Томас отвернулся. Селим стоял рядом и угрюмо смотрел на происходящее.
— Смотри, что творят твои братья-христиане, — проговорил он. — Разве мы мешали им жить? Разве мы хоть в чем-то обидели их, торговали нечестно, не платили налоги или платили фальшивыми монетами? Нет. Мы просто мирно поклонялись Аллаху, ни в чем не ущемляя других…
Томас внутренне усмехнулся, представив, что ответили бы на такие речи тамплиеры — вот хотя бы его дядя. Впрочем, Жерар де Вилье вряд ли бы одобрил погромщиков. Ему нравилась мирная торговля. Приор Франции думал о процветании, а не о кровопролитии.
— Пойдем, — сказал Селим, сжимая локоть Томаса.
Тот недоуменно замычал, указывая на беснующуюся на пристани толпу. Им некуда было идти — по крайней мере, до тех пор, пока стража не утихомирит убийц, и пока корабли не вернутся в порт.
Однако Селим упрямо продолжал тянуть Томаса налево, туда, где причальные кольца уступали место дикому камню пляжа. Там виднелось несколько ветхих сараев. Может, араб хочет укрыться в одной из развалюх и переждать бунт? Томас пожал плечами и, пригнувшись, побежал за своим спутни-
ком.
Дверь сарая была закрыта, и на ней висело какое-то странное железное приспособление. Только когда Селим снял с шеи ключ на тонкой медной цепочке, Томас понял, что железная штуковина — это замок. У замка была хитрая петля, входящая в квадратный корпус. Петля эта высвободилась после поворота ключа, и юноша вновь подивился хитроумию сарацинских умельцев.
Но то, что ждало его в сарае, превосходило всякое воображение. Поначалу Томас принял это за рыбу, быть может, гигантскую акулу или даже мифического кита. У акулы было длинное, сужающееся к голове и хвосту тело, формой напоминавшее веретено. Вместо хвоста или рыла, не разберешь, почему-то торчали изогнутые лопасти ветряной мельницы, а вместо спинного плавника — какой-то медный нарост. Медь блеснула в солнечных лучах, пробивающихся сквозь дырявую крышу, и Томас с ужасом осознал, что из нароста на него глядят два огромных прозрачных глаза.
Взвыв, юноша кинулся прочь от чудовища. Селим перехватил его за руку у самых дверей. Томас рванулся: вот она, месть! Сарацин все же решил отомстить за сгоревшую Хабибу и собирается скормить ее погубителя жуткому магометанскому демону. Уж лучше попасть в лапы Саххару…
По сараю разнеслись странные звуки. Молодой шотландец не сразу понял, что его будущий убийца смеется. Да не просто смеется — хохочет, отпустив запястье Томаса и взявшись за живот. Юноша отступил на пару шагов. Неужто сарацин сошел с ума от перенесенных испытаний и не видит, что за чудище поджидает их в глубине сарая? Селим разогнулся, вытер слезы с лица и подошел к акуловидному монстру. Чудовище, лежавшее на четырехколесной телеге, смотрело на человека, не моргая. Может, оно все же мертвое? И только тут Томас заметил железные обручи, стягивающие смоляную шкуру монстра. Селим ухмыльнулся, поднял руку и крутанул мельничные крылья. Те послушно завертелись. Окованная железом акула осталась неподвижна.
— До чего же вы, христиане, невежественны! — возмутительно самодовольным голосом сказал Селим. — Не можете отличить творение рук человеческих от чудовища. Посмотри, ведь это просто две лодки, поставленные одна на другую и обтянутые просмоленной парусиной. А то, на что ты пялишься с таким ужасом — не глаза, а отверстия в бочке, заделанные стеклом. Они нужны, чтобы следить за тем, что творится снаружи — потому что лодка моя может плавать под водой! Вот гляди, захочет человек осмотреться — сунет голову в бочку и сразу все увидит. А сама лодка в это время погрузится под воду, только эта часть будет торчать снаружи, и ее примут за плавучий мусор.
Томас еще раз взглянул на чудище — которое, впрочем, с каждым мгновением все меньше походило на чудище, а все больше — на две составленные вместе и обтянутые парусиной лодки — и тоже расхохотался. Юноша смеялся до слез и до колик, потому что это и в самом деле было смешно: как же он, воин и рыцарь, мог испугаться какой-то сделанной сарацинским искусником лодки?
Они выкатили телегу из сарая, протащили ее по заранее расчищенной от камней дорожке и накренили, так что рукотворная рыбина с плеском плюхнулась в воду. Томас кинул быстрый взгляд в сторону порта — не заметили ли их столпившиеся на берегу погромщики? Но те были слишком заняты избиением магометан и расхищением их имущества. Кое-где красные накидки уже сцепились, вырывая друг у друга особенно богато расшитую одежду или сверток с женскими драгоценностями. Им явно было не до двух безумных мореходов, которых к тому же прикрывала уходящая в море каменная коса.
Что касается Селима, тот влюблено смотрел на свое творение, не обращая внимание ни на что другое. Казалось, всю свою страсть сарацин перенес с мертвой женщины на чудесную лодку.
— Я долго думал, как ее назвать, — тихо сказал Селим. — Хотел придумать что-нибудь позатейливей, вроде «Левиафана» или «Морского змея». А теперь знаю…
Араб громко вздохнул и расправил плечи:
— Я хотел, чтобы мы поплыли на ней с Хабибой. Но Аллах решил иначе. Не мне оспаривать его волю.
Томас молча выслушал и это, а затем потянул сарацина за руку. Когда тот обернулся, юноша как мог правдоподобно изобразил смерть от удушья.
— Ты прав, — кивнул араб. — Мы не сумеем долго дышать под водой. Я хотел сделать меха с бычьей кишкой, чтобы накачивать воздух с поверхности, но не успел. Придется нам всплывать… Да и уплыть на ней далеко не удастся. Но мы можем достичь стоящих на рейде кораблей и забраться на борт по якорной цепи. Залезем и как-нибудь спрячемся. Твой черный человек не станет разыскивать нас там, потому что знает, что порт закрыт. Ну же, чего ты стоишь?
С этими словами сарацин шагнул в воду и принялся карабкаться на черную смоляную спину лодки. Томас глядел на него с легким ужасом — так и казалось, что лодка, похожая сейчас на мокро блестящего зверя, вот-вот опрокинется и прихлопнет искусника сверху. Но Селим, ловкий как кошка, прополз к бочке, откинул закрывавшую ее сверху крышку и нырнул внутрь. Через секунду из люка показалась голова.
— Оттолкни лодку от берега, тут недостаточно глубоко, — буркнул Селим. — А потом залезай.
Скрепя сердце, Томас ступил в холодную воду. Волна разбилась о его грудь. От пяток до плеч продрал озноб. Юноша уперся руками в клейкий борт рукотворного чудовища и подтолкнул. Лодка пошла неожиданно легко, так что Томас, не рассчитав усилия, плюхнулся головой в соленый прибой. Какой-то миг молодой шотландец слепо барахтался, затем с шумом вынырнул на поверхность. Лодка уже успела отплыть на несколько ярдов, и на одну леденящую кровь секунду Томас подумал, что не догонит ее. Что так и останется на проклятом сицилийском берегу, пока его не найдут погромщики или убийца-Саххар. Однако уже в следующую секунду он ринулся вперед и почти сразу ткнулся плечом в обтянутый парусиной бок чудо-лодки. Из люка уже протягивал руку
Селим.
***
Внутри можно было стоять, только пригнувшись. Душный полумрак пропах железом, смолой и деревом. Под ногами почему-то оказались сдавленные двумя досками кожаные меха. Селим оттолкнул Томаса к передней части лодки, где была небольшая скамья, установленная поперек корпуса. Над этой банкой помещался вал с деревянным воротом, похожим на ворот колодца. Из ворота торчала железная ручка, а от вала тянулись какие-то рычаги, зубчатые колеса и прочая непонятная сарацинская механика. Сам Селим орудовал большим камнем, подвешенным на протянутой вдоль корпуса веревке — как догадался Томас, нужным для того, чтобы уравновесить шаткую посудину. Кое-как справившись с грузом, араб прополз в заднюю часть лодки. Там обнаружились два коротких весла, которые Селим просунул в отверстия по бортам. Отверстия были заделаны кожаными фартуками, чтобы не просачивалась вода.
— Весла, чтобы управлять, — пояснял Селим. — А мельничные крылья, которых ты испугался — чтобы двигаться вперед. Когда я был маленьким, отец сделал для меня игрушечную ветряную мельницу. Если дует ветер, крылья крутятся, так? А если ветра нет и сильно повернуть крылья, они сами делают ветер, понимаешь? А ветер может двигать предметы… ну а потом я догадался, что если крылья изогнуть, они будут работать даже лучше.
«Какой же ветер в воде?» — мысленно удивился Томас, но вслух, понятно, ничего не сказал. Он смирно сидел на скамье, боясь шевельнуться — каждое резкое движение заставляло неустойчивую посудину качаться из стороны в сторону.
— Ты будешь вертеть рукоять, — продолжал Селим. — Она приводит в движение крылья. А я буду управлять. Сейчас закроем люк…
Селим плотно закрыл люк, тоже окруженный двумя валиками из промасленной кожи. В лодке стало совсем темно и очень душно — словно мгновенно кончился воздух. Томас сжал зубы, борясь с паникой.
— Сейчас начнем погружение, — бодро и даже как будто радостно объявил сарацин.
— Ты будешь вертеть рукоять, — продолжал Селим. — Она приводит в движение крылья. А я буду управлять. Сейчас закроем люк…
Селим плотно закрыл люк, тоже окруженный двумя валиками из промасленной кожи. В лодке стало совсем темно и очень душно — словно мгновенно кончился воздух. Томас сжал зубы, борясь с паникой.
— Сейчас начнем погружение, — бодро и даже как будто радостно объявил сарацин.
Присев рядом с мехами, он принялся откручивать сдавливающий доски винт.
— Это я снял со старого виноградного пресса и немного переделал. Видишь, доски расходятся, меха заполняются водой — и мы погружаемся. А если надо всплыть, закручиваешь винт. Вода выходит, лодка становится легче…
Томас, не слушая, судорожно глотал воздух. Он вцепился в банку так, что костяшки пальцев заболели. За бортом что-то булькало и плескалось, меха раздувались, внутри становилось все теснее. Селим, закрепив винт, встал и высунул голову в бочку. Удовлетворенно хмыкнул.
— Отлично, теперь на поверхности видно только крышку бочки. Мы можем незаметно проплыть под цепью. Ну, давай, начинай крутить ручку.
Томас взялся за ручку и повернул. Было тяжело. Хитрый механизм надсадно скрипел, от него несло железом и салом — наверное, араб употребил сало для смазки. Интересно, как Аллах отнесся к такому использованию нечистой свиньи? Томас идиотски хмыкнул. Ну и глупости же лезут в голову!
Вероятно, они куда-то двигались, потому что Селим то и дело высовывался в бочку и суетливо хватался за весла, чтобы выправить курс. Томас представил, как по заливу рваными зигзагами плывет бочка, и снова хмыкнул. Дышать становилось все труднее. По лицу и спине струйками стекал пот. Юноша мысленно обещал себе, что, если выберется из этой передряги, никогда больше не полезет ни в одно из сатанинских изобретений Селима. Пусть сарацины летают на крылатых машинах и плавают под водой. Пусть хоть на всю жизнь там остаются, тем просторней станет в христианском мире. А ему, Томасу Лермонту из Эрсилдуна, вполне достаточно доброго коня, меча и арфы, и лодки под парусом, и чтобы вокруг светило солнце…
— Проходим под цепью, — каркнул Селим.
Томас прикрыл глаза и принялся читать молитву Святой Деве. Железо, скользкое от пота, стремилось выскользнуть из-под ладоней. Воздух кончался.
Голос Селима донесся откуда-то издалека и произнес всего одно прекрасное слово:
— Всплываем!
Аполлония, как и обычно, сидела в каюте трехмачтового парусника по имени «Icebreaker». Ее пациент, напоенный отваром из мака, был погружен в глубокий сон. Саххар отправился в город еще вчера, прихватив с собой остальных цыган. Он доверял Аполлонии и не сомневался, что дочь бродячего племени при случае сумеет постоять за себя.
Свернувшись на кресле в душистом сумраке, девушка раскладывала карты. Через сотню лет эти арканы назовут «игрой Тарок», а уже потом Таро. Аполлония не была столь искусна в гадании, как старая Исса — зато в жилах ее текло куда больше древней крови. Чуть скошенные к вискам миндалевидные глаза и высокие скулы, острый подбородок и пухлые губы — если бы Томас внимательно присмотрелся к своей давней знакомой сейчас, то, несомненно, уловил бы сходство со змеедевой из памятного сна.
Итак, девушка раскладывала гадальные карты, но привычное занятие не приносило успокоения. Между густыми бровями цыганки залегла морщинка. Как бы Аполлония ни тасовала колоду, в каждом раскладе выпадала Смерть. Черное небо и скелет с косой — что уж тут хорошего? Конечно, Смерть вовсе не обязательно означала настоящую смерть — скорее, потери и резкие перемены в судьбе. Но рядом со Смертью ложился Повешенный — жертва и плен. А справа от страшной карты была Башня с разбитой молнией верхушкой — знак неизбежности крушения старого мира и бессилия перед высшей волей. Девушке совсем не нравился этот расклад. Они не привыкла подчиняться ничьей воле, кроме собственной. Аполлонии нравилось думать, что она сама управляет своей судьбой, а если и исполняет кое-какую работу для Саххара, то лишь преследуя личные цели. Их союз не был ни дружеским, ни любовным — только взаимовыгодное партнерство. Аполлония вообще сомневалась, что Саххар интересуется женщинами. По крайней мере, за все годы знакомства она ни разу не видела его в компании дамы — не считая, конечно, её самоё. И, как девушка ни пыталась соблазнить могущественного союзника, тот оставался совершенно равнодушен к ее чарам. Потом, этот странный интерес к шотландскому мальчишке… Нет, что-то тут явно не то.
Цыганка усмехнулась и смела карты со столика. Оглянулась на беззаботно дрыхнущего пленника. Вот кому хорошо. Спит и не знает, что в светловолосой голове Саххара уже выстроен хитрый план, и что ему, спящему, суждено стать пешкой в этом плане, одной из многих и многих. Тут девушка снова нахмурилась — как ни числи себя королевой, а придется признать, милая, что и тебя ценят не больше пешки. Цыганка поджала губы и уже привстала с кресла, чтобы прогуляться по палубе и заодно поглядеть, не видно ли шлюпки с возвращающимся Саххаром — как вдруг пол у нее под ногами чуть заметно дрогнул. Раздался легкий стук, словно что-то ударилось о борт судна.
Саххар? Он уже вернулся? Аполлония улыбнулась и тут же обругала себя за улыбку. Вернулся или нет, какая разница? Опять зайдет в каюту, плюхнется на ковер, скрестив длинные ноги, и окинет союзницу своим неизменным безразлично-ироническим взглядом. Как будто видит ее насквозь. Но ведь это не так? Она вовсе и не ждала его…
Девушка вновь опустилась в кресло и приняла безразличный вид. Затем осознала, что карты Таро все еще рассыпаны по ковру, и поспешно нагнулась, чтобы их подобрать. Саххар не должен заметить, что она рассержена или взволнована. Нет. Она будет вежлива, холодна и так же утонченно-насмешлива, как и он сам.
Этот корабль стоял на отшибе от остальных. Трехмачтовое судно необычных очертаний пряталось за мысом, поэтому Селим и выбрал его. Томас чуть не сломал спину, крутя проклятую рукоятку, и изошел потом. Они четыре раза всплывали и вновь погружались, прежде чем подводная лодка стукнула о выкрашенный белой краской борт.
Молодой шотландец с облегчением бросил рукоятку. Селим откинул люк, впуская в вонючее нутро лодки свежий морской воздух. Томас уже полез в дыру, когда сарацин поймал его за полу рубахи и сунул в ладонь маленький нож со светлым лезвием и оплетенной кожей рукоятью. Юноша хмыкнул. Интересно, для чего Селиму понадобился нож в лодке? Может, чтобы копаться в непонятном механизме? Как бы то ни было, сейчас им пригодится любое оружие. Томас сунул ножик за пояс и наконец-то вывалился из осточертевшей посудины.
Вода обожгла, как и в первый раз, но сейчас молодой шотландец радовался и этому холоду, и пляшущим на волнах солнечным бликам. Даже в смрадном онфлёрском застенке не было так мерзко, как в чреве рукотворной акулы. Удерживаясь рукой за верткий борт, Томас барахтался в воде, пока из люка не показалась голова Селима. Затем, оттолкнувшись, он поплыл к уходящему вглубь якорному канату. На обшивке судна плясали зеленоватые отсветы, а на самом верху золотом горели латинские буквы. Томас сощурился и прочел: «Icebreaker». Кажется, им повело нарваться на корабль англичан. Что ж, тем лучше — если понадобится убивать, он перережет глотки английских собак без жалости.
Томас перевалился через высокий борт и тут же метнулся за свернутый бухтой канат. Присев на корточки, выставил перед собой нож и осмотрелся. Ни души. Все вокруг было белым. Белые мачты. Белая двухъярусная надстройка с огромными окнами, которая тянулась чуть ли не от самого носа до кормы. Окна блестели так же, как стеклышки, вделанные в смотровые отверстия на подводной лодке Селима. Только те были размером в ладонь, а эти, невероятные — во всю стену. Вдобавок, окна отражали свет солнца и окружающие предметы, подобно зеркалам. Разве что палубные доски забыли выкрасить в белый цвет, зато на палубе валялось несколько странных белых предметов, в которых Томас не сразу опознал стулья.
За спиной раздался стук подошв и голос Селима.
— Это чудо! — восторженно выдохнул сарацин. — Аллах явил нам милость и привел на чудесный корабль.
Томас скривил губы. Чудо или нет, посмотрим, а пока стоит узнать, не охраняет ли волшебный подарок Аллаха парочка злокозненных демонов. Покрепче сжав нож, юноша потянул белую — а какую же еще — дверцу, ведущую внутрь надстройки с зеркальными окнами.
Демонов внутри не оказалось. Оказалась большая и роскошная комната, намного роскошней, чем покои приора в Тампле или жилище алхимика. Пол застилал невероятных размеров ковер, правда, истоптанный и грязный. Здесь же лежало около дюжины скомканных одеял. Вдоль стен располагались обтянутые синим бархатом ложа с высокими спинками, заваленные тряпьем. Несколько столов тоже были сдвинуты к стене и скрывались под горами грязной посуды. А в центре, прямо на ковре, валялись две маленькие виолы, лютня и инструмент побольше, в котором Томас, поразмыслив, опознал гитару. Две покрытых красными паласами лестницы вели из комнаты: одна вверх, другая вниз.