Ольга Громыко Ничего личного
Девушка пела негромко, будто только для себя. Но в корчме, битком набитой народом, можно было расслышать шелест осеннего дождя за окнами. Даже тролли старались чавкать и рыгать не слишком смачно.
Шептались только двое за столиком в углу: бородатый, дородный, но почему-то очень нервный, непрестанно озирающийся купец и пожилой мужчина в плаще с капюшоном, из-под которого он старался лишний раз не выглядывать.
— Вот про нее я вам и говорил, — сообщил он, дождавшись, пока корчмарь принесет заказанное пиво и отойдет подальше.
— Это ж какая-то соплюха! — разочарованно протянул купец. — Ей хоть полторы дюжины лет есть?
— В мои полторы дюжины она выглядела не сильно младше, — проворчал собеседник, щелчком сбивая с пивной шапки блаженствующую муху. — Это полуэльфка.
— И что, она действительно так хороша в… э-э… своем ремесле? — недоверчиво переспросил купец.
— Лучшая, — убежденно заявил пожилой, не сводя глаз с девушки. Короткие, нарочито встрепанные волосы серебрились в свечном полумраке, как ковыль под луной. Когда девушка встряхивала головой, из-под челки поблескивали ясные лазурные глаза. Тонкие пальчики проворно перебирали струны, и те, словно кошки, благодарным мурлыканьем откликались на ласку.
Шептунам пришлось прерваться: последний уроненный лютней звук снежинками растаял в сердцах, и слушатели восторженно засвистели, застучали кружками по столам.
— Просто прелесть что за девчонка, верно? — заметил черный плащ с неожиданной и даже неуместной для такого человека нежностью. — Который раз эту песню слышу, и все равно слезы на глаза наворачиваются.
— Это, конечно, замечательно, — скрипнул зубами купец. О песнях ему сейчас думалось в последнюю очередь, да и вкуса пива он почти не чувствовал. — Но справится ли она с моим… заказом?
— Даже не сомневайтесь, — ревниво, будто речь шла о собственной дочери, повторил бывалый вор-сводник. — Вирра — лучший наемный убийца в городе.
* * *Чтобы набраться духу, Багуре Кривосельскому пришлось выцедить еще две кружки темного. Очень хотелось чего-нибудь покрепче, но на пьяную голову такие дела не делаются. Вот на чуток захмелевшую — самое то. Уже и вор, извинившись, отправился на ночной промысел, и девушка, собрав мзду с посетителей, вышла из корчмы, а купец все сидел за столом, подперев щеку рукой, и терзался угрызениями совести пополам со страхом. Поди не каждый день человека на смерть обрекаешь… но сколько ж можно терпеть-то?!
Полуэльфка жила через три дома от корчмы, в съемной комнате на чердаке. Дверь открыла толстая подозрительная тетка, долго выспрашивавшая: кто, к кому, да зачем нужно. Стушевавшийся купец уже готов был плюнуть и дать деру, но хозяйка наконец смилостивилась и указала ему на лестницу.
Трухлявые ступеньки стонали под сапогами, как души святых, умоляя злодея одуматься. Делали они это так громко, что гостю даже не пришлось стучать.
— Войдите! — жизнерадостно крикнул девичий голосок, когда скрип угас.
Купец сглотнул, перекрестился и потянул за дверную ручку.
— Вечер добрый, уважаемая. Я вам не помешал?
— Ага. — Менестрель сидела с ногами на кровати, раскладывая монеты по кучкам. Больше всего было серебра: как бы ни рыдали растроганные слушатели, золотого дождя от них гхыр дождешься. Зато и медь давать постыдились.
Гость потоптался на месте, огляделся. На единственном стуле лежала охапка свитков, придавленная лютней — не то что тронуть, чихнуть рядом боязно.
— Ага — это да или нет?
— Зависит от того, зачем вы пожаловали. — Полуэльфка наконец соизволила взглянуть на гостя, и тот мигом взял «соплюху» обратно. Глаза у девушки были совершенно взрослые, жесткие и насмешливые. — Заказчики мне никогда не мешают. А вот грабитель какой-нибудь…
— Нет-нет, что вы! Я как раз… — купец замялся и запоздало стянул шапку, — того… заказать.
— Праздник, поминки?
— Н-нет… у меня… кхм… — Багуре стало совсем нехорошо. А вдруг вор просто подшутил над простофилей? Две монеты за сводничество слупил, пива на халяву выпил и ткнул пальцем в первого попавшегося человека: вот, мол, кто вам нужен! Чудо-менестрель, любого треньканьем умучает.
— А-а-а, — сообразила полуэльфка и с той же деловитой интонацией продолжила: — Мужчина, женщина?
— Мужчина, — растерянно подтвердил купец.
— Местный или куда-то ехать надо?
— Да нет, тут совсем недалеко, на соседней ули…
— Двадцать кладней, — перебила девушка и принялась составлять монетки столбиками.
— И все?! — не поверил купец.
— Нет. Пять вперед.
— Но…
— Да, одно «но». Убедите меня, что ваш враг заслужил смерть. Надеюсь, вас об этом предупредили?
Сводник и впрямь что-то такое говорил, но купец истолковал его слова иначе: конечно, наемник захочет узнать, с кем имеет дело и чего от него ожидать.
— А… внешность, план дома, замки, охрана?
Полуэльфка пренебрежительно дернула плечиком:
— Это уже моя забота. Рассказывайте.
Бакура снова покосился на стул, но вредная девка и не подумала убрать лютню. Предложить присесть на кровать — тоже. Купец переступил с ноги на ногу, посопел, теребя кончик бороды и подбирая слова.
— Был у меня друг, Вузя Хваток… — нерешительно начал он.
— Прекрасно, — не глядя, подбодрила его девушка, — друзья нынче на вес золота.
Купец поежился.
— Ага, кладней эдак на двадцать, — криво пошутил он. — Мы, того, односельчанами были. Вместе коров пасли, вместе рыбу удили, вместе по ба… на посиделки ходили. Вместе и в город подались, я к одному купцу в услужение, он — к другому. Ну, сперва все по-старому шло: вечерком в корчму, в праздник друг другу первейшие гости. Потом как-то разошлись дорожки, не до гулянок стало. Вузя на купеческой дочке женился, а мой хозяин бобылем помер и мне дело завещал.
— Сам помер? — быстро уточнила полуэльфка.
— Ты на что намекаешь, девка?! — возмутился Багура. — Что я, душегуб какой?
— Пока нет, — зловеще согласилась та, мигом заставив купца сникнуть. — И?..
— Ну, дела у нас в гору пошли: тут купим, там продадим… Раньше к чужим обозам приставали, потом свои стали пускать — по пять-шесть телег, с охраной. Имя доброе нажили, связи нужные завели… И тут замечаю я, что дружок закадычный начал мне дорогу перебегать! Я горшкам цену три монеты поставлю, а он тут же две с половиной лепит! Я до двух скидываю, а он через подставных весь товар скупает и потом по пять продает. Я хорошее место под новый склад присмотрел, а он градоправителю кошель сунул и сам там отстроился! — Распалившийся Багура перестал запинаться на каждом слове, щеки и нос зарделись от праведного гнева. — Пуще того, наушничать стал! Я-то, дурак, понять не могу, отчего некоторые лавочники у меня товар брать отказываются, даже глядеть не желают. А потом донесли люди: брешет направо и налево, собака, что и полотно у меня гнилое, и селедка червивая…
— Так вы бы с ним поговорили, — дружелюбно посоветовала девушка. — Спросили, что это на него нашло.
— С этим мерзавцем?! Да мы с ним уже два года не раскланиваемся! А после того как он мой амбар поджег… — У Багуры вырвался мученический стон. — Я только-только обоз из Винессы привел, ни одного тюка не успел продать — а товар редкий, штучный, какую хочу цену, такую и ставлю. Вот недруг из зависти и подложил угольков!
— Уверены?
— Чтоб мне провалиться! — Купец так убедительно дернул измочаленную бороду, что в горсти остался солидный клок. — Видали его там, на пожаре: стоял в сторонке, глазел и ухмылялся. Народ суетится, бегает, ведра с водой носит… а он хоть бы пальцем шевельнул! Ладно товары, дело наживное, так ведь вместе с ними моя лошадь сгорела! Вот ей-ей, три дня по ней плакал! Самолично с жеребеночка растил, до того славная кобылица была, ласковая, как кошка…
— Да, лошадку жалко, — согласилась девушка. — Хорошо, я берусь за ваш заказ. Давайте деньги.
Купец трясущимися руками отсчитал в протянутую ладошку пять золотых кругляков.
— И когда вы… сделаете?
— Думаю, к утру управлюсь. — Менестрель небрежно кинула аванс к остальным монетам.
— Так быстро?! — У Багуры гаденько засосало под ложечкой.
— А чего тянуть-то? Или вы хотели приурочить его смерть к чему-то памятному? Например, своему дню рождения? — заботливо осведомилась полуэльфка.
— Нет-нет! — испуганно замахал руками бородач.
На гхыр такие подарочки! Наоборот, забыть бы поскорее.
— Тогда до завтра. — Девушка прихотливо смешала монеты, наслаждаясь не то видом разноцветной чешуи на покрывале, не то ее звоном.
В Багуриной голове грянул беззвучный гром, глумливо захихикали мракобесы.
Сделка состоялась.
Купец сам не помнил, как впотьмах спустился по лестнице, бормоча на ходу, словно продолжая кого-то в чем-то убеждать. На душе, однако, становилось все гаже. До сих пор Багура даже куренку шею свернуть не мог, а чтоб на человека замахнуться! Третью ночь не спал, на полпуда похудел. А для этой мерзавки — будто еще одну песенку спеть! Вот так живешь-живешь, баб любишь, детей растишь, думаешь, как бы деньги ловчее в рост пустить, дом в три этажа строишь, за каждую досочку с подрядчиком собачишься и даже не догадываешься, что завтра тебе уже ничего не понадобится…
Багуре до свербежа в пятках захотелось кинуться назад и отменить заказ. Он даже повернулся к дому, но огонь горел только в чердачном окошке, а повторно объясняться с разбуженной хозяйкой купец не отважился. Тихонько поскулил, как побитый пес, и поплелся назад в корчму: все равно не уснуть.
* * *Убедившись, что заказчик больше не маячит под окнами, Вирра со шкодливой ухмылкой задернула занавеску. Вернулась к постели и безошибочно склевала щепотью пять купеческих кладней. Задумчиво встряхнула в горсти, словно взвешивая. Золото успело остыть, обсохнуть после потной ладони — но это уже не имело значения. Собаке ведь тоже не нужны отпечатки в грязи, чтобы уверенно бежать по следу.
Лайне[1] взяла заказ. Взяла залог.
Натянувшуюся между ними нить теперь могла оборвать только смерть.
— Он вышел из храма на Бабьих Горках. — Вирра любила проговаривать накатившие образы, так они лучше запоминались. А то бывало уже: нащупала цель, прошла сотню шагов, споткнулась, хоп — и знание упорхнуло. Приходится заново ловить, время терять.
Бабьи Горки, значит. Идет вдоль канала — получается, на запад, — не торопится. Если поспешить, можно перехватить у моста.
Светловолосый вихрь бесшумно заметался по комнате, постепенно перекрашиваясь в черный цвет: рубашка, штаны, сапоги, повязка на голову… Дымок от задутой свечи не успел расплыться, а комната уже опустела.
Монеты остались валяться на кровати. Дураков, вздумавших на них покуситься, в городе не было.
Уже не было.
* * *Вузя Хваток любил исповедоваться по вечерам, когда в храме оставались только дайн да купец. Во-первых, никто не торопит, не отвлекает и не подслушивает. Во-вторых, потом можно достать согревшуюся за пазухой бутыль красного арлисского и просто посплетничать. Тайна исповеди само собой, но в храм стекалась прорва слухов и новостей, полезных для умного человека.
Сегодня, например, бабы жаловались, что пшеница в этом году не уродилась, закрома едва до половины засыпали. Значит, спрос на нее поднимется не к концу зимы, как обычно, а уже к середине. Надо быстренько заслать помощника в Винессу, у них там вроде бы чудо-урожай. Отдадут по дешевке, лишь бы сбагрить. Это потом, когда другие купцы к ним ринутся, спохватятся и цену заломят. Возьму, допустим, пять возов по двадцать мешков, каждый — по шесть серебрушек… Ну, не дороже семи с полтиной. А здесь…
Купец, забывшись, чуть не промахнулся мимо мостика, но чья-то крепкая тонкая рука вовремя поймала его за воротник и направила в нужную сторону.
— Здравствуйте, — радушно сказала спасительница, не спеша разжимать пальцы. — Простите, пожалуйста, это вы господин Хваток?
Вузя приосанился. С тощим, усатым, невзрачным мужичком почтительно здоровались многие горожане, но чтобы уже менестрели на улицах узнавали?! Сам купец сразу вспомнил светловолосую красавицу, бренькавшую на лютне по корчмам и площадям. Даже, помнится, один раз монетку бросил. Медную, но ведь для лицедея главное — признание!
— Он самый, — снисходительно подтвердил Вузя… и тут же ощутил, как в его живот упирается кое-что поострее лютни.
В хрупких девичьих руках здоровенный орочий тесак смотрелся до того нелепо, что купец оцепенел вначале от неожиданности, а потом уж от страха.
— Вы только не кричите, пожалуйста, — вежливо попросила девушка. — А то люди кругом спят. Да и я расстраиваюсь. Немножко.
— Караул! — шепотом прохрипел Вузя, боясь рассердить злодейку, но в то же время не желая оставлять это возмутительное деяние совсем уж без ответа. — Убивают!
— В общем, да, — подтвердила менестрель-убийца и смущенно добавила: — Вы не подумайте, ничего личного! Мне господин Кривосельский двадцать кладней за вас пообещал.
По сравнению с бесценной Вузиной жизнью сумма показалась купцу до того ничтожной, что вместо предсмертного вопля из его горла вырвался истерический смех:
— Всего-то?! Да мне за этого гада и пятидесяти не жалко!
— Интересная идея, — задумчиво сказала девушка. Тесак сгинул, как тень под набежавшей тучкой. — Обсудим?
* * *— Говорю же, Багура тот еще пацук! — Вузя давно расстегнул кафтан, по пуговице на каждую чарку можжевеловки. Жена с детьми спали наверху, слуг он прогнал, сам достав бутыль из стенного тайника. — Мы со старостой по рукам ударили, я через неделю обоз пригнал — а в погребах-то пусто! Селяне руками виновато разводят: мол, извиняй, мил-человек, другой купец перехватил! «А вы ему говорили, что я уже задаток дал?» — «Говорили, да он больше предложил».
Вирра внимательно слушала, крутя в пальцах нетронутую чарку и изредка сочувственно кивая.
— Завидует он мне, гад, ей-ей, и всю жизнь завидовал! И жена у меня красивее, и сыновья как на подбор, а у него одна дочка, и та косая! Торговать вообще ни гхыра не умеет, скупает что попало и еще б’ольшим дуракам втюхивает. А на днях знаете, что учудил? Набил тюки ветошью, застраховал, будто арлисский шелк, и той же ночью спалил склад к Коврюжьей матери! — взахлеб живописал Вузя.
— Уверены?
— А то! Сторожа говорят, он всю ночь там ошивался: то из-за угла выглянет, то мимо забора будто случайно пройдет. Выжидал, мерзавец, покуда шанс подвернется! Даже верную кобылу не пожалел. Я ее, старушку, еще по селу помню: рыжая, ласковая такая…
— Да, лошадку жалко, — со вздохом согласилась девушка. — Хорошо. Давайте аванс.
* * *Разбудил Багуру деликатный стук по столу, на котором купец спал, успев в блин отлежать ухо. Вино в корчме было, мягко говоря, не из винограда. Гадкий вкус во рту подтверждал это подозрение. Глаза пришлось разлеплять пальцами, а потом мучительно фокусировать на длинном черном пятне.
— Может, пивка? — сочувственно спросило оно.
Мелодичный девичий голосок протрезвил бедолагу куда быстрее и надежнее.
— Все?! — обреченно шевельнул он пересохшими губами.
— Не совсем, — смущенно призналась девушка. — Видите ли, произошла небольшая накладка…
— Накладка?! — Купец с кряхтеньем выпрямился. Если эта дура только ранила Вузю, а он успел ее рассмотреть… Прощелыга-корчмарь вроде мимо глядит, но когда стража расспрашивать начнет…
— Нет-нет, что вы, — поспешила успокоить полуэльфка. — Я же профессионал. От меня еще никто не уходил.
— Тогда в чем проблема? — перевел дух Багура.
— Он меня перекупил.
— Чего?!
— Да, мы сошлись на ста кладнях. По-моему, вполне достойная сумма, правда? Вначале он предлагал пятьдесят, но вы уже в каком-то роде мой знакомый, и взять меньше сотни мне совесть не позволила. Правда, ваш конкурент выдвинул дополнительное условие…
— Какое?!
— Вы должны умереть в муках. — Девушка с готовностью предъявила Багуре жуткого вида нож с зазубренным, ржавым лезвием. — Ничего личного, сами понимаете… но работа есть работа.
Корчмарь, так жарко проклинаемый минуту назад, стал для Багуры самым дорогим человеком на свете. Но за стойкой уже никого не было.
Девушка тоже огляделась. Утренняя заря, по-осеннему туманная и серая, сделала из пустой корчмы настоящий склеп: столы в пятнах, пол в костях, балки обросли космами паутины.
— Если вам тут не нравится, можем пойти куда-нибудь в подворотню, — услужливо предложила полуэльфка.
— Н-н-не надо, — пролепетал купец, пытаясь отползти назад вместе со стулом.
— Тогда приступим? — обрадовалась девушка, поудобнее перехватывая нож.