Все восемьдесят тысяч зрителей в неописуемом волнении привскочили со своих мест. Этот верный гол должен был открыть счёт «Зубила». Волька и Женя, дружно болевшие за «Зубило», радостно подмигнули друг другу, но тут же разочарованно вздохнули: был верный мяч, а ударился в верхнюю штангу, да ещё с такой силой, что звон пошёл по всему стадиону.
Звон мяча слился с громким воплем, который издал вратарь «Шайбы»: опустившаяся штанга спасла вратаря от гола, но зато пребольно стукнула его по голове.
Теперь Волька всё понял и ужаснулся.
– Гассан Абдуррахман ибн Хоттаб, – сказал он дрожащим голосом, – что же это такое? Ты же знаешь, что мы оба – и я и Женька – болеем за «Зубило»! А ты, выходит, совсем наоборот: болеешь за «Шайбу»?
– Увы, о благословенный, это так, – удручённо ответил старик.
– Разве я не спас тебя из заточения в глиняном сосуде? – горько продолжал Волька.
– Это верно, как то, что сейчас день, и как то, что тебя ждёт великое будущее, – еле слышно отвечал Хоттабыч.
– Так почему же ты подыгрываешь «Шайбе», а не «Зубилу»?
– Увы, я не волен над своими поступками, – сокрушённо отвечал Хоттабыч, и крупные слёзы потекли по его морщинистому лицу. – Мне очень хочется, чтобы выиграла команда «Шайбы»…
XXVIII. Обстановка накаляется
– Смотри, – угрожающе заявил тогда Волька, – будет скандал!
– Пусть будет, что будет.
В тот же миг вратарь «Зубила» поскользнулся на совершенно сухом месте и пропустил в ворота третий мяч.
– Ах, так?! – заскрежетал зубами Волька. – Значит, по-хорошему ты не хочешь? Ладно!
Он вскочил на скамью и, указывая пальцем на сидевшего у его ног Хоттабыча, крикнул:
– Граждане! Он всё время подыгрывает «Шайбе»!
– Кто подыгрывает?.. Судья подыгрывает?.. Что вы говорите?.. – взволновались кругом.
– Да нет же, не судья!.. При чём здесь судья?.. Это вот этот старичок подыгрывает… Отстань от меня, пожалуйста!
Последние слова обращены были к Жене, который испуганно дёргал своего приятеля за рукав. Женя понимал, что ничего путного из ссоры между Волькой и стариком не получится. Но Волька не унимался, хотя никто уже не относился серьёзно к его словам.
– Так ты говоришь, – покатывались кругом со смеху, – так ты говоришь, что старичок отсюда, с северной трибуны, почём зря передвигает ворота? Хи-хи-хи! Он, наверно, в кармане такой штепсель особенный имеет, чтобы управлять воротами на расстоянии? Может быть, это он и мячики недавно на поле понакидал?
– Ну да, он! – ожесточённо подтвердил Волька, вызвав новые взрывы смеха.
– А землетрясение в Чили тоже его рук дело? Хо-хо-хо! Ха-ха-ха! Хи-хи-хи!
– Нет, в Чили не он, – честно разъяснил Волька. – Землетрясение – это от катастрофических сдвигов почвы. Тем более, в Чили. А он совсем недавно из сосуда вылез.
– Ну, вот что, дружок, – благожелательно сказал Вольке один пожилой болельщик, когда смех немного утих: – ты лучше сам не лезь в сосуд, не срамись перед людьми, не говори глупостей и не мешай следить за игрой. Там, брат, сейчас такое делается, что и без тебя тошно! (Гражданин тоже болел за «Зубило».)
Действительно, до перерыва оставалось ещё целых одиннадцать минут, а счёт уже был 14 : 0 в пользу «Шайбы».
С командой «Зубила» всё время происходили какие-то странные вещи. Она как бы разучилась играть: пасовка поражала своей беспомощностью и нелепостью, игроки то и дело падали, как будто они только сегодня научились ходить.
А потом совершенно непонятно повела себя защита.
Боевые мастера футбола стали при одном виде мяча испуганно шарахаться в сторону, как от бомбы, которая вот-вот должна разорваться.
15 : 0!
16 : 0!
18 : 0!
23 :v0!
В среднем, каждые сорок секунд в ворота «Зубила» падали мячи.
Что стало с вратарём? Почему он прижался лицом к боковой штанге и только вскрикивает: «Ой, мама!», когда бьют по его воротам? Почему он вдруг, нм с того ни с сего, уходит с задумчивым лицом из ворот в самый решающий момент, когда бой разгорается у самой штрафной площадки?
– Позор! – кричали ему с трибун. – Скандал! Как ты играешь?
Но он, прославленный вратарь первого класса, продолжал выходить нетвёрдым шагом из ворот в сторонку, лишь только приближались шайбовцы.
– Что с тобой? – не находил себе места запасной игрок. – Очумел ты, что ли?
И вратарь отвечал ему со стоном:
– И верно, очумел. Меня всё время словно кто за шиворот волочит. Я упираюсь, а он меня толкает из ворот. Я к мячу, а он меня к штанге прижимает, да так, что не оторваться.
– Ой, и худо же тебе, Гриша!
– И не говори!..
Но вот наконец зубиловцы прорвали фронт нападения и полузащиты «Шайбы» и яростно повели мяч к её воротам.
Защита шайбовцев от долгого бездействия разболталась и не смогла быстро мобилизоваться на борьбу с неожиданной опасностью. А вратарь – тот и вовсе сидел себе спокойно на травке и лузгал дынные семечки.
Пока он, давясь непрожёванными семечками, вскакивал на ноги, зубиловцы ударили по незащищённым воротам, в самый центр.
– Хоттабыч, миленький, дорогой, дай зубиловцам хоть размочить игру! – взмолился Волька.
Но Хоттабыч прикинулся, будто ничего не слышит, и мяч, летевший в центр ворот, неожиданно свернул к левой штанге и ударился о неё с такой силой, что пролетел обратно через всё поле, старательно облетая встречавшихся на его пути зубиловцев, как если бы он был живой, и мягко вкатился в многострадальные ворота «Зубила».
24 : 0! При равных по силе командах этот счёт просто поражал.
И тогда Волька совершенно вышел из себя.
– Я требую, я, наконец, приказываю тебе немедленно прекратить это издевательство! – прошипел он Хоттабычу. – А то я навсегда прекращаю с тобой знакомство! Выбирай: я или «Шайба»!
– Ты ведь сам любитель футбола, так неужели ты не можешь меня попять? – Но, почуяв по Волькиному лицу, что на сей раз действительно может прийти конец их дружбе, Хоттабыч простонал: – Я смиренно жду твоих приказаний.
– Зубиловцы не виноваты, что ты болеешь за «Шайбу». Ты их опозорил перед всей страной! Сделай, чтобы все видели, что они не виноваты в своём проигрыше.
– Слушаю и повинуюсь, о юный вратарь моей души.
Ещё не замолк свисток судьи, извещающий о том, что наступил перерыв, как все одиннадцать игроков команды добровольного спортивного общества «Зубило» дружно начали чихать и кашлять.
Кое-как построившись в затылок и вяло перебирая ногами, они поплелись в свою раздевалку унылой рысцой, непрерывно чихая и кашляя.
Через минуту туда вызвали врача: вся команда чувствовала себя нездоровой. Врач пощупал у всех пульс, предложил снять футболки, потом осмотрел у всех полость рта и, в свою очередь, вызвал в раздевалку судью:
– Вот что, Лука Евгеньевич: придётся игру отложить, а счёт признать недействительным.
– To-есть, собственно говоря, почему?
– А потому, – растерянно отвечал доктор, – что команда «Зубила» не может быть по крайней мере семь дней выпущена на футбольное – поле – она вся сплошь больна.
– Больна?! Чем больна?
– Очень странный медицинский случай, Лука Евгеньевич. Все эти одиннадцать вполне взрослых товарищей одновременно заболели детской болезнью – корью. Я бы, Лука Евгеньевич, сам не поверил, если бы только что не осмотрел их самым тщательным образом…
Так закончилось единственное в истории футбола состязание, в котором болельщик имел возможность воздействовать на ход состязания. Как видите, это ни к чему хорошему не привело.
Редкий факт, когда одиннадцать взрослых спортсменов вторично в своей жизни и одновременно заболели корью, а на другой день проснулись совершенно здоровыми, был подробно описан в статье известного профессора Л. И. Коклюш, напечатанной в научном медицинском журнале «Корь и хворь». Статья называется «Вот тебе и раз!» и пользуется таким успехом, что в библиотеках номер журнала с этой статьёй совершенно невозможно достать. Он всё время находится на руках. Так что вы, дорогие читатели, лучше его и не ищите. Всё равно не найдёте, только зря время потратите.
XXIX. Примирение
Облачко, прикрывавшее солнце, по миновании надобности уплыло за горизонт. Снова стало жарко. Восемьдесят тысяч человек покидали стадион, медленно просачиваясь сквозь сравнительно узкие бетонные проходы.
Люди не спешили – каждому хотелось высказать свои соображения по поводу небывалых обстоятельств так странно закончившейся игры. Высказывались догадки, одна замысловатей другой. Но даже самые горячие головы не могли себе представить что-нибудь, хоть отдалённо напоминавшее действительные причины срыва состязания.
Только три человека не принимали участия в обсуждении. Они покинули северную трибуну, храня полное молчание. Молча влезли в переполненный троллейбус, без единого слова вылезли из него у Охотного ряда и разошлись по домам.
Только три человека не принимали участия в обсуждении. Они покинули северную трибуну, храня полное молчание. Молча влезли в переполненный троллейбус, без единого слова вылезли из него у Охотного ряда и разошлись по домам.
– Прекрасная игра футбол, – осмелился наконец заговорить Хоттабыч.
– Мда-а… – промычал в ответ Волька.
– Сколь сладостен, я полагаю, миг, когда ты забиваешь мяч в ворота противника! – продолжал упавшим голосом старик. – Не правда ли, о Волька?
– Мда-а… – снова промычал Волька.
– Ты всё ещё на меня сердишься, о вратарь моего сердца? Я умру, если ты мне сейчас же не ответишь!
Он семенил рядом со своим сердитым другом, уныло вздыхал, проклиная тот час, когда согласился пойти на стадион.
– Ты ещё спрашиваешь? – грозно ответил ему Волька, но продолжал уже значительно мягче: – Ну и заварил ты кашу, старик! Всю жизнь буду помнить. Скажите пожалуйста, какой болельщик объявился! Не-е-ет, больше мы с тобой на футбол не ходим! И билетов твоих не надо.
– Твоё слово для меня закон, – поспешно отвечал Хоттабыч, очень довольный, что так дёшево отделался. – Мне будет вполне достаточно, если ты мне изредка будешь своими словами рассказывать о футбольных состязаниях.
XXX. Где искать Омара?
Никто не мог бы, посмотрев на цветущую физиономию Хоттабыча, подумать, что ещё так недавно он был очень болен.
Неяркий, но ровный стариковский румянец покрывал его смуглые щёки, шаг его был по-прежнему лёгок и быстр, широкая улыбка озаряла его открытое и простодушное лицо. И только хороню изучивший Хоттабыча Волька мог заметить, что какая-то затаённая дума всё время тревожит старого джинна. Хоттабыч часто вздыхал, задумчиво ерошил бороду, и крупная слеза нет-нет, да и покатится из его честных и приветливых глаз.
Волька прикидывался, будто ничего не замечает, и не расстраивал старика бестактными вопросами. Он был убеждён, что в конце концов Хоттабыч обязательно сам заговорит об этом. Так оно и случилось.
– Печаль и тоска терзают моё старое сердце, о благородный спаситель джиннов, – тихо произнёс как-то Хоттабыч, когда величественный закат окрасил в ровный розовый цвет тихие вечерние воды Москвы-реки. – Мне не дают покоя мысли о моём бедном пропавшем брате, об ужасной и безвыходной его судьбе. И чем больше я думаю о нём, тем больше я склоняюсь к тому, чтобы как можно скорее отправиться на его поиски. Как ты смотришь на это, о мудрый Волька ибн Алёша? И если ты к этому моему решению относишься благосклонно, то не угодно ли будет тебе осчастливить меня и разделить все радости и невзгоды этих поисков?
– А где ты собираешься искать своего брата? – деловито осведомился Волька, привыкший уже спокойно относиться ко всяким, самым неожиданным, предложениям Хоттабыча.
– Помнишь ли ты, о Волька, я уже рассказывал тебе на самой заре нашего столь счастливого знакомства, что Сулеймановы джинны бросили его, заточённого в медный сосуд, в одно из южных морей. Там, у берегов знойных стран, и надлежит, конечно, искать Омара Юсуфа.
Возможность отправиться в путешествие по южным морям пришлась по душе Вольке.
– Ну что ж, – сказал он, – я согласен. Я с тобой обязательно поеду. Куда ты, туда, как говорится, и я. Хорошо бы ещё… – Тут Волька замялся.
Но повеселевший Хоттабыч подсказал ему:
– …захватить с собою нашего превосходного друга Женю ибн Колю? Так ли я тебя понял, о добрый мой Волька ибн Алёша?
– Угу!
– В этом не могло быть и тени сомнения, – сказал Хоттабыч.
И тут же было решено, что экспедиция по розыскам несчастного брата старика Хоттабыча отправится в путь не позже чем через два дня.
Но если вопрос о сроках отбытия в путь не вызвал споров, то совершенно неожиданно обнаружились довольно серьёзные разногласия по вопросу о том, какими средствами передвижения пользоваться во время экспедиции.
– Полетим на ковре-самолёте, – предложил Хоттабыч. – Мы все на нём прекрасно уместимся.
– Не-е-ет, – решительно возразил Волька, – на ковре-самолёте я больше не ездок. Слуга покорный! С меня за глаза хватит полёта в Индию. Не хочу я больше мёрзнуть, как собака!
– Я обеспечу вас тёплой одеждой, о благословенный Волька. А если вам будет угодно, посреди ковра будет всё время гореть неугасимый большой костёр, и мы сможем греться у него во время полёта.
– Нет, нет, нет! – отрезал Волька. – О ковре-самолёте не может быть и речи. Давай лучше поедем до Одессы поездом, а из Одессы…
И Волька развил свой план поездки, безропотно принятый Хоттабычем и с восторгом одобренный Женей, которому он через какие-нибудь полчаса был изложен во всех необходимых подробностях.
XXXI. «Давайте останемся»
На вокзал наши путешественники прибыли почти без приключений. А если не считать того, что произошло при посадке в автобус, то и вовсе без приключений.
Случилось же при посадке в автобус вот что. Уже и Волька и Женя с трудом, правда, но влезли в переполненный автобус, уже Хоттабыч занёс ногу на подножку автобуса, чтобы последовать за ними, когда из раскрытого окошка высунулся кондуктор и властным голосом произнёс:
– Граждане, мест больше нет! Автобус отправляется!
Так как его слова не произвели никакого впечатления на старичка в канотье, то он специально для старичка в канотье добавил:
– Давайте останемся, гражданин!
Старичок посмотрел на кондуктора с изумлением, убрал ногу с подножки и растроганно промолвил:
– Если тебе это доставит удовольствие, о господин мой, то я это только сочту за честь, хотя и очень спешу на розыски моего несчастного брата.
Кондуктор, успевший к этому времени дать сигнал отправления, вдруг совершенно непонятным образом очутился на мостовой рядом с учтиво поклонившимся ему стариком в канотье и с ошарашенным видом проводил глазами автобус, быстро скрывшийся за поворотом.
– Я осмеливаюсь выразить глубочайшее убеждение, о почтеннейший незнакомец, что мы с тобой чудесно проведём здесь время, пока прибудет следующий автобус, – вежливо обратился Хоттабыч к оцепеневшему кондуктору.
Но тут кондуктор опомнился и с пронзительными воплями ринулся вслед за своей осиротевшей машиной.
– Остановите! – кричал он, проворно семеня ногами и придерживая рукой бренчащую серебром и медяками тяжёлую сумку. – Остановите автобус, граждане!..
Хоттабыч, поражённый странным поведением кондуктора, с интересом посмотрел ему вслед, а потом, когда тот скрылся за поворотом, где стоял задержанный Волькой автобус, легко нагнал его и даже успел взобраться в машину раньше кондуктора.
Вскоре автобус тронулся в дальнейший путь, и Хоттабыч, наклонившись к своим друзьям, зашептал им, неодобрительно поглядывая на всё ещё не пришедшего в себя кондуктора:
– Странный, очень странный человек этот кондуктор! Я его не тянул за язык. Он сам, по собственной воле, предложил мне: «Давайте останемся». Меня порадовали и поразили сердечность и доброта человека, предложившего мне своё общество, чтобы мне легче было скоротать время до следующего автобуса. Но стоило лишь машине отправиться, а ему очутиться рядом со мной на мостовой, как он уже передумал, оставил меня в одиночестве и побежал догонять автобус. Странный, очень странный человек! – закончил Хоттабыч и не без сожаления посмотрел на кондуктора.
– Он вовсе и не собирался оставаться с тобой на мостовой, – попытался Волька разъяснить старику. – Он сказал тебе «давайте останемся» в том смысле, что останешься только ты, а он уедет.
Однако Хоттабыч понял объяснения Вольки очень своеобразно.
Он недружелюбно посмотрел в сторону кондуктора и жёстко сказал:
– Теперь для меня окончательно стало ясно, что это не только странный, но и очень неискренний человек.
XXXII. Рассказ проводника международного вагона скорого поезда Москва – Одесса о том, что произошло на перегоне Нары – Малый Ярославец
(Рассказан проводником его сменщику, спавшему во время этого происшествия)– Я тебя, Кузьма Егорыч, потому разбудил, что только что произошёл в нашем вагоне удивительный, совершенно непонятный случай.
Понимаешь, постелил я, как полагается, всем постели, и в седьмом купе постелил. Стелю и обращаю внимание, что едут в этом купе один старичок, такой бородатый, в дореволюционной соломенной шляпе, и при нём двое парнишек. Скорее всего, я так думаю, однолетки. И, понимаешь, ни капли багажа. То-есть, ну ни-ни!
А тут ещё один из мальчишек, такой белобрысенький, весь в веснушках, спрашивает:
«Товарищ, говорит, проводник, как пройти в вагон-ресторан?»
Я отвечаю:
«К сожалению, нет у нас в поезде вагон-ресторана, но можно будет утречком предложить вам чаю с сухарями».