Светка объясняла это все наивному Сереге, а очередь двигалась. Светка тоже двигалась, пятясь, толкая локтем поднос, задевая каблуками впереди стоящего. А очередь не резиновая, и так, рассказывая, Светка, в конце концов, допятилась до стеллажа с тарелками. Дальше рассказывать?
Быстрее всех среагировала Светкина собеседница: она успела перехватить в воздухе первые две тарелки. Третью схватил Тонкий, но она шустро выскользнула и оказалась под ногами. Спасибо, что не на голове, и еще спасибо от Толстого. Как всякое домашнее животное, он точно знал: если еда оказывается на полу, то она переходит в его полное распоряжение.
Итак, Толстый съехал по штанине и побежал инспектировать содержимое кокнувшейся тарелки. В эту самую секунду Серега, Тонкий и обернувшаяся Светка пытались одновременно шестью конечностями перехватить в полете оставшийся десяток тарелок. Светка наступила на хвост Толстого, а Тонкий в кашу. Каша скользкая, а в шаге от нее, между прочим, еще два стеллажа…
Почему-то когда падаешь, думаешь только о хорошем. Надеешься, что за любой предмет вокруг можно схватиться и он тебя выдержит. Будь то плечо соседа, соломинка, столик на колесиках, уцелевший стеллаж с тарелками… Прибавьте к этому, что так считают почти все, и вы поймете, что случилось в следующие несколько секунд. В радиусе двух метров от ребят было всего четыре стеллажа, заставленных тарелками. Как раз по одному на каждого.
Тонкий ойкнул, закрылся руками от падающего Сереги, выдернул Толстого из-под Светки и подумал, что каникулы вообще-то ничего, веселые. Но поесть уже явно не дадут.
– Где грохочет, там и ты! – раздалось над ухом. Дед. С подносом и в костюме он был похож на официанта. Особенно сейчас, на фоне визжащей и хихикающей очереди, невозмутимый такой дед: – С утра веселитесь, молодежь?
Тонкий пробормотал что-то невнятное, выбрался из-под стеллажа и весь в каше сдался подошедшей Леночке:
– Мы ненарочно!
– Вижу. – Леночка окинула взглядом живописную компанию: действительно, было на что посмотреть: Светка, ее собеседница и Толстый по уши в каше, первым всегда достается больше всех. У Сереги только брюхо перемазано, у Сашки еще и бок. Украшал компанию дед в своем выглаженном костюме без единого пятнышка, зато с подносом. Леночка покосилась на деда. Похоже, он ей показался единственным вменяемым человеком в этой компании. Настолько вменяемым, что можно и спросить:
– Он у вас всегда такой активный?
Дед солидно, с достоинством кивнул, отставил поднос и, взяв Леночку под руку, чуть ли не волоком потащил ее прочь от ребят:
– Он очень талантливый и, конечно, подвижный…
Тонкий смотрел на удаляющуюся дедову спину. Дед вывернул руку назад и замахал, как будто отгоняя мух: «Уходите». Приколист-демократ! Неужели Тонкий сам бы не объяснился с Леночкой?! Хотя поблагодарить его все-таки стоит. Потом.
Сашка подхватил Толстого и подтолкнул Серегу и Светку к выходу. Светка еще успела шепнуть:
– А еще с нее подписку о невыезде взяли.
После завтрака Тонкий и Серега спустились вниз, к хранилищу. Над дверью не было ни единой камеры, зато из-под двери тянулся шнур со штепселем.
– Видишь, – довольно прокомментировал Серега. – А розетка то во-он! – Он показал в такой дальний и темный угол, где не то что камеры, уборщицыны ведра ставить стыдно. Действительно, проще простого для тех, кто догадается. Весь холл, весь гардероб и все хранилище буквально напичканы камерами. А вот на подходе к хранилищу в этом узеньком коридорчике камер нет. Проскочить туда из гардероба, укрывшись за чьей-нибудь спиной, и – вуаля…
– Доброе утро, Санек. Как ты? – Толстый охранник собственной персоной.
– Здрасьте.
– Я все сделал как ты велел! – гордо произнес он. Какое богатое сюрпризами утро!
– И что? – не поверил Тонкий.
– Велено объявить тебе благодарность! – торжественно доложил охранник, подмигнул, сделал ручкой и был таков.
Несерьезный он какой-то все-таки.
Глава X Загадочный Александр Семенович
На трибуне, понурившись, стоял Серега. Вся аудитория слушала, как Соросов не спеша, обстоятельно, по штришку разносит его рисунок. Разносил вообще-то по делу, но Сереге от этого было не легче. Тонкий его жалел, тем более что после Сереги была его очередь получать на орехи. Еще он жалел Семена и Леху, эти балбесы сидели впереди и, как ни в чем не бывало, малевали шаржи на Соросова, кто быстрее. Их же после взрыва и кражи в покое не оставят! Затаскают же по судам-допросам! А им хоть бы что! Еще Тонкий жалел себя, что опять оказался в нужном месте в нужное время, и будьте добры, Александр Уткин, вместо новогодних каникул расследовать преступление. Никто, конечно, не просит, но кто, скажите на милость, откажется?!
Соросов глядел на стену впереди себя и, вслепую водя указкой по рисунку, вещал:
– Робкая неубедительная линия горизонта, перегруженный передний план.
Тонкий смотрел в окно. На робкую, вообще прозрачную поверхность стеклопакета шмякнулась довольно убедительная лепеха киселя, перегрузив передний план по самое не хочу. Стало веселее. Похоже, этот кисельный поливальщик хулиганит не только над номером Тонкого. Кабинет мастер-класса вообще в другом крыле. Журналистка за спиной Тонкого тоже заметила пятно, и теперь они хихикали вдвоем. Леха и Семен, конечно, обернулись. И конечно, Тонкий им показал. Что он, зверь, лишать людей таких развлечений? Ну а Леха и Семен потихоньку показали всем остальным. Через пару секунд аудитория наполнилась ровным хихиканьем. А Серега стоял на трибуне, и Соросов ругал его рисунок. Окна Соросову было не видно, и он почему-то решил, что хихикают то ли над рисунком, то ли над его выступлением.
– Что такое? – не понял Соросов. – Я еще не видел, чем вы порадуете. Парень в целом поработал неплохо…
А смеялись-то не над рисунком, а над лепехой киселя на окне. И при словах «я еще не видел, чем вы порадуете» народ воодушевился еще больше. Порадовать ведущего, вылив кисель за окно? Да ради бога! Парень поработал неплохо, чего уж там!
Взрыв хохота жутко оскорбил Соросова. Он оставил мольберт с рисунком и шагнул назад к доске. Этим-то и воспользовался Леха. Цапнул свеженарисованный шарж на Соросова и, пригибаясь под партами, подошел к мольберту. Соросов стоял за мольбертом и Леху не видел. Леха быстренько похитил Серегин рисунок, пристроил на его место свой шарж, сел и только тогда с невинным видом захныкал:
– Юрий Владимирович, мы не над рисунком! Кто-то вылил на окно кисель! Продолжайте, пожалуйста, Юрий Владимирович!
Соросов вопросительно глянул на аудиторию и, услышав дружное «да-да-мы-не-над-вами-там-кто-то-кисель-разлил», встал позади мольберта и с чистой совестью продолжил.
– Передний план, – вещал Юрий Владимирович, тыча собственному изображению в нос, – чрезмерно перегружен. Много темных пятен, – он показал ноздри. – Растительность же, – указка соскользнула на небритый подбородок портрета, – неестественно плотная и густая, это производит неважное впечатление. Вот это воронье гнездо… – Он мазнул указкой по уху, и тут-то аудиторию прорвало.
Карикатурные уши, нарисованные весельчаком Лехой, действительно здорово напоминали вороньи гнезда. Конечно, это не дело: смеяться над известными художниками, которые к тому же нашли время тебя, дурака, поучить. Ну кто ж виноват, что художник не смотрит на рисунок, о котором рассказывает!
Хохот было слышно, наверное, на первом этаже. Юрий Владимирович тоже миролюбиво улыбнулся:
– Что, опять кто-то кисель пролил?
Как и говорила Светка, домой на ночь москвичей не отпустили и обещали не отпускать еще неизвестно сколько. Тонкий сидел на подоконнике, зажав плечом трубку радиотелефона и выслушивал стенания сестры по поводу тети-Музиного террора. Свободными руками он удерживал Толстого от хищения Серегиных карандашей.
– Саня, это катастрофа! – вопила в трубку Ленка.
– Она спит на моей кровати, смотрит дурацкие сериалы на дедушкином компьютере, путается на кухне под ногами у бабушки и всячески отравляет вам жизнь? – попробовал угадать Тонкий.
– Не… – Ленка, похоже, слегка озадачилась такой постановкой вопроса. – Она просто есть, понимаешь?
– Понимаю. – Тонкий не врал. Есть вещи, которые можно понять только после того, как с ними столкнешься. Тетя Муза – одна из них. Ее бы сюда, все была бы польза. Хотя в деле она мало чем отличается от остальных оперативников: все видела, все слышала, все знает и ничего не скажет, пока не сочтет нужным. Тонкий решил ее пока не радовать, тут есть кому расследовать кражу. Вот выпускать из гостиницы начнут, он приедет домой и все расскажет.
– Сань, правда! – канючила Ленка. – Можно к тебе, а?
– Только вместо деда, – лениво издевался Тонкий. – Вас, конечно, трудно перепутать. Но немного грима, и…
– Дурак!
Ну вот так всегда!
– Нас еще дня три не будет, Лен. А потом заедем. Не обижай там тетю!
– Не… – Ленка, похоже, слегка озадачилась такой постановкой вопроса. – Она просто есть, понимаешь?
– Понимаю. – Тонкий не врал. Есть вещи, которые можно понять только после того, как с ними столкнешься. Тетя Муза – одна из них. Ее бы сюда, все была бы польза. Хотя в деле она мало чем отличается от остальных оперативников: все видела, все слышала, все знает и ничего не скажет, пока не сочтет нужным. Тонкий решил ее пока не радовать, тут есть кому расследовать кражу. Вот выпускать из гостиницы начнут, он приедет домой и все расскажет.
– Сань, правда! – канючила Ленка. – Можно к тебе, а?
– Только вместо деда, – лениво издевался Тонкий. – Вас, конечно, трудно перепутать. Но немного грима, и…
– Дурак!
Ну вот так всегда!
– Нас еще дня три не будет, Лен. А потом заедем. Не обижай там тетю!
Он услышал очередного «дурака» от Ленки, поболтал немного с бабушкой и решил срочно что-то делать. Оперативники, конечно, свое дело знают, но никому неохота сидеть в гостинице до весны. А вдруг?
В конце концов: хочешь, чтобы было сделано быстро и хорошо, сделай сам. Верный крыс по-прежнему рвался к карандашам. Так и удерживая его двумя руками, Тонкий вышел из номера.
На улице уже стемнело, и в освещенном коридоре зияла шеренга по-ночному темных окошек. В номерах смеялись, слушали музыку. Слишком рано ложиться спать. Форум отдыхал. Тонкий подошел к сидящему за столом Славику и спросил, где найти Александра Семеновича.
Славик читал какой-то геймерский журнальчик с монстрами, скриншотами – в общем, не скучал. При виде Тонкого он с сожалением оторвался и спросил:
– Фамилия?
– Не помню, – растерялся Сашка. – Просто Александр Семенович, его все так зовут. Он такой, – Тонкий изобразил руками воздушный шар, – его трудно не запомнить.
– Индюк? – по-свойски спросил парень, и Тонкий не растерялся:
– Да, кажется.
– Не здесь. – Славик опять уткнулся в свой журнал. – По-моему, этажом выше, хотя, может, и на другом…
Тонкий поблагодарил и побежал на следующий этаж. Здесь дежурила Марьсанна. Она ничего не читала, поэтому на разговоры была пощедрее. Она сообщила, что Александр Семенович живет выше, в таком-то номере, но каждое утро он приходит к ней поздороваться, а заодно – поскандалить по поводу вчерашней уборки, его там вечно что-то не устраивает. Сейчас его нет, он сказал, что спустится в холл на интервью.
– Вчера ж давал, – удивился Тонкий.
Дежурная только пожала плечами. Ну что ж: в холл так в холл. В холле оказался родительский клуб. По крайней мере, Тонкий его так про себя назвал: ведь куча взрослых, собиравшихся в одном месте и спорящих, чей ребенок лучше и кому больше повезло оказаться здесь, на форуме, должна как-то называться. Александр Семенович был тут же. Он сидел на краю дивана и делал вид, что имеет какое-то отношение к происходящему. Поддержать разговор о детях на форуме он почему-то не мог. Разговоры на другие темы родители игнорировали, поэтому Александр Семенович оказался как бы не при делах. Вот и хорошо, сейчас подкинем ему горстку внимания от молодежи. Может, он даже оценит.
Тонкий цыкнул на верного крыса, нацелившегося уже десантироваться в толпу, заправился, одернул джинсы и чуть ли не строевым шагом подошел.
– Здравствуйте, Александр Семенович.
– Я ему говорю: возьми рисунки посвежее, зачем ты тащишь старые, а он: «Ничего ты не понимаешь, мать, я был моложе, рисовал грязнее, но искреннее». Представляете? – жаловалась чья-то мама. Александр Семенович сделал вид, что слушает ее очень внимательно и вот-вот придумает остроумный ответ. А тут всякие несознательные граждане лезут во взрослые разговоры!
– Чего тебе, мальчик? – В его голосе слышалась мольба и экзистенциальная тоска. Тонкий даже побоялся разочаровать его своими глупыми вопросами. Но вопрос таки задал:
– Я хотел узнать…
– Я даю мастер-класс в четвертой аудитории с двенадцати до шестнадцати. Спроси моих учеников, что нужно приготовить на завтра.
– Я не за этим! – ляпнул Тонкий и, видимо, зря. Александр Семенович здорово расстроился:
– Нет? А зачем же тогда? Вы же приехали на форум молодых художников специально затем, чтобы поучиться у старшего поколения мастерству, а не так потусить…
Слово «потусить» он выговаривал особенно тщательно, видимо, подчеркивая: «Вот видите, я знаю ваш жаргончик! Что вы еще пытаетесь от меня скрыть? Да я вас насквозь вижу, неучи».
Говорить после этого, что Сашка ходит на мастер-класс к другому художнику, было бы верхом легкомыслия. Александр Семенович дал понять, что здесь, на форуме, все ходят либо к нему, либо никуда. Без вариантов. Тонкий предпочел сразу уйти от темы:
– Как вы после вчерашней кражи? Я слышал, ваша скульптура там тоже была…
Александр Семенович скорбно прикрыл глаза, как Гамлет на сцене. Наверное, про себя он пожалел, что вокруг так мало публики. Просто до безобразия мало. Разве может один этот пацан…
– В газете. – Он сделал театральную паузу. – Читай газеты, и все узнаешь.
– Но я спросил, как вы…
– Я давал интервью вчера. Ты что, не видел?
Вопрос был из серии: «Разве ты не знаешь, что дважды два четыре?! Да ты просто неуч тогда! Всякий культурный человек это знает! Мне стыдно находиться с тобой в одном помещении!» – Вот такое лицо было у Александра Семеновича: «Всякий культурный человек знает, что я вчера давал интервью. А ты, мальчик, – позор нации». Тонкий решил внести ясность:
– Вряд ли газета уже вышла…
– Значит, жди! – нашелся Александр Семенович. – Я уже все рассказал корреспонденту. Если начну повторяться, возникнут противоречия… – Он долго распространялся о том, какие такие противоречия возникнут, если он поделится с ним, Сашкой, своим драгоценным мнением. Тонкий подумал, что начал разговор не с того. Сам виноват: хотел сыграть на тщеславии Индюка и спросил его мнение, а не «Что вы делали вчера с двадцати двух до двадцати четырех». Вот и получил по носу этим тщеславием. Может, и правда попробовать по-другому?
Под уничтожающим взглядом Индюка Тонкий буквально ввинтился между ним и чьей-то мамой и, преданно глядя в пустоту перед собой, отчеканил:
– А я вчера так испугался! Ложимся спать, слышу – грохочет! Шум такой, – словно кулаком по железу. Ну, думаю, призраки в гостинице завелись… А это, оказывается, Елена Владимировна в лифте застряла!
Родители захихикали и наперебой принялись выкладывать все, что от них требуется:
– А мы здесь, внизу, сидели, слышим: крики, грохот!
– А я в бассейне была, все пропустила…
– И я в баре – музыка, ни черта не слышно!
– А я как раз к Светке собралась, смотрю, она летит мне навстречу…
Тонкий так и сидел, глядя перед собой, пытаясь запомнить и осознать все сведения, которые на него посыпались. Бар отметаем сразу: там и правда ничего не слышно, а еще куча народу, которая при случае подтвердит: да, этот человек был с нами и музеев не грабил, если вы тут на это намекаете. Кто слышал из комнаты или коридора, тоже не бог весть какая ценная информация. А что ценная? Если все так, как сообщила Светка, то надо говорить не про лифт, а про взрыв, даже, точнее, о том, что было до взрыва. До взрыва лично он, Тонкий, сидел с ребятами в номере. Там были почти все, кроме Лехи, Семена и той девчонки, с которой он разговаривал утром в столовой. А из взрослых – только дед. Тонкий глубоко вздохнул и продолжил опрос:
– Веселый был денек. А когда рвануло…
– Мы у Николая сидели.
– А мы в баре.
– А я носилась по этажам, искала, где все…
«Раз!» – Тонкий исподтишка разглядывал маму, которая носилась по этажам. Спокойно, мы не подозреваем всех подряд, а просто считаем тех, чье местонахождение в момент взрыва некому подтвердить. Если уж на то пошло, гораздо важнее, что было после взрыва…
– Мы смотрим в окно – салют! Бегом вниз, а лифт уже занят…
– А я по лестнице спустилась, – ответила та же мама. – Только пришлось возвращаться, потому что выход на первый этаж был заперт.
– У нас на втором – тоже…
– И на третьем.
– И на четвертом, и на шестом…
Тонкий про себя кивнул: значит, на момент взрыва выход на черную лестницу был открыт только на пятом этаже. Может, ерунда, а может, важно. Надо запомнить!
– А когда выбежали, уже все закончилось.
– А мы уже были в холле, только на улицу выйти. Снег, салют, красиво! И чего ребятам запрещают фейерверки? Новый год же скоро. Зря вы, Александр Семенович, с нами не пошли.
– Не пошли? – Тонкий вчера своими глазами видел, как Александр Семенович заходил с улицы. И у лифта с ним сталкивался.
Индюк изобразил смущение на лице:
– Дела! Все дела! Ну я же потом передумал!
Тонкий нервно сглотнул: спокойствие, только спокойствие! Мы не подозреваем всех подряд и особенно тех, кто нам не нравится. Мало ли, какие дела могут быть у человека вечером в гостинице! С его манией величия бар – тоже дело. Или бассейн. Хотя если уж на то пошло: Индюк ведет мастер-класс, может, и правда готовился с вечера?