Соло на IBM - Довлатов Сергей Донатович


Сергей Довлатов Соло на IBM

Соло на IBM

Бегаю по инстанциям. Собираю документы. На каком-то этапе попадается мне абсолютно бестолковая старуха. Кого-то временно замещает. Об эмиграции слышит впервые. Брезгливый испуг на лице.

Я ей что-то объясняю, втолковываю. Ссылаюсь на правила ОВИРа.

ОВИР, мол, требует, ОВИР настаивает. ОВИР считает целесообразным…Наконец получаю требуемую бумагу. Выхожу на лестницу. Перечитываю. Все по форме. Традиционный канцелярский финал:

«Справка дана /Ф.И.О./ выезжающему…»

И неожиданная концовка:

«…на постоянное место жительства – в ОВИР».


Самолет приближался к Нью-Йорку. Из репродуктора доносилось:

«Идем на посадку. Застегните ремни!»

Пассажир обратился к жене:

– Идем на посадку.

Шестилетняя девочка обернулась к матери.

– Мама! Они все идут на посадку! А мы?


Был у меня в Одессе знакомый поэт и спортсмен Леня Мак.

И вот он решил бежать за границу. Переплыть Черное море и сдаться турецкому командованию.

Мак очень серьезно готовился к побегу. Купил презервативы. Наполнил их шоколадом. Взял грелку с питьевой водой.

И вот приходит он на берег моря. Снимает футболку и джинсы. Плывет. Удаляется от берега. Милю проплыл, вторую…

Потом мне рассказывал:

– Я вдруг подумал: джинсы жалко! Я ведь за них сто шестьдесят рублей уплатил. Хоть бы подарил кому-нибудь… Плыву и все об этом думаю. Наконец повернул обратно. А через год уехал по израильскому вызову.


Загадка Фолкнера. Смесь красноречия и недоговоренности.


Цинизм предполагает общее наличие идеалов. Преступление – общее наличие законов. Богохульство – общее наличие веры. И так далее.

А что предполагает убожество? Ничего.


В советских фильмах, я заметил, очень много лишнего шума. Радио орет, транспорт грохочет, дети плачут, собаки лают, воробьи чирикают. Не слышно, что там произносят герои. Довольно странное предрасположение к шуму.

Что-то подобное я ощущал в ресторанах на Брайтоне. Где больше шума, там и собирается народ. Может, в шуме легче быть никем?


Чем дольше я занимаюсь литературой, тем яснее ощущаю ее физиологическую подоплеку. Чтобы родить (младенца или книгу), надо прежде всего зачать. Еще раньше – сойтись, влюбиться.

Что такое вдохновение?

Я думаю, оно гораздо ближе к влюбленности, чем принято считать.


Рассуждения Гессе о Достоевском. Гессе считает, что все темное, бессознательное, неразборчивое и хаотическое – это Азия. Наоборот, самосознание, культура, ответственность, ясное разделение дозволенного и запрещенного – это Европа. Короче, бессознательное – это Азия, зло. А все сознательное – Европа и благо.

Гессе был наивным человеком прошлого столетия. Ему и в голову не приходило, что зло может быть абсолютно сознательным. И даже – принципиальным.


Всякая литературная материя делится на три сферы:

1. То, что автор хотел выразить.

2. То, что он сумел выразить.

3. То, что он выразил, сам этого не желая.

Третья сфера – наиболее интересная. У Генри Миллера, например, самое захватывающее – драматический, выстраданный оптимизм.


США: Все, что не запрещено – разрешено.

СССР: Все, что не разрешено – запрещено.


Рассказчик действует на уровне голоса и слуха. Прозаик – на уровне сердца, ума и души. Писатель – на космическом уровне.

Рассказчик говорит о том, как живут люди. Прозаик – о том, как должны жить люди. Писатель – о том, ради чего живут люди.


Сильные чувства – безнациональны. Уже одно это говорит в пользу интернационализма. Радость, горе, страх, болезнь – лишены национальной окраски. Не абсурдно ли звучит:

«Он разрыдался как типичный немец».


В Америке больше религиозных людей, чем у нас. При этом здешние верующие способны рассуждать о накопительстве. Или, допустим, о биржевых махинациях. В России такого быть не может. Это потому, что наша религия всегда была облагорожена литературой. Западный верующий, причем истинно верующий, может быть эгоистом, делягой. Он не читал Достоевского. А если и читал, то не «жил им».


Двое писателей. Один преуспевающий, другой – не слишком. Который не слишком задает преуспевающему вопрос:

– Как вы могли продаться советской власти?

– А вы когда-нибудь продавались?

– Никогда – был ответ.

Преуспевающий еще с минуту думал. Затем поинтересовался:

– А вас когда-нибудь покупали?


«Соединенный Штаты Армении…»


Окружающие любят не честных, а добрых. Не смелых, а чутких. Не принципиальных, а снисходительных. Иначе говоря – беспринципных.


Россия – единственная в мире страна, где литератору платят за объем написанного. Не за количество проданных экземпляров. И тем более – не за качество. А за объем. В этом тайная, бессознательная причина нашего катастрофического российского многословья.

Допустим, автор хочет вычеркнуть какую-нибудь фразу. А внутренний голос ему подсказывает:

«Ненормальный! Это же пять рублей! Кило говядины на рынке…»


После коммунистов я больше всего ненавижу антикоммунистов.


Мучаюсь от своей неуверенности. Ненавижу свою готовность расстраиваться из-за пустяков. Изнемогаю от страха перед жизнью. А ведь это единственное, что дает мне надежду. Единственное, за что я должен благодарить судьбу. Потому, что результат всего этого – литература.


Персонажи неизменно выше своего творца. Хотя бы уже потому, что не он ими распоряжается. Наоборот, они им командуют.


Вариант рекламного плаката – «Летайте самолетами Аэрофлота!». И в центре – портрет невозвращенца Барышникова.


Было это еще в Союзе. Еду я в электричке. Билет купить не успел.

Заходит контролер:

– Ваш билет? Документы?!

Документов у меня при себе не оказалось.

– Идемте в пикет, – говорит контролер, – для установления личности.

Я говорю:

– Зачем же в пикет?! Я и так сообщу вам фамилию, место работы, адрес.

– Так я вам и поверил!

– Зачем же, – говорю, – мне врать? Я – Альтшуллер Лазарь Самуилович. Работаю в Ленкниготорге, Садовая, шесть. Живу на улице Марата, четырнадцать, квартира девять.

Все это было чистейшей ложью. Но контролер сразу же мне поверил. И расчет мой был абсолютно прост. Я заранее вычислил реакцию контролера на мои слова.

Он явно подумал:

«Что угодно может выдумать человек. Но добровольно стать Альтшуллером – уж извините! Этого не может быть! Значит, этот тип сказал правду».

И меня благополучно отпустили.


Каково было в раю до Христа?


Семья – это если по звуку угадываешь, кто именно моется в душе.


Возраст у меня такой, что покупая обувь, я каждый раз задумываюсь:

«Не в этих ли штиблетах меня будут хоронить?»


Любить кого-то сильнее, чем его любит Бог. Это и есть сентиментальность.

Кажется об этом писал Сэлинджер.


Желание командовать в посторонней для себя области – есть тирания.


Вышел из печати том статей Наврозова. Открываю первую страницу:

«Пердисловие».


Реклама:

«Если это отсутствует у нас,

Значит, этого нет в природе!»

«Если это отсутствует у нас,

Значит, это вам не требуется!»

И наконец,

«Если это отсутствует у нас,

Значит вам пора менять очки!»


Благородство – это готовность действовать наперекор собственным интересам.


Любой выпускник Академии имени Баумана знает о природе не меньше, чем Дарвин. И все-таки Дарвин – гений. А выпускник, как правило, рядовой отечественный служащий. Значит, дело в нравственном порыве.

Зэк машет лопатой иначе, чем ученый, раскапывающий Трою.


Балерина – Калория Федичева.


В Америке колоссальным успехом пользовались мемуары знаменитого банкира Нельсона Рокфеллера. Неплохо бы перевести их на русский язык. Заглавие можно дать такое:

«Иду ва-банк!»


Умер наш знакомый в Бруклине. Мы с женой заехали проведать его дочку и вдову.

Сидит дочь, хозяйка продовольственного магазина. Я для приличия спрашиваю:

– Сколько лет было Мише?

Дочка отвечает:

– Сколько лет было папе? Лет семьдесят шесть. А может, семьдесят восемь. А может, даже семьдесят пять… Ей-богу, не помню. Такая страшная путаница в голове – цены, даты…


У соседей были похороны. Сутки не смолкала жизнерадостная музыка. Доносились возгласы, хохот. Мать зашла туда и говорит:

– Как вам не стыдно! Ведь Григорий Михайлович умер.

Гости отвечают:

– Так мы же за него и пьем!


Владимир Максимов побывал как-то раз на званном обеде. Давал его великий князь Чавчавадзе. Среди гостей присутствовала Аллилуева. Максимов потом рассказывал:

– Сидим, выпиваем, беседуем. Слева – Аллилуева. Справа – великий князь. Она – дочь Сталина. Он – потомок государя. А между ними – я. То есть народ. Тот самый, который они не поделили.

Главный конфликт нашей эпохи – между личностью и пятном.


Гений враждебен не толпе, а посредственности.


Гений – это бессмертный вариант простого человека.

Когда мы что-то смутно ощущаем, писать, вроде бы, рановато. А когда нам все ясно, остается только молчать. Так что нет для литературы подходящего момента. Она всегда некстати.


Бог дал мне то, о чем я всю жизнь просил. Он сделал меня рядовым литератором. Став им, я убедился, что претендую на большее. Но было поздно. У Бога добавки не просят.


Звонит моей жене приятельница:

– Когда у твоего сына день рождения? И какой у него размер обуви?

Жена говорит:

– Что это ты придумала?! Ни в коем случае! В Америке такая дорогая обувь!

Приятельница в ответ:

– При чем тут обувь? Я ему носки хотела подарить.


В искусстве нет прогресса. Есть спираль. Поразительно, что это утверждали такие разные люди, как Бурлюк и Ходасевич.


Есть люди настоящего, прошлого и будущего. В зависимости от фокуса жизни.


В Кавказском ресторане на Брайтоне обделывались темные дела. Известный гангстер Шалико просил руководителя оркестра:

– Играй погромче. У меня сегодня важный разговор!


Человек эпической низости.


Мой отец – человек поразительного жизнелюбия. Смотрели мы, помню, телевизор. Показывали 80-летнего Боба Хоупа. Я сказал:

– Какой развязный старик!

Отец меня поправил:

– Почему старик? Примерно моего возраста.


Человек звонит из Нью-Йорка в Тинек:

– Простите, у вас сегодня льготный тариф?

– Да.

– В таком случае – здравствуйте! Поздравляю вас с Новым годом!


Противоположность любви – не отвращение. И даже не равнодушие. А ложь. Соответственно, антитеза ненависти – правда.


Встретил я экономиста Фельдмана. Он говорит:

– Вашу жену зовут Софа?

– Нет, – говорю, – Лена.

– Знаю. Я пошутил. У вас нет чувства юмора. Вы, наверное, латыш?

– Почему латыш?

– Да я же пошутил. У вас совершенно отсутствует чувство юмора. Может, к логопеду обратитесь?

– Почему к логопеду?

– Шучу, шучу. Где ваше чувство юмора?


Туризм – жизнедеятельность праздных.


Мы не лучше коренных американцев. И уж, конечно, не умнее. Мы всего лишь побывали на конечной остановке уходящего троллейбуса.


Логика эмигрантского бизнеса. Начинается он, как правило, в русском шалмане. Заканчивается – в американском суде.


Любая подпись хочет, чтобы ее считали автографом.


– Доктор, как моя теща? Что с ней?

– Обширный инфаркт. Состояние очень тяжелое.

– Могу я надеяться?

– Смотря на что.


Известный диссидент угрожал сотруднику госбезопасности:

– Я требую вернуть мне конфискованные рукописи. Иначе я организую публичное самосожжение моей жены Галины!


Он ложился рано. Она до часу ночи смотрела телевизор. Он просыпался в шесть. Она – в двенадцать.

Через месяц они развелись. И это так естественно.


В каждом районе есть хоть один человек с лицом, покрытым незаживающими царапинами.


Талант – это как похоть. Трудно утаить. Еще труднее – симулировать.


Самые яркие персонажи в литературе – неудавшиеся отрицательные герои. (Митя Карамазов.) Самые тусклые – неудавшиеся положительные. (Олег Кошевой.)


«Натюрморт из женского тела…»


Есть люди, склонные клятвенно заверять окружающих в разных пустяках:

– Сам я из Гомеля. Клянусь честью, из Гомеля!.. Меня зовут Арон, жена не даст соврать!..


Критика – часть литературы. Филология – косвенный продукт ее. Критик смотрит на литературу изнутри. Филолог – с ближайшей колокольни.


В Ленинград прилетел иностранный государственный деятель. В аэропорту звучала музыка. Раздавался голос Аллы Пугачевой. Динамики были включены на полную мощность:

Приезжий государственный деятель был король Швеции. Его сопровождала молодая красивая жена.


Ленинград. Гигантская очередь. Люди стоят вместе часов десять. Естественно, ведутся разговоры. Кто-то говорит:

– А город Жданов скоро обратно переименуют в Мариуполь.

Другой:

– А Киров станет Вяткой.

Третий:

– А Ворошиловград – Луганском.

Какой-то мужчина восклицает:

– Нам, ленинградцам, в этом отношении мало что светит.

Кто-то возражает ему:

– А вы бы хотели – Санкт-Петербург? Как при царе батюшке?

В ответ раздается:

– Зачем Санкт-Петербург? Хотя бы Петроград. Или даже – Питер.

И все обсуждают тему. А ведь пять лет назад за такие разговоры могли и убить человека. Причем не «органы», а толпа.


В Ленинград приехал знаменитый американский кинорежиссер Майлстоун. Он же – Леня мильштейн из Одессы. Встретил на Ленфильме друга своей молодости Герберта Раппопорта. Когда-то они жили в Германии. Затем пришел к власти Гитлер. Мильштейн эмигрировал в Америку. Раппопорт – в СССР. Оба стали видными кинодеятелями. Один – в Голливуде, другой – на Ленфильме. Где они наконец и встретились.

Пошли в кафе. Сидят, беседуют. И происходит между ними такой разговор.

Леонард Майлстоун:

– Я почти разорен. Последний фильм дал миллионные убытки. Вилла на Адриатическом море требует ремонта. Автомобильный парк не обновлялся четыре года. Налоги достигли семизначных цифр…

Герберт Раппопорт:

– А у меня как раз все хорошо. Последнему фильму дали высшую категорию. Лето я провел в Доме творчества Союза кинематографистов. У меня «Жигули». Занял очередь на кооператив. Налоги составляют шесть рублей в месяц…


Сосед наш Альперович говорил:

– Мы с женой решили помочь армянам. Собрали вещи. Отвезли в АРМЯНСКУЮ СИНАГОГУ.


Моя жена говорила нашей взрослой дочери:

– Мой день кончается вечером. А твой – утром.


Спортивный комментатор Озеров ехал по Москве в автомобиле. Увидел на бульваре старика Ворошилова. Подъехал:

– Разрешите, – говорит, – отвезу вас домой.

– Спасибо, я уже почти дома.

Озеров стал настаивать. Ворошилов кивнул. Сел в машину.

Подъехали к дому. Попрощались. Озеров уже развернулся. Неожиданно старик возвращается и говорит, запыхавшись:

– Внуки мне не простят, если узнают… Скажут – ну и дед! С Озеровым в машине ехал и автографа не попросил… Так что распишитесь вот здесь, пожалуйста.


Один глубочайший старик рассказывал мне такую поучительную историю:

«Было мне лет двадцать. И познакомился я с одной начинающей актрисой. Звали эту женщину Нинель. Я увлекся. Был роман. Мы ходили в кинематограф. Катались на лодке. Однако так и не поженились. И остался я вольным, как птица.

Проходит двадцать лет. Раздается телефонный звонок. „Вы меня не узнаете? Я Нинель. Моя дочь поступает в театральный институт. Не могли бы вы, известный режиссер, ее проконсультировать?“ Я говорю: „Заходите“.

И вот она приходит. Страшно постаревшая. Гляжу и думаю: как хорошо, что мы не поженились! Она – старуха! Я все еще молод. А рядом – юная очаровательная дочь по имени Эстер.

Мы посидели, выпили чаю. Я назначил время для консультации.

Мы встретились, позанимались. Я увлекся. Был роман. Мы ходили в кинематограф. Катались на лодке. Однако так и не поженились. И остался я вольным, как птица.

Проходит двадцать лет. Раздается телефонный звонок. „Вы меня не узнаете? Я Эстер. Моя дочь поступает в театральный институт. Не могли бы вы, известный режиссер, ее проконсультировать?“ Я говорю: „Заходите“.

И вот она приходит. Страшно постаревшая. Гляжу и думаю: как хорошо, что мы не поженились! Она – старуха. Я все еще молод. А рядом – юная, очаровательная дочь по имени Юдифь.

Мы посидели, выпили чаю. Я назначил время для консультации.

Мы встретились, позанимались. Я увлекся. Был роман. Мы ходили в кинематограф. Она катала меня на лодке. Однако так мы и не поженились. И остался я, – заключил старик, глухо кашляя, – вольным, как птица».


Один наш приятель всю жизнь мечтал стать землевладельцем. Он восклицал:

– Как это прекрасно – иметь хотя бы горсточку собственной земли!

В результате друзья подарили ему на юбилей горшок с цветами.


Двое ребят оказались в афганском плену. Затем перебрались в Канаду. Затем один из них решил вернуться домой. Второй пытался его отговорить. Тот ни в какую. «Девушка, говорит, у меня в Полтаве. Да и по матери соскучился». Первый ему говорит:

– Ну, ладно. Решил, так езжай. Но у меня к тебе просьба. Дай мне знак как сложатся обстоятельства. Пришли мне фотографию. Если все будет нормально, то пришли мне обычную фотку. А если худо, то пришли мне фотку с беломориной в руке.

Так и договорились.

Юноша отправился в советское посольство. Уехал на родину. Через некоторое время был арестован. Получил несколько лет за дезертирство.

Дальше