– Это ты себя имеешь в виду?
– Я была твоим лотерейным билетом!
– Я тоже так думал. Только билет оказался пустым, без выигрыша.
Амалия развернулась на каблуках, подошла к мужу на опасно близкое расстояние, обдав его запахом ландыша и жасмина. Он точно знал, что это за духи, потому что сам подарил их ей на Новый год. Он почувствовал не только знакомый аромат, но и тепло тела, которое раньше казалось ему таким родным, особенно в темные бесприютные ночи, когда он на ощупь пробирался из выстуженного кабинета в спальню и нырял под одеяло, прижимаясь к сонной жене и греясь около ее сладкой неги. Сейчас он неожиданно подумал, что только к ней спящей испытывал настоящую нежность.
– Ты ведь меня больше не любишь, – с затаенной обидой в голосе сказала Амалия, подняв глаза, тщательно обведенные темным карандашом.
Астраханцев против воли оценил ее умелый макияж. Единственным действительно ярким пятном были губы, покрытые шелковой помадой. Ухаживать за собой его жене нравилось. Внешняя сторона жизни вообще имела для нее огромное значение.
– Да, больше не люблю, – согласился он, стараясь, чтобы это прозвучало не слишком обидно. Обиженная Амалия способна испортить настроение на неделю вперед. Впрочем, как можно не обидеть женщину, заявив о том, что ты к ней равнодушен?
– Я хочу знать почему, – сказала она приказным тоном. Потом вспомнила, что с мужем такие штучки не проходят, и поспешно добавила: – Я должна знать правду, Дмитрий. Чтобы больше не совершать ошибок. Так почему?
«Потому что ты злая, Амалия», – хотелось ответить ему. Это была та самая ужасная правда, в которую его жена наверняка не поверила бы. Она? Злая?! Какая чушь. Она ведь так чувствительна, сентиментальна, уступчива, иной раз даже щедра! Она умеет проявить нежность, сострадание и в нужный момент готова пойти на жертвы.
Однако Астраханцев нутром чуял, что это не более чем искусная маскировка, вроде умения накладывать тени и румяна, которому Амалия училась у какого-то именитого визажиста. Скрыть свое истинное лицо от человека, с которым десять лет прожил бок о бок, просто невозможно. Эгоизм Амалии был стержнем, на котором держался построенный ею мир. Позвоночником ее духовного тела. Это был не здоровый эгоизм, сладостный, как детство, а злой и жестокий, словно зверь, откормленный и выдрессированный для того, чтобы защищать хозяйку.
Астраханцев неожиданно подумал, что все женщины, с которыми ему доводилось сходиться близко, оказались той же породы. Наверное, это рок. Однажды, еще до женитьбы, подчинившись порыву, он выбрал в подруги одинокую некрасивую барышню. Почему-то ему казалось, что у некрасивых и одиноких богатый внутренний мир, а душа глубокая и чистая. Сказать, что он был разочарован, значит, не сказать ничего. Больше всего барышня походила на подколодную змею, злопамятную и завистливую. За всю взрослую жизнь Астраханцев повстречал лишь одну милую тихую даму, которая на поверку оказалась скрытой алкоголичкой и обитала в полупустой квартире, заросшей бархатной пылью. Амалию он поначалу не раскусил. А когда раскусил, они уже жили вместе и наверняка растили бы детей, если бы не ее страстное желание баловать себя, и только себя, пока не упорхнула молодость.
С тех пор как Астраханцев понял, что Амалия никогда не станет его настоящей второй половиной, жизнь сделалась грустной и безысходной. Душевное одиночество сжигало его. Оно было неотвратимым, как солнце, разбойничающее в пустыне. Многие его приятели уходили от жен к другим женщинам и через пару лет чувствовали себя столь же несчастными, как и прежде. Новая страсть ненадолго озаряла их существование, словно факел, который рано или поздно гаснет, оставляя путника без ориентиров.
– Мы совершенно разные, – сказал он вслух, решив ограничиться общими словами. – Ты не понимаешь меня, а я не понимаю тебя. Мне не близко все то, что тебе нравится.
– Тебе не близко то, что нравится всем нормальным людям, – отрезала Амалия, махнув рукой и снова переместившись к зеркалу. Минута душевного общения, на которое она оказалась способна, утомила ее. – Надо подумать, как выйти из положения. Я о твоем переезде, – добавила она. – Придется тебе позвонить моей племяннице и сказать, чтобы она выметалась.
– Нет, это тебе придется ей позвонить, – непререкаемым тоном заявил Астраханцев.
Недовольно посмотрев на него, жена раздула ноздри. Они были такой же идеальной формы, как и все, чем наградил ее Господь.
– Хорошо. Сегодня я ее выселю, и завтра утром ты займешь ее место.
– Я не собираюсь бежать из квартиры, в которой живу, – отрезал Астраханцев. – И уж тем более спешно. Не понимаю, какой прок пытаться выставить меня именно сейчас? Разве я мешаю? Ведь вы с вашим физруком отправляетесь путешествовать.
– Когда мы с Виктором возвратимся из отпуска, – ответила Амалия, вызывающе поведя бровью, – то поселимся здесь.
– Да селитесь на здоровье! Вас не будет почти месяц. Этого времени мне как раз хватит. Кроме того, за один день твоя племянница не сможет найти себе новое жилье и перевезти вещи.
– Ей придется! – жестко ответила Амалия, приглаживая волосы щеткой и заправляя локон за аккуратное ушко, в которое Астраханцев в свое время так любил шептать всякие глупости. Как позже выяснилось, она едва это выносила.
– Что за блажь на тебя нашла? – Его ум, привыкший анализировать тексты и искать глубинный смысл в каждой фразе, немедленно привел его к следующему вопросу: – Что такого случится завтра утром, что я обязательно должен быть изгнан из квартиры?
– Вот всегда ты так! – раздраженно бросила Амалия, взмахнув расческой и глядя не на мужа, а на его отражение в зеркале. Отражение было хмурым. – С тобой невозможно договориться просто. Ты обязательно влезешь в печенку, будешь допытываться, допрашивать…
– Когда люди договариваются просто, они ничего друг от друга не скрывают, тебе не кажется?
– Ну хорошо, – сдалась Амалия. – Я хочу, чтобы ты освободил помещение, потому что завтра утром сюда приедет один человек.
– Ты что, сдала квартиру на время отпуска? Вместе со мной?! – изумился Астраханцев, искренне веря, что его жене ничего не стоило поступить именно так.
– Фу, ну что ты несешь! – возмутилась та. – Это всего лишь специалист, который занимается энергетикой. У жилья должна быть хорошая энергетика, ты согласен? Вот этот человек и проведет очистку. Все эти наши стычки, обиды, недоговоренности… Я не хочу начинать новую жизнь с Виктором под крышей, где мы с тобой столько ссорились.
– Амалия, мы поссорились с тобой всего лишь один раз, – напомнил Астраханцев. – Когда я пришел домой раньше времени и застукал тебя с твоим инструктором-затейником. Уверен, что ничему хорошему он тебя так и не научил.
– Фу-ты ну-ты! Конечно, мы же профессор, имеем дело с высокой литературой!
– Образование как-то дисциплинирует. При-учает быть разборчивым.
– Хочешь сказать, я кинулась на первого попавшегося мужика?! – Амалия раскраснелась, почувствовав себя в своей стихии.
В юности она играла на сцене любительского театра и до сих пор считала себя потрясающей актрисой, которой отлично удаются страстные монологи.
– Да что ты! – насмешливо возразил Астраханцев. – Я уверен, что ты тщательно прицеливалась, прежде чем накинуть аркан на Виктора. Вероятно, у него отличное резюме.
– Ты просто злишься. Несколько лет я искренне пыталась спасти наш брак. Не знаю, что нужно было сделать, чтобы ты стал нормальным мужем!
«Нужно было просто любить меня», – подумал Астраханцев, а вслух сказал:
– Давай не будем кричать, хорошо? А то твоему специалисту придется разгребать тут целую кучу всего. – Он знал, что, если его жена приняла решение, изменить ничего не удастся. Придется идти на компромисс. – Значит, он приедет завтра, верно?
– Да. И это не он, а она, – ответила Амалия, облизав губы. Гнев ее быстро угас, как всегда бывает с поддельными страстями. – Ее зовут Люда. Она подруга моей подруги из Питера.
«Наверняка какая-нибудь шарлатанка, – решил Астраханцев. – С кучей тараканов в голове. Поклонница Стивена Кинга, окончившая ускоренные курсы НЛП». Он представил себе тридцатилетнюю ведьму с распущенными волосами цвета битума, хрипатым голосом и обкусанными ногтями. На руках у нее непременно целая куча серебряных колец с недорогими камнями.
Впрочем, нет. Амалия с ее склонностью к внешнему лоску ни за что не доверилась бы такому специалисту. Скорее всего, подруга ее подруги – модный психолог с двумя высшими образованиями. А то и с тремя. Она пишет концептуальные статьи в хорошие журналы, возможно даже, ведет собственную колонку, вылущивая для читателей зерна здравого смысла из вороха тайных знаний, к которым считает себя причастной. Женщина, существующая в мире эклектики: знает йогу, фэн-шуй, умеет очищать энергетические каналы и делать массаж, который восстанавливает тонкое тело, рекламирует гирудотерапию и биотическую медицину. Носит одежду дорогих, но малоизвестных марок, раз в неделю посещает спа-салон и использует мужчин только как сопровождающих на званые вечеринки. Она свежа, не признает косметики и с утра до вечера ходит со стеклянной улыбкой Диты фон Тиз.
Ему стало интересно, какова она на самом деле. Он даже почувствовал азарт, словно утомленный игрок, бросивший на кон последнюю фишку.
– Ладно, договоримся так. Пусть твоя экспертша по энергетике приезжает, я не против. Не буду ей мешать. Я даже могу уйти из дому на то время, пока она станет заниматься, так сказать, ассенизацией.
Амалия шумно дышала, но молчала. Вероятно, обдумывала предложенный вариант.
– Хорошо, я предупрежу ее, что ты здесь, – наконец заключила она. – Хотя я надеялась, что Люда приедет в свободную квартиру и очистит ее целиком и полностью.
– Боишься, что после того, как она ее очистит, я снова загажу все вокруг своей ужасной энергетикой? – поинтересовался Астраханцев ехидно.
– Что-то в этом роде, – бросила его жена через плечо. – Виктор сейчас поднимется за вещами. Если не хочешь с ним встречаться, иди в свой кабинет.
– Ложись на коврик и не гавкай, – пробурчал он себе под нос. – Поцелуешь меня перед отъездом?
– Не паясничай. Когда племянница съедет, я отправлю тебе СМС-сообщение.
– Очень великодушно с твоей стороны.
– Твой чемодан лежит в кладовке, на самой верхней полке. Будешь снимать – не поцарапай стену, там обои мягкие.
Астраханцев, ездивший в командировки со спортивной сумкой, уже и забыл, что у него есть большой чемодан. Ему никогда не хотелось брать в дорогу много вещей. Он любил свой дом и ненавидел скитаться по гостиницам, будь они хоть трижды комфортабельными. В маленьком кабинете хранились его любимые книги и дорогие сердцу вещи, к которым он стремился как можно скорее возвратиться. Не было только женщины, ждущей его днями и ночами. Той женщины, для которой он стал бы самым родным человеком на свете. Он уже стал думать, что после смерти матери такой женщины больше не найдется.
Удалившись в кабинет, Астраханцев сел у окна с книгой молодого писателя, которую ему рекомендовали друзья. Прежде чем начать читать, перевернул том и поглядел на фотографию автора. Там был изображен лысый молодой человек с маленькой серьгой в ухе, который смотрел на него насмешливо. Астраханцев открыл первую страницу и вчитался в текст. Начало было дерзким и ярким, книга вполне могла бы его захватить, однако, когда хлопнула входная дверь, настроение пропало. Амалия уехала. Еще одна глава его жизни закончилась.
Он вышел из кабинета и прошелся по квартире, пытаясь осознать, что в ближайшие дни покинет это место навсегда. Амалия ни слова не сказала про вещи. Разумеется! Она ведь убеждена, что порядочный муж не возьмет ничего, кроме своей одежды и библиотеки, которая ей самой совершенно ни к чему. «Времена дефицита прошли, – менторским тоном говорила она Дмитрию. – Совсем не обязательно иметь дома собрание сочинений Чехова. Если вдруг захочется почитать, можно зайти в магазин и купить любую книжку». С каждым годом читать Амалии хотелось все меньше и меньше. Для того чтобы чувствовать себя современной и умной, ей достаточно было журналов и новостей в Интернете.
Астраханцев терпеть не мог новую манеру скоростного потребления информации, эту нахватанность, которая вполне могла сойти за эрудицию, самовыражение молодых, оттачивавших свой ум во внелитературном пространстве. Он видел, что к книгам относятся теперь совершенно иначе и читают их иначе, не давая душе возможность прорасти, и страдал от этого.
Прогулявшись по комнатам, он отправился в кладовку и достал чемодан, о котором говорила его благоверная. Чемодан оказался настоящим монстром с металлическими углами. У него не было колесиков, к которым все давно привыкли, и длинной ручки. Если набить его вещами, он станет неподъемным.
Астраханцев оттащил чемодан в кабинет, водрузил на диван и щелкнул замками. Внутренности монстра пахли старой бумагой и клеем. Там лежали две пожелтевшие газеты и маленький черный блокнот, выглядевший незнакомым. Открыв его, он понял, что блокнот очень старый. Возможно, он принадлежал его отцу или матери. А может быть, и бабке, которая обожала сундуки, лари и большие коробки. Под обложкой были стихи, написанные от руки фиолетовыми чернилами. Почерк он не узнал, и стихи не узнал тоже. «Всю жизнь играть и в одночасье сдаться: стереть с лица гримасы, пыль и грим. За все, что мы утайкой говорим, в итоге нам обязано воздаться. Как часто невозможно догадаться, какой в душе мы умысел храним. И груз предательств не обременим, когда он может тайным оставаться…»
Он бродил с блокнотом по дому, доставал из холодильника сыр, помидоры и колбасу, жевал, размышлял о свой жизни и в конце концов не заметил, как уснул. Проснулся ночью в кресле и едва смог пошевелиться: руки и ноги затекли, голова отваливалась. Перебравшись на диван, он долго смотрел в потолок, по которому скользили тени с улицы, и снова отключился.
Разбудило его наглое солнце, прогуливающееся по комнате. Все вокруг казалось пыльным и блеклым, кружевные занавески порхали над дверью распахнутого балкона, откуда доносилось исступленное чириканье. В этом чириканье было столько жизни, что захотелось немедленно отрастить крылья и вылететь наружу.
Астраханцев вскочил, соображая, сколько сейчас времени. Узнав, что больше полудня, он расстроился, как ребенок, проспавший поход в зоопарк. Все ушли без него, и он остался дома один. Лелея сладкую обиду неизвестно на кого, он отправился в душ, потом выбрился до синевы и достал из холодильника куриную ногу, всю в застывшем желе из бульона, остро пахнущую чесноком и петрушкой. В тот момент, когда его зубы вонзились в упругое мясо, раздался звонок в дверь.
«Наверняка та самая экспертша, которой поручено восстановить в квартире хорошую энергетику», – решил он и быстро прожевал все, что было во рту. Ему до смерти хотелось проверить, угадал ли он, рисуя в своем воображении образ этой штучки. Не раздумывая, он отправился в коридор, отпер замок и распахнул дверь.
Глава 5
Улица называлась Весенней. Любе очень понравилось, как это звучит, и она подумала, что ее авантюра обязательно должна закончиться счастливо. Конечно, она согласилась на авантюру, по-другому и не назовешь.
Она еще раз заглянула в бумажку, которую сжимала в руке. За время ее путешествия до Москвы бумажка помялась, и на месте одного из заломов оказался номер дома, написанный кое-как. То ли это дом десять, то ли шестнадцать. Вторая цифра была изображена небрежно и странно разрывалась наверху. Люба сама записывала адрес Грушина, который диктовала подруга, и винить, кроме себя, было некого.
Завернув на автобусную остановку, она поставила дорожную сумку на скамейку и достала мобильный телефон. Толком ей Лена ничего про своего двоюродного дядю не рассказала: ей было не до того. Ее захлестнули чувства, и она, сдав ребенка свекрови, упорхнула со своим новым возлюбленным. Еще неизвестно, ответит ли она.
– Ленка, привет.
– Алло! Люба, это ты? Ты уже добралась? – Лена была где-то далеко, вокруг нее все шумело, гудело и лязгало. Возможно, она сейчас находилась в порту или на автостраде. – Ты встретилась с Димой?
– Я как раз возле его дома! – прокричала Люба, испугав какую-то старушку, которая сердито зашевелила губами и забормотала что-то себе под нос. – Лена, какой у него номер дома? Десять или шестнадцать?
– Я ничего не слышу! – прокричала Лена издалека. Возможно, с другого конца земли. – Когда вернусь, сразу позвоню, поняла?
После этих ее слов все звуки исчезли, в телефоне воцарилась гулкая тишина. Досадуя, Люба захлопнула крышку, вздохнула и огляделась по сторонам. Перед светофором, дрожа от нетерпения, стояли рычащие автомобили, из-за них воздух над шоссе казался синим. Позднее лето катило по небу тяжелый шар солнца, напитанный спелым соком. Оранжевые дворники гонялись за первыми опавшими листьями, собирая их в яркие пакеты. Любе стало жалко листьев, жалко уходящего тепла, жалко себя.
Почему все так несправедливо? Почему именно она оказалась той женщиной, которой отказано в простом человеческом счастье? Все другие влюбляются, крутят романы и выскакивают замуж, а ей пришлось соглашаться на брак вслепую. Еще на вокзале, стоя на перроне в кашемировых сумерках, она слушала мерное сопение поезда и ощущала утрату чего-то важного. Наверное, это была мечта о настоящей любви, о неожиданно вспыхнувшей страсти, о случайной, незапланированной встрече с единственным мужчиной, который смог бы сделать ее безоглядно счастливой.
Поставив ногу на железное кружево ступеньки, она еще раздумывала, стоит ли ехать. Но потом вспомнила все, что проделал с ней Алекс, встряхнула головой и быстро прошла на свое место. В купе никого не было, и она обрадовалась: ей хотелось остаться один на один с собственными чувствами. Вагон бежал сквозь ночь по льющимся рельсам, и таинственные постукивания и пощелкивания усыпили Любу. Она уснула как была – в одежде, склонив голову на плоскую подушку. Проснувшись рано утром, долго приводила себя в порядок: несмотря ни на что, ей хотелось произвести на Грушина хорошее впечатление.