? Статью тоже похож, проворный малый…
— Да! Залысины на висках; глаза как спелые вишни…
— Что-то вы путаете, мой султан. Волосы у него длинные, до плеч…
— Конечно, длинные! Он их в хвост собирает.
— Нет, хвоста не помню. Локоны, завитые на концах. И никаких залысин. А глаза… вишни?.. С прищуром у него глаза, вот!
Джеймс подумал, что голова у хозяина лавки и впрямь дырявая.
— Хорошо, будь по-вашему. Вы его знаете?!
— Первый раз в жизни увидел. Как и вас, мой султан. Проклятье! Надежды пошли прахом. Но, может, Мустафа опять все перепутал? Если заново описать ему «охотника» — вдруг вспомнит? Молодому человеку очень хотелось сорвать куш с первой попытки.
— Слушайте меня внимательно, уважаемый Мустафа, и не говорите, что не слышали. Тот человек, которого я ищу, был рябым и с залысинами на висках. Шрам на левой скуле в форме звезды. Орлиный нос, волосы черные, с проседью, собраны в пучок на затылке…
Джеймс умолк, наблюдая, как хозяин пятится от него в угол. Казалось, Мустафа узрел призрак горячо любимой тетушки или мертвеца-кредитора, восставшего из гроба.
— Н-ничего не зн-наю, — толстяк начал заикаться, с трудом ворочая языком. — Н-никого н-не видел. Л-лавка зак-крывается. Уходите, п-прошу вас.
Разумеется, вид Мустафы немедленно убедил молодого человека в обратном, так что уйти он и не подумал. Однако давить на толстяка не следовало. Лучше успокоить оружейника и вернуть его доверие.
Овал Небес! — вне сомнений, мы напали на след…
— Любезный Мустафа! Охладите льдом вашей проницательности щербет вашего страха! Если мой вопрос оказался бестактным — это грех молодости. Я всего-навсего хочу отыскать того человека и закончить наш маленький спор. Во время нашей последней встречи мы не сумели убедить друг друга.
Джеймс усмехнулся, хлопнув ладонью по рукояти рапиры.
— Это… это совсем другой человек, мой султан! — Лед проницательности Мустафы растаял в кипящем щербете без малейших последствий. — Верьте мне! Я говорю правду!
Толстяк наткнулся на стойку с боевыми молотами и остановился. Дальше отступать было некуда.
— Правду? — со всей возможной вкрадчивостью произнес Джеймс. — В отличие от вас, я чудесно запомнил этого сударя. И здесь, в вашей лавке, и на улице Малых Чеканщиков — везде со мной говорил один и тот же человек.
— В-вы… Вы виделись с ним снова?
Небольшая доля откровенности не повредит, подумал молодой человек. Чтобы разговорить собеседника, нужно самому подать пример.
— Да, мы столкнулись вчера вечером.
— Но если вы дважды встретили Лысого Гения, мой султан…
Мустафа клацнул зубами и закончил вопрос:
— Как же вы остались живы?!
* * *Рассказ Мустафы-оружейника, где каждое слово достойно того, чтобы его оправили в драгоценный металл, спрятали в сокровищницу тирана Салима — и никогда не показывали ни одному из гостей славного города Бадандена
Началом истории Лысого Гения, жуткой и полной загадок, истории, которая потрясла Баданден три года назад и, подобно болотной лихорадке, трясла по сей день, послужил ряд насильственных смертей.
Кое-кого, извините, убили.
Доблестные мушерифы поначалу не придали этим убийствам особого значения. Ну, зарезали, понимаешь, безымянного бродягу в трущобах квартала Псов Милосердия. В первый раз, что ли? Там вечно режутся: когда шутейно, для острастки — а когда и до смерти. Что говорите? Рядом с раной от кинжала, вошедшего в сердце, лекарь-вскрыватель обнаружил свежую, но уже начавшую заживать царапину?
Ох, вы и скажете, мой султан!
Мало ли где бродяга мог накануне оцарапаться?
К чести орлов закона и столпов порядка надо заметить: едва на улице нашли с пробитой головой пекаря Файзуллу, добропорядочного гражданина, платившего в казну налоги с каждого чурека — Канцелярия Пресечения взялась за дело всерьез. Мушерифы даже установили: за два дня до трагической гибели Файзулла жаловался старшей жене, что какой-то рябой безумец ни с того ни с сего набросился на него с дубинкой возле пекарни, больно ударил по затылку и пустился наутек.
Рябого безумца зачислили в подозреваемые, но найти не сумели.
Преступные деяния попустительством Вечного Странника тем временем продолжали совершаться. Овал Небес бесстрастно взирал на творящиеся под солнцем (чаще — под луной) злодейства; мушерифы трудились, сбившись с ног. Немало работников ножа и топора, кистеня и дубины, заговоренной струны и других смертоубийственных орудий угодило в цепкие руки правосудия — за исключением, сами понимаете, рябого.
Неуловимый мерзавец за полгода еще дважды попадал в подозреваемые. Но, к великому сожалению властей, не удосужился попасть в места, более приличествующие негодяю — в гостеприимный зиндан Канцелярии Пресечения и на замечательный эшафот в центре площади Чистосердечного Раскаяния.
Сотрудники вышеозначенной Канцелярии, где служили как обычные сыскари, так и чародеи различных специализаций: от легавых волхвов до бранных магов — выяснили ряд дополнительных примет душегуба. Осталось неизвестным, кто первый прозвал маниака-убийцу «Лысым Гением», но кличка к злодею прилипла намертво. Также было установлено, что поначалу Лысый Гений наносит жертве легкую рану или удар — а затем убивает, поразив в то же самое место тем же оружием.
Между первым и вторым нападением проходило от одного до семи дней. Если за неделю маниак не мог добраться до намеченной жертвы — он отступался, не покушаясь более на счастливца, осененного Ползучей Благодатью.
Так, к примеру, спасся известный звероторговец Нияз Изворотливый, Получив в порту ножевой порез от незнакомца, который поспешил скрыться, Нияз почел за лучшее в тот же день отплыть на корабле в экспедицию за четвероногим товаром. Вернулся он через четыре месяца, с прибылью распродал изловленных в лесах Ла-Ланга карликовых мандрилов, сонливцев и сумчатых копуш, осенью женился в третий раз — и зажил счастливо, в очередной раз оправдав свое прозвище.
Но это случилось позднее, а пока…
Срочным указом Салима ибн-Салима XXVIII к делу были привлечены лучшие маги Бадандена. Им вменялось в обязанность установить, не является ли маниак чародеем, вершащим ужасную волшбу посредством злокозненных умерщвлений. Созданная указом коллегия ворожбитов работала шесть месяцев и достоверно установила: колдовством в деле Лысого Гения не пахнет.
Следовые отпечатки чар не обнаружились.
Убийца гулял на свободе, число его жертв множилось. Имелась в деле еще одна странность: показания везунчиков, выживших при вторичном нападении, и случайных свидетелей разнились меж собой. Если пострадавшие были единодушны. описывая лицо маниака, то свидетели единодушием не блистали.
Мушериф-эмир в мудрости своей решил, что вряд ли в городе орудует целая банда маниаков, и постановил: «Всем полагаться на слова жертв, а не на домыслы зевак!» В итоге словесный портрет Лысого Гения вывесили у мушерифата на всеобщее обозрение.
В портрете никто не опознал знакомого человека. Аресты, проведенные по доносам бдительных граждан, оказались ложными. Задержанных отпустили с извинениями, выплатив компенсацию. На следующий день каменщика Хасана забили до смерти палками, когда он случайно оцарапал мастерком товарища по работе. Решили — маниак. Да и один ли каменщик пострадал от сограждан, обуянных подозрениями?!
Однако в скором времени Лысый Гений оставил баданденцев в покое, открыв сезон охоты на гостей города, которые редко обращали внимание на портреты у мушерифата. Рябой собирал кровавый урожай на ниве приезжей беспечности, жители славного Бадандена вздохнули с облегчением, ибо свой халат ближе к телу, а власти не спешили отпугивать туристов предупреждениями о маниаке.
Наконец тиран Салим поставил вопрос ребром.
Чья-то голова должна быть водружена на Шест Назидания. Разумеется, лучше бы это оказалась голова маниака. Но если шест будет долго пустовать, то его вполне может украсить голова мушериф-эмира.
Мушериф-эмир вызвал обоих мушериф-баши, ведавших, соответственно, сыскным и магическим отделами Канцелярии Пресечения — и пообещал, что в случае преступной халатности его голова окажется на шесте в достойной компании.
Мушерифы-баши, вызвав подчиненных, увеличили число обещанных шестов.
Розыски маниака получили новый мощный толчок. Сыскари рыли носом землю. А их коллеги-чародеи на закрытом совещании пришли к выводу, что, возможно, под личиной Лысого Гения в городе бесчинствует демон или инфернал высокого ранга. В связи с чем было решено пригласить для помощи в охоте на предполагаемого демона…
… прославленного венатора Фортуната Цвяха! Частным образом, не предавая огласке.