Все это, честно сказать, мне сразу не понравилось. На кой ляд мне сыновья Бхимы, если я поклялся убить его самого.
— А не аморально ли наказывать детей за грехи отцов"? — поинтересовался я.
— Отцы, дети — какая разница! Все они, как один, замараны кровью. Неужели ты не хочешь увидеться с шурином пандавов Дхриштадьюмной, прикончившим столь любезного твоему сердцу Дрону? Кроме того, всех их стоит убить по одной простой причине — жить им в этом мире непозволительно. Ты понимаешь меня? Со временем из этих щенков вырастут свирепые волки, способные возродить былую мощь не только пандавов, но и всех ариев. А старшее поколение, можно сказать, уже обезврежено. Их лучшие годы миновали. Силы и дух истощились. Смерть наследников добьет отцов окончательно. Иди и исполняй свою клятву… Господи, ну почему я должен чуть ли не силой толкать вас всех на великие свершения!
— Согласен поменяться с тобой местами. Я буду толкать всех подряд на великие свершения, а ты режь глотки. Устраивает такое предложение? Ах, нет! Не хочешь пачкаться в крови.
— Ты зачем сюда явился? — рассвирепел он. — Болтать или дело делать? Уже рассвет скоро.
— Ладно, — слался я. — Где шатер Дхриштадьюмны?
— В самом центре лагеря, возле знамени с изображением сокола. Правильно, оттуда и начинайте…
Арийские сказители всех рангов, в меру своих способностей восславившие впоследствии распрю пандавов и кауравов, подробно описывая эту последнюю кровавую ночь, упоминают о том, что полюбоваться на предстоящую резню явились все исчадия ада, сопровождаемые вспышками зарниц и зловещими всполохами. Были там разнообразнейшие твари — многорукие, многоногие, многобрюхие, безголовые, безглазые, бесплотные, змееобразные, ракообразные, птицеобразные, темноликие, светлоликие, криволикие, а также имевшие самые немыслимые обличья, включая помесь акулы с крокодилом и морской черепахи с бакланом. А в меня самого будто бы вселился бог Шива, вооруженный волшебным мечом возмездия.
На самом деле все было гораздо будничнее и гораздо страшнее. Грозовые всполохи на небе наблюдались, не спорю, но адские чудовища отсутствовали. Заменить их должны были мы трое — брахман, кшатрий и я, лицо неясного происхождения, но арийской крови.
Спешившись и поручив коней заботам человека в тигровой накидке, большому специалисту в этом деле, мы осторожно вошли в приоткрытые ворота лагеря.
Воины, сломленные усталостью восемнадцатидневной битвы, вином и упражнениями по системе камасутры, спали, что называется, без задних ног. Никто из них, отправляясь на покой, не мог даже и предположить, что со стороны разгромленных кауравов грозит какая-либо опасность. О, наивные простаки!
Тишину ночи нарушали только богатырский храп, отходящие после обильной трапезы газы да шелест многочисленных знамен, на которых по традиции ариев могло быть изображено все, что угодно, вплоть до слоновой подпруги и детородного органа жеребца. Символику эту я, кстати, никогда не понимал.
Шатер Дхриштадьюмны мы отыскали довольно быстро. Кроме отсутствовавших по неуважительной причине братьев-панда-вов, это был здесь единственный человек, которого я по-настоящему ненавидел.
Разбудив прихвостня пандавов пинком ноги, я подал знак своим спутникам — действуйте, но без шума. Быстро сообразивший, за какой надобностью к нему среди ночи заявились кауравы, Дхриштадьюмна принялся молить нас, но не о пощаде, а о том, чтобы его умертвили боевым оружием. Смерть от меча или, к примеру, от веревочной удавки для кшатрия не одно и то же.
Ах, как мне не хотелось говорить, но все же пришлось:
— Ты опозорил свой род, скудоумный баран, а потому недостоин почетной смерти от железа. Тебя задушат, как крысу.
Он еще хрипел в крепких руках Критавармана, а я уже покинул шатер. На душе было невыносимо тяжело, и я, не единожды стоявший на пороге смерти, впервые пожалел, что в свое время не переступил его.
Мертвые сраму не имут, как спустя тысячу лет скажет другой чубатый ариец, при рождении нареченный славянским именем Святослав.
Впрочем, деваться все равно было некуда. Если ты служишь великой Предопределенности, то должен забыть про страх, стыд и сострадание. В ее деснице ты такое же бездушное оружие, как меч в твоей собственной.
Дальше мы действовали почти открыто — держа в руках пылающие факелы, заходили поочередно в шатры и убивали всех, кто отличился на поле Куру, конечно же, отдавая предпочтение прямым наследникам братьев-пандавов.
Наши жертвы были так пьяны, так потрясены всем происходящим и так проникнуты идеей фатализма, что почти не оказывали сопротивления. Лишь сын Бхимы попытался схватиться за палицу, что стоило ему не только правой руки, но и головы, да сын Арджуны, хорошо усвоивший уроки отца, сноровисто наложил стрелу на лук. да вот только тетиву спустить не успел.
Подобно хорькам, проникшим в курятник, мы изо всех сил старались сохранить тишину, но это нам все равно не удалось, что. впрочем, частенько случается и с вонючими любителями дармового мясца.
Далеко не все пандавы соглашались умирать молча. Некоторые, подобно покойному Дхриштальюмне, имели к нам серьезные претензии. Одним не нравилось наше оружие, другим не нравились мы сами.
Где— то ночь резанул предсмертный крик, где-то лязгнул меч, напоровшийся на латы, которые пьяный воин забыл снять перед сном, где-то завизжала женщина, случайно оказавшаяся в шатре. Лагерь стал постепенно просыпаться. Голые, нетрезвые, безоружные пандавы выскакивали из шатров, дабы узнать, что же это такое нарушило их сон. Столь неосмотрительное любопытство многим обошлось очень дорого.
Понимая, что фактор внезапности утерян, мы вернулись к воротам и, вскочив на лошадей, врезались в мало что еще понимающую толпу. Осознание большой беды пришло к пандавам вместе с тучами стрел, которыми мы их принялись осыпать.
Началась паника, особенно губительная в столь ограниченном пространстве. Не имея перед глазами реального врага (спасибо тебе, богиня ночи Ратри!), непроспавшиеся воины обращали свою ярость друг на друга. Завязалась потасовка, вскоре превратившаяся в настоящее побоище. Кто-то успел вооружиться мечом или секирой, другие сражались древками знамен, шестами от шатров, дышлами и колесами походных возков.
Спустя еще какое-то время лагерь запылал со всех сторон, и я сразу догадался, чьих это рук было дело.
Немногие уцелевшие пандавы позже сравнивали нападавшего на них врага с богиней-губительницей Кали, чье окончательное предназначение — погрузив мир во мрак, утопить его в крови, а напоследок еще уничтожить и само время, как наиболее стойкую, хоть и текучую форму существования материи. В их устах такая версия выглядела тем более убедительно, что страшная богиня являлась некоторым авторитетнейшим пандавам во сне как раз накануне побоища.
Лично я думаю, что это вовсе не мрачная сказка, как принято считать, а всего лишь способ самооправдания перед потомками.
Короче, обвинение в конце концов пало не на кауравов, которые на тот момент считались поголовно истребленными, а на нечистую силу, вознамерившуюся освободить мать-землю от попирающих ее человеческих толп.
Самое интересное, что некоторое рациональное зерно в этом, на первый взгляд, фантастическом предположении все же имелось.
Тем временем разрастающееся пламя жадно пожирало шатры и повозки, наполненные военной добычей, заодно покусывая случайно подвернувшихся ему людишек. Те, кому удавалось вырваться из огненной ловушки, улепетывали на все четыре стороны, не разбирая дороги.
Пора было позаботиться о собственном спасении. Едва кони вынесли нас, уже слегка обожженных, за пределы лагеря, как человек в накидке из тигровых шкур, от которого разило смолой, серой и другими зажигательными средствами, захлопнул ворота и подпер обе створки бревнами.
Теперь, когда на полуострове Индостан осталось считанное количество пандавов, нам пора было объясниться.
— Прощайте, доблестные витязи, — сказал я своим спутникам. — Возвращайтесь в родные края и возблагодарите богов за то, что уцелели в этой братоубийственной бойне. Научитесь жить по-новому, ибо наш мир очень скоро изменится, и скорее всего не в лучшую сторону. К сожалению, я не могу последовать за вами. Меня ждут кое-какие неотложные дела. Боевого коня, доспехи и оружие я оставляю вам. Надеюсь, все это мне больше не понадобится.
Расставание не затянулось надолго. У дваждырожденных не принято горевать по поводу разлуки, в том числе и вечной.
Когда мы остались наедине, если не принимать в расчет пандавов, заживо сгоравших за высоким частоколом, я задал человеку в тигровой накидке следующий вопрос:
— Как соотносится все сделанное нами сегодня с общечеловеческими ценностями, идеей абсолютного добра, или хотя бы с притчей о слезе ребенка, равноценной всеобщему счастью?
— Как соотносится все сделанное нами сегодня с общечеловеческими ценностями, идеей абсолютного добра, или хотя бы с притчей о слезе ребенка, равноценной всеобщему счастью?
— Неужели ты собираешься начать диспут прямо здесь? — усмехнулся он. — Увы, но мне отвратителен запах горелого мяса, а от дыма слезятся глаза. Давай лучше немного проветримся. Прошу в мою колесницу. Как говорится — эх, прокачу!
В темноте заржали кони, и, сделав в том направлении несколько шагов, я различил смутное светлое пятно, подобно медузе все время менявшее свое очертание.
— Белые кони Арджуны. — догадался я.
— Они самые. И тарантас тоже его. Подарок на память.
— Признайся, ты сознательно спас Арджуну и его братьев?
— Есть такое дело.
— Интересно, за какие заслуги?
— Личная привязанность, ничего не поделаешь.
— Позволил, значит, себе слабинку?
— Виноват, кто же спорит.
А как насчет моего вопроса? Я все еще надеюсь получить на него ответ.
— Это ты про общечеловеческие ценности и слезу ребенка? Но мы ведь с тобой не люди. Мы скитальцы в ментальном пространстве. Бесплотные и бессмертные призраки, вкалывающие для вящей славы человечества. Заметь, не отдельного человека, а всего человечества как биологического вида. Угробив здесь сотню тысяч, мы спасем миллионы в других странах и других веках.
— Разве арифметика тут уместна?
— Конечно, нет. А где взять другие доводы? Мы сделали дело. Страшное дело. Но не сделай мы его — было бы еще страшнее. Кто может нас осудить или оправдать? Никто. Совершилось деяние космического порядка. И привычные нормы морали уже не годятся. Как ни печально, но это факт.
Наш экипаж мчался сквозь ночь, и ему не нужны были ни фары, ни габаритные огни, ни стоп-сигналы.
Божественный возничий Кришна, считавший аватарой вседержителя Вишну, а на деле оказавшийся лишь очередным воплощением студента-недоучки Олега Наметкина (попробуй разберись во всех этих тонкостях!), изо всех сил нахлестывал коней.
На месте, предназначенном для непобедимого Арджуны. восседал я, Геннадий Донцов, бывший старший следователь особого отдела и бывший майор, аватарой которого, выражаясь в рамках местной терминологии, был некто Ашваттхаман, приемный сын брахмана Дроны и последний союзник кауравов.
Плохо ли, хорошо ли — но мы выполнили свое предназначение. Еще немного — и телесные оболочки обоих ариев, верой и правдой прослужившие нам столько лет, перейдут во владение их законных хозяев. Интересно, как они распорядятся своей мрачной славой?
А нас ждут иные миры, иные времена и иные воплощения! Нас ждет ментальное пространство.
СЛОВАРЬ НЕКОТОРЫХ ТЕРМИНОВ ИНДУИСТСКОЙ МИФОЛОГИИ
Аватара — земное воплощение бога.
Арджуна — пандав, активный участник сражения на поле Куру.
Асуры — небесные демоны, противники богов.
Ачьюта — «Вечный», эпитет Вишну и Кришны, титул раджи.
Ашваттхаман — сторонник кауравов, участник предательского нападения на лагерь панданов.
Бхагавадгита — «Божественная песня», философская поэма, относящаяся к эпосу «Махабхарата».
Бхима — пандав, активный участник сражения на поле Куру.
Васудева — царь Лунной династии.
Гандива — волшебный лук, якобы дарованный Арджуне ботами. Сделан то ли из дерева Ганди, то ли из носорожьих рогов.
Гуру — духовный наставник.
Дваждырожденный — эпитет, обычно применяемый только к представителям высших каст.
Дрона — брахман, знаток военных искусств, сторонник кауравов.
Дурьиолхана — каурав, активный участник сражения на поле Куру.
Дхарма — одно из важнейших понятий индийской философии, весьма многозначное понятие, в данном случае — «Священный закон».
Дхриштадьюмна — сторонник пандавов, активный участник сражения на поле Куру.
Кауравы — сыновья царя Дхритараштры, двоюродные братья и антагонисты пандавов.
Кришн а — сторонник кауравов, участник предательского нападения на лагерь пандавов.
Критаварман — сторонник кауравов, участник предательского нападения на лагерь пандавов.
Кришна — сторонник пандавов, одно из земных воплощений бога Вишну.
Курукшетра — поле Куру.
Кшатрии — каста воинов и правителей.
Нирвана — высшее состояние отрешенности, цель человеческих стремлений.
Пандавы — пять братьев, отцом которых формально считался царь Панду, двоюродные братья и антагонисты кауравов.
Поле Куру — равнина возле города Дели, одно из священных мест Индии.
Ратхин — воин, сражающийся на колеснице.
Ригведа — сборник древнеиндийских религиозных гимнов, ценный источник для изучения индуистской мифологии и истории.
Риши — мудрец, наставник, а также сочинитель гимнов.
Сахадева — пандав, активный участник сражения на поле Куру.
Юдхиштхира — старший из братьев-пандавов, активный участник сражения на поле Куру.
Яма — бог смерти.
Примечания
1
Фараоново племя — так на Руси называли цыган.
2
Богарный рис — неполивной.
3
Шуузим — «Книга документов», древнейший памятник китайской литературы и истории.