Через десять минут они покинули рыночный квартал и оказались в более спокойном жилом районе, где стояли скромные, но чистенькие дома. Девочка повела Скрипача в одну из боковых улочек. Как только они вошли туда, отовсюду появились дети и с криками окружили пришедших. В следующий миг из ворот, что вели в сад, выскочили трое вооружённых мужчин. Они двинулись на Скрипача с поднятыми тальварами, а толпа детей вдруг рассеялась, и наступила напряжённая тишина.
— Нагальский грал, — прорычал Скрипач. — Женщина убил Красный Клинок. Симхарал эти две брать. Я купить. Не тронуть. Три джаката.
— Два, — поправил один из охранников и сплюнул на брусчатку под ногами Скрипача. — Мы нашли симхарала.
— Два купить. Один привести. Не тронуть. Три. — Скрипач мрачно ухмыльнулся. — Хороший цена, дешёвый за честь грала. Дешёвый за защиту грала.
За спиной у Скрипача заговорил четвёртый мужчина.
— Да заплатите вы гралу, дураки! Тут и сотня золотых — не деньги. Это вы должны были защищать няньку с детьми, а сами сбежали, когда показались Красные Клинки. Если бы этот грал не нашёл и не купил девочек, они уже были бы обесчещены. Платите и благословите его во имя Королевы грёз, его и весь его род благословите во веки веков. — Солдат шагнул вперёд. На нём красовались доспехи наёмного стражника с капитанскими знаками отличия. На узком лице выделялись крестообразные шрамы — знак того, что он дрался под Й’гхатаном, а на тыльной стороне ладоней виднелись старые ожоги. Он твёрдо встретил взгляд Скрипача. — Прошу тебя назвать своё торговое имя, грал, чтобы мы могли поминать тебя в молитвах.
На секунду Скрипач замешкался, а затем назвал капитану своё настоящее имя, имя, которым его нарекли при рождении — давным-давно.
Услышав ответ, капитан нахмурился, но ничего не сказал.
Один из охранников подошёл к сапёру с монетами на ладони. Скрипач передал спящую девочку капитану.
— Неправильно, что она спит.
Седой воин осторожно принял у него ребёнка.
— Мы позовём домашнего целителя.
Скрипач огляделся. Дети явно происходили из богатой и влиятельной семьи, но здания вокруг казались сравнительно небольшими и принадлежали скорее всего мелким торговцам и ремесленникам.
— Раздели с нами трапезу, грал, — предложил капитан. — Дед этих девочек захочет с тобой поговорить.
Скрипача одолело любопытство, и он кивнул. Капитан повёл его к низким воротам, врезанным в стену вокруг сада. Трое охранников поспешили их отпереть. Первой внутрь пропустили старшую девочку.
За воротами раскинулся на удивление просторный сад, где воздух был влажным и прохладным от дыхания ручья, что тихо звенел где-то среди буйной растительности. Над выложенной камнями дорожкой смыкался полог из крон старых плодовых и ореховых деревьев. С другой стороны видна была высокая стена, возведённая целиком из мутного стекла. Отдельные секции сверкали радужными отблесками под капельками влаги и минеральных потёков. Скрипач никогда прежде не видел сразу столько стекла в одном месте. В стене виднелась одинокая дверь из льняного полотна, натянутого на тонкий металлический каркас. Перед ней стоял старик в помятом оранжевом облачении. Его кожу глубокого, богатого цвета охры оттеняла копна седых волос. Девочка побежала к старику и обняла его. Тот не сводил со Скрипача внимательного взгляда янтарных глаз.
Сапёр упал на одно колено.
— Благослови, духовидец! — прорычал он с самым грубым гральским акцентом, какой только мог изобразить.
Смех таннойского жреца прошелестел, словно песок на ветру.
— Я не могу благословить то, чем ты не являешься, господин, — тихо проговорил он. — Но прошу, раздели со мной и капитаном Туркой скромное угощение. Я полагаю, эти охранники пожелают исцелить свою отвагу тем, что позаботятся о детях здесь, в стенах сада. — Он положил морщинистую руку на лоб спящей девочки. — Сэляль защищается по-своему. Капитан, скажи целителю, что её нужно вернуть в этот мир — и аккуратно.
Капитан передал ребёнка одному из охранников.
— Ты слышал слова господина. Живо!
Обе девочки, а также их провожатый скрылись за льняной дверью. Таннойский духовидец жестом предложил Скрипачу и капитану Турке идти за ним и повёл обоих туда же, но не так поспешно.
В стеклянной комнате стоял низкий железный столик, а вокруг — обтянутые кожей сиденья высотой по щиколотку. В мисках на столике лежали фрукты и холодное мясо — красное от специй. Хрустальный графин с бледно-жёлтым вином был открыт, чтобы вино дышало. У дна графина скопился осадок в два пальца толщиной: бутоны пустынных цветов и тельца беломёдных пчёл. Вино наполняло комнату прохладным, сладковатым ароматом.
Внутренняя дверь в мраморной стене была сделана из крепкого дерева. В небольших альковах горели свечи, каждая — со своим цветом пламени. Отражения огоньков завораживающе поблёскивали в стеклянных плитках напротив.
Жрец сел и указал на остальные стульчики.
— Присаживайся. Я удивлён, что малазанский шпион рискнул своим маскарадом ради двух эрлинских детей. Ты теперь попытаешься вызнать ценные сведения у охваченных благодарностью родных?
Скрипач со вздохом откинул капюшон на спину.
— Я — малазанец, — признался он. — Но не шпион. Я скрываюсь, чтобы меня не нашли… малазанцы.
Старый жрец налил вина и протянул кубок сапёру.
— Ты — солдат.
— Да.
— Дезертир?
Скрипач поморщился.
— Не по своей воле. Императрица решила объявить вне закона моё подразделение. — Он пригубил сладкое цветочное вино.
Капитан Турка зашипел.
— «Мостожог». Солдат из Воинства Однорукого.
— Тебе многое известно, господин.
Духовидец указал на миски с едой.
— Прошу. Если после стольких лет войны ты ищешь мирную обитель, то совершил серьёзную ошибку, когда прибыл в Семь Городов.
— Это я понял, — сказал Скрипач и принялся за фрукты. — Потому и надеюсь как можно скорее купить себе место на корабле до Квон-Тали.
— Кансийский флот ушёл из Эрлитана, — заметил капитан. — Теперь редкий торговец решится плыть через океан. Высокие налоги…
— И возможность быстро разбогатеть, когда начнётся гражданская война, — продолжил, кивая, Скрипач. — Значит, придётся идти по суше, по крайней мере, до Арэна.
— Неразумно, — сказал старый жрец.
— Я знаю.
Но духовидец продолжал качать головой.
— Дело не только в грядущей войне. Чтобы добраться до Арэна, тебе придётся пересечь Пан’потсун-одан, которая граничит со священной пустыней Рараку. Из Рараку явится Вихрь Апокалипсиса. И более того, там состоится схождение.
Скрипач сощурился. Одиночник-дхэнраби.
— Это когда Взошедшие силы собираются в одном месте?
— Именно так.
— Что их притягивает?
— Врата. Пророчество о Тропе Ладоней. Одиночникам и д’иверсам врата обещают… нечто. Притягивают их, словно пламя — мотыльков.
— А чем могут заинтересовать оборотней врата Пути? Они не объединены в братство и не пользуются чародейством, во всяком случае, сколько-нибудь сложным.
— Удивительная глубина познаний для солдата.
Скрипач нахмурился.
— Солдат всегда недооценивают, — буркнул он. — Я не с закрытыми глазами провёл пятнадцать лет, сражаясь на войнах Империи. Император схлестнулся с обоими — Тричем и Рилландарасом — под Ли-Хэном. Я был там.
Таннойский духовидец склонил голову, извиняясь.
— У меня нет ответов на твои вопросы, — тихо проговорил он. — По правде говоря, я не думаю, что даже сами одиночники и д’иверсы точно знают, что́ ищут. Как лосось возвращается в те воды, где родился, так и они действуют инстинктивно, повинуясь грубому влечению и чувственному об́ещанию. — Он сложил руки. — Среди оборотней нет единства. Каждый — сам за себя. Эта Тропа Ладоней… — Старик помолчал, затем продолжил: — Это, вероятно, средство Восхождения — для победителя.
Скрипач медленно и натужно выпустил воздух из лёгких.
— Восхождение означает силу. Сила означает контроль. — Он перехватил взгляд рыжеватых глаз духовидца. — Если один из оборотней совершит Восхождение…
— Власть над своим родом и племенем, да. Такое происшествие будет иметь… последствия. В любом случае, друг мой, пустоши никогда не считались безопасным местом, а в грядущие месяцы одан превратится в обитель дикого ужаса, это я знаю наверняка.
— Благодарю за предупреждение.
— Но оно тебя не удержит.
— Боюсь, что нет.
— В таком случае, мне суждено предложить тебе некоторую защиту на время пути. Капитан, если тебя не затруднит?
Воин поднялся и ушёл.
— Объявленный вне закона солдат… — проговорил через некоторое время старик, — который рискует жизнью, чтобы вернуться в сердце Империи, приговорившей его к смерти. Это должна быть по-настоящему весомая необходимость.
Скрипач пожал плечами.
— «Мостожогов» помнят здесь, в Семи Городах. Их проклинают, но ими и восхищаются. Вы были честными солдатами, которые сражались на бесчестной войне. Говорят, ваше подразделение закалилось в жаре и на выжженном камне священной пустыни Рараку, когда преследовало отряд чародеев фалах’да. Эту историю я бы хотел однажды услышать, чтобы обратить её в песню.
Скрипач удивлённо раскрыл глаза. Чары духовидцев выпевались — никаких других ритуалов не требовалось. Хотя песни танно и посвящались миру, силу, по слухам, они имели огромную. Сапёр задумался, чем такое песнопение может закончиться для «мостожогов».
Духовидец, видимо, понял его незаданный вопрос, потому что улыбнулся.
— Такую песнь до сих пор ещё никто не пытался спеть. В песни танно есть залог Восхождения, но может ли целое подразделение взойти? Воистину, вот вопрос, заслуживающий ответа.
Скрипач вздохнул.
— Будь у меня время, я бы рассказал тебе эту историю.
— Это займёт лишь один миг.
— Что ты имеешь в виду?
Старый жрец поднял морщинистую длиннопалую руку.
— Если позволишь мне прикоснуться, я узнаю твою историю.
Сапёр отшатнулся.
— А-а, — вздохнул духовидец, — боишься, что я не лучшим образом обойдусь с твоими тайнами.
— Я боюсь, что их знание поставит твою жизнь под угрозу. Да и не все мои воспоминания — о делах честных и благородных.
Старик откинул голову и рассмеялся.
— Если бы все они были честны и благородны, ты мог бы с куда большими основаниями носить такое облачение, как я. Прости меня за неучтивую просьбу.
Капитан Турка вернулся с небольшим песочного цвета ларцом из морёного дерева. Он поставил его на столик перед своим господином, который откинул крышку и потянулся за чем-то внутри.
— Рараку была некогда морем, — сказал танно. Он вынул из ларца выцветшую белую раковину. — Такие останки можно найти в Священной пустыне, если знать, где пролегали древние берега. Кроме песни памяти о внутреннем море, в неё были вложены и другие песни. — Старик поднял глаза и встретил взгляд Скрипача. — Мои собственные песни силы. Прошу, прими этот дар за спасение жизни и чести моих внучек.
Скрипач поклонился старому жрецу и приподнял в ладонях раковину.
— Благодарю тебя, духовидец. Значит, твой дар даёт защиту?
— В некотором роде, — с улыбкой заметил жрец. Затем он встал. — Не смею тебя более задерживать, «мостожог». — Скрипач быстро поднялся. — Капитан Турка проводит тебя к выходу. — Старик шагнул ближе и положил руку на плечо Скрипачу. — Кимлок Духовидец благодарит тебя.
С раковиной в руках сапёр вышел из комнаты. Снаружи, в саду, прохладный влажный воздух коснулся его мокрого от пота лба.
— Кимлок… — едва слышно прошептал Скрипач.
Турка хмыкнул, шагая рядом с ним по дорожке к воротам.
— Первый гость за одиннадцать лет. Ты понимаешь, какой чести удостоился, «мостожог»?
— Ясно, что он очень ценит своих внучек, — сухо ответил Скрипач. — Одиннадцать лет, говоришь? Выходит, последним его гостем был…
— Первый Кулак Дуджек Однорукий из Малазанской империи.
— С предложением мирной сдачи Каракаранга, святого города культа танно. Кимлок утверждал, что может уничтожить малазанские легионы. Полностью. Однако сдался, и его имя теперь вошло в поговорки как символ пустых угроз.
Турка фыркнул.
— Он открыл ворота города, ибо ценит жизнь превыше всего. Он постиг вашу Империю и понял, что смерть тысяч ничего для неё не значит. Малаз всё равно получил бы то, чего хотел. А хотел он Каракаранг.
Скрипач поморщился. С грубоватым сарказмом он сказал:
— И если это означало бы привести в святой город т’лан имассов — как оно случилось в Арэне, — мы бы так и сделали. Сомневаюсь, что чары Кимлока смогли бы сдержать т’лан имассов.
Оба остановились у ворот. Турка раскрыл створки, и в его тёмных глазах блеснула старая боль.
— Поэтому Кимлок так и поступил, — сказал он. — Бойня в Арэне выказала всё безумие Империи…
— То, что случилось во время Арэнского мятежа, было ошибкой, — огрызнулся Скрипач. — Никто не давал приказа Логросовым т’лан имассам.
Вместо ответа Турка только горько усмехнулся и жестом предложил сапёру выйти на улицу.
— Ступай с миром, «мостожог».
Раздражённый Скрипач вышел.
Повизгивая от восторга, Моби метнулся через узкую комнату и врезался в грудь Скрипача, с бешеным хлопаньем крыльев цепляясь за одежду. Сапёр выругался и, отодвинув в сторону фамилиара, который чуть не задушил его в объятиях, перешагнул порог и запер за собой дверь.
— Я уже начал беспокоиться, — пророкотал Калам из теней в дальнем конце комнаты.
— Отвлёкся, — буркнул Скрипач.
— Неприятности?
Сапёр пожал плечами, расстёгивая верхний плащ, под которым блеснула кольчужная рубаха с кожаными накладками.
— Остальные где?
— В саду, — с некоторой иронией ответил Калам.
По пути Скрипач остановился у своего вещевого мешка. Он присел и положил туда раковину танно, завернув в запасную рубашку.
Когда сапёр подсел к небольшому столу, Калам налил приятелю кружку разведённого водой вина и заново наполнил собственную.
— Ну?
— Трещотку в рот воткну! — проворчал Скрипач и сделал солидный глоток, прежде чем продолжить. — На стенах полным-полно знаков. Думаю, неделя — не больше, — и улицы станут красными от крови.
— У нас есть кони, мулы и припасы. Будем уже на подходе к одану. Там безопаснее.
Скрипач внимательно посмотрел на своего товарища. Тёмное, грубоватое лицо Калама поблёскивало в мутном дневном свете, пробивавшемся из занавешенного окна. Пара ножей лежала на столе перед убийцей, а рядом — точило.
— Может, и так. А может, и нет.
— Ладони на стенах?
Скрипач хмыкнул.
— Это ты их заметил.
— Куча знаков восстания, размечены тайные места для сходок, извещение об обрядах Дриджны — это всё я могу прочесть не хуже любого местного. Но вот эти нечеловеческие отпечатки ладоней — нечто совсем другое. — Калам наклонился вперёд и взял ножи. Он бездумно скрестил голубоватые клинки. — Похоже, они указывают направление. На юг.
— В Пан’потсун-одан, — сказал Скрипач. — Это схождение.
Убийца замер, не сводя тёмных глаз с перекрещенных лезвий.
— А вот такого слуха я ещё не слышал.
— Это мнение Кимлока.
— Кимлока?! — Калам выругался. — Он в городе?
— Говорят, да.
Скрипач глотнул ещё вина. Если рассказать убийце о произошедшем на рынке — и о встрече с духовидцем, — Калам очень быстро окажется за дверью. А Кимлок — за вратами Худа. Сам Кимлок, его родня, его охрана. Все. Человек, сидевший напротив Скрипача, всегда действовал наверняка. Вот и ещё один дар для тебя, Кимлок… моё молчание.
В коридоре раздались шаги, и вскоре на пороге появился Крокус.
— У вас тут темно, как в пещере.
— Где Апсалар? — резко спросил Скрипач.
— В саду — где же ещё? — огрызнулся вор-даруджиец.
Сапёр взял себя в руки. Старые страхи по-прежнему не желали уходить в прошлое. Раньше, если она пропадала из виду, после всегда случалась беда. Когда она пропадала из виду, следовало быть начеку. Тяжело поверить, что девушка уже не является тем, чем была раньше. Между прочим, если Покровитель убийц вдруг решит снова одержать её, первым знаком этого для нас станет нож в горле. Скрипач помассировал каменные мышцы шеи и вздохнул.
Крокус подтащил к столу стул, плюхнулся на него и потянулся за вином.
— Мы уже устали ждать, — заявил он. — Если нам и вправду нужно пересечь эту проклятую пустошь, давайте выступать в дорогу. За стеной сада груда вонючего мусора уже такая, что забились канавы и стоки. И полным-полно крыс. Воздух горячий и густой, толком даже не вдохнёшь. Нас мор приберёт, если мы тут будем дальше торчать.
— Понадеемся, что это будет синеязычка, — заметил Калам.
— Это ещё что такое?
— Язык от неё синеет и опухает, — объяснил Скрипач.
— А что в этом хорошего?
— Говорить не можешь.
Над головой блестели звёзды, но луна ещё не взошла, а Калам двигался в сторону Джен’раба. Старая дорога поднималась к вершине холма великанскими ступенями; прорехи, словно выбитые зубы, темнели там, где обтёсанные каменные блоки вытащили, чтобы использовать для строительства в других районах Эрлитана. В прорехах рос запутанный кустарник, длинные жёсткие корни которого впились в склон холма.
Убийца легко скользил среди развалин, пригибаясь, чтобы его силуэт не выделялся на фоне ночного неба, если кто-то вдруг решит посмотреть на Джен’раб с улиц внизу. В городе царила странная, неестественная тишина. Редкие патрули малазанских солдат оказались вдруг одни, словно их назначили охранять некрополь, где, кроме призраков, никого нет. Стражники нервничали и поэтому вели себя шумно, так что Каламу без труда удавалось разминуться с ними на улицах и в переулках.