Петр помалкивал; директор говорил все спокойнее и под конец все снова свел к той же изначальной шутке:
- Так что сам, Петро, видишь: рано тебе в замы идти. Повременить надо...
Навстречу уже бежали окраинные домики Астафьевки - с приусадебными садами, каменными сараями-подвалами перед каждым домом, что исстари кладутся в деревнях на случай пожара, с широкой, улицей, сплошь поросшей травой и совершенно безлюдной в этот жаркий полуденный час.
Прежде Астафьевка была центром небольшого колхоза, объединявшего еще три таких же соседних села, - недавно ее присоединили к плодосовхозу, и стала она в официальных документах, а потом и в разговорах для удобства называться третьим отделением, или, еще короче, - третьим. Так что плодоводство - это только основной профиль хозяйства; помимо садов, в совхозе и пахотные земли, и животноводческие фермы, коих после присоединения Астафьевки прибавилось. Присоединению этому Тарас Константинович противился сколько мог, не вызвало оно энтузиазма и в коллективе совхоза - налаженного, одного из лучших хозяйств области: Астафьевка переходила к ним не только со всем своим не ахти каким богатством, но и со своими прорехами и долгами.
В первый год, как и следовало ожидать, показатели совхоза резко покатились вниз, на второй - выровнялись, хотя хлопот это стоило немалых. Сейчас, в начале третьего года, Астафьевское отделение было уже не последним в совхозе, дела в нем могли бы идти и вовсе не плохо, окажись тут управляющим кто-нибудь порасторопнее и старательнее, чем этот Игонькин, будь он неладен!
- Кадры нужно беречь. С кадрами нужно работать, - неизменно отвечал председатель райисполкома на каждую попытку заменить управляющего. Приходилось только руками от досады разводить: ох, и наловчились же мы сыпать демагогическими словесами, попробуй не согласиться с ними: кадры-то действительно беречь нужно!
Было бы, кстати, неверным считать, что Тарас Константинович желал Игонькину только проштрафиться, как он давеча необдуманно сказал Петру, в иную минуту, равно искренне, он желал ему и повышения - лишь бы с глаз долой!..
- Вон, встречает, - ухмыльнулся Петр. - Вежливый!..
Игонькин, представительный, с румяными, полными щеками, в короткой клетчатой рубахе навыпуск, в отутюженных брюках и легких сандалетах, проворно сбежал с крыльца конторы.
- С приездом, Тарас Константинович! Гостям всегда рады!
- Я не гость, а директор, - отрезал тот.
- Хороший человек - всегда гость, - нисколько не потерявшись, но и без всякого угодничества возразил Игонькин.
Круглое, румяное лицо его при этом светилось таким неподдельным удовольствием, а карие умные глаза - может быть, лишь самую малость плутоватые - смотрели так ясно, что Тарас Константинович испытал на какое-то мгновение замешательство, - это всегда случалось с ним при встрече с Игонькиным. Может, и правда он к нему предвзято относится? привычно мелькнула и так же привычно ушла мыслишка, тут же уступив место другой, резкой и бескомпромиссной. Кой черт! Ошибаться в этом человеке, обезоруживающем поначалу своим простодушием каждого, может он, директор, но не весь коллектив.
Недаром же по совхозу гуляет присказка, обозначающая предел спокойствия и благополучия: "Живу, как Игонькин".
- Ну, пошли в твои хсромы.
- Прошу, Тарас Константинович, прошу.
Контора отделения находилась в помещении правления бывшего колхоза. В других отделениях заведующие ютились в случайно приспособленных комнатушках, а то и вовсе в закутках, пребывая в них, впрочем, недолго, Игонькин удобно и просторно расположился в бывшем председательском кабинете, отвоевав его у сельсовета; на это у него нашлись и желание, и настойчивость.
За месяц с небольшим, что Тарас Константинович не был здесь, в кабинете появилось нечто новое - кресло с мягкими подлокотниками; опустившись на свое место, Игонькин пытался прикрыть их руками, Тарас Константинович насмешливо спросил:
- Откуда трон добыл?
- Из дому. Чтобы геморрой не нажить, - доверительно рассмеялся Игонькин.
- Долго, значит, сидеть собираешься.
В глазах управляющего - на секунду - мелькнула умная насмешка.
- Я солдат, Тарас Константинович. Куда пошлют.
- Ходить надо больше. А не в кабинете отсиживаться, - Я к вам звонил, сказали - вы ко мне поехали, - снова, уже добродушно и обезоруживающе улыбаясь, объяснил Игонькпн. - Не по полям же вам за мной рыскать.
- Ну ладно, рассказывай, как тут...
По информации Игонькина, в отделении все было в ажуре - свое излюбленное словцо он ввертывал где надо и не надо. О положении дел в Астафьевке Тарас Константинович знал не хуже управляющего - выйдя из отпуска, он побывал на всех полях, Игонькин, в общем, был прав. Весна в этом году выдалась на редкость ранней, и хотя сроки всех весенних работ в садах и в полеводстве сдвинулись чуть ли не на полмесяца, проведены они нормально, в этом отношении и Астафьевка не была исключением. Все так, и все же, слушая, Тарас Константинович посматривал на Игонькина с горьким недоумением: в его годы он сам, как кипяток, кипел. А у этого за каждой бойкой фразой - спокойствие; не организатор, а регистратор, где уж ему вперед смотреть!
В дверь заглянула женщина в белом, по-старушечьи повязанном платочке, Игонькин быстро и строго сказал:
- Потом зайдешь. Занят.
Дверь послушно закрылась. Тарас Константинович попенял:
- Чего ж так? Может, неотложное что.
- Знаю я их неотложное, - недовольно поморщился Игонькин. - Машину завтра на базар. Пока картошка да соленая капуста в цене.
- Тоже надо... - Тарас Константинович поднялся, давая понять, что первая часть разговора окончена. - Давай, управляющий, вот о чем посоветуемся. Сиди, сиди...
Нам выдали одну путевку на туристский поезд. Отправка через неделю. По южным городам. Ростов, Минводы, Симферополь, еще там что-то. Купированный вагон, трехразовое питание - красота, верно?.. Так вот: кому, по-твоему, можно тут у вас дать ее? Считай, дороже любой премии.
- Еще бы! - Игонькнн даже языком прищелкнул, и такая ясная готовность, надежда мелькнули в его взгляде, что Тарас Константинович хмыкнул. В отпуск, даже бессрочный, он отпустил бы управляющего с великой охотой, прямо сейчас, но наградить его бесплатной путевкой - это уж дудки!
- Так кому же?
По светлому лицу управляющего прошло быстрое облачко разочарования, и тут же он озабоченно потер гладкий подбородок.
- Да, тут подумать надо...
Вышагивая по кабинету, Тарас Константинович останови лея.
- Есть такое мнение: Морозовой Анне Павловне.
Как ты?
- Москвичке? - весь вид Игонькина выразил изумление. - Да она же на пенсии.
- Ну и что? Вот ей подарок и будет. Скуповато мы ее, кстати, проводили. Если по совести говорить.
- Я что-то, Тарас Константинович, не того... - Игонькин развел руками, все еще не веря, что директор говорит всерьез. - Последний год она у меня, по существу, сторожихой на ферме работала. Личность-то ничем не приметная. Я и запомнил-то ее только потому, что все ее не по фамилии зовут. "Москвичка, москвичка". Непривычно как-то вроде.
Тарас Константинович снова остановился - прямо против сидящего и недоумевающего Игонъкина.
- А когда у тебя на ферме ночной отел шел, кто телят принимал? Не сторожиха эта?
- И что ж из того? Не она одна.
- А ты хоть знаешь, почему ее москвичкой зовут?
- Слыхал. Родом будто из Москвы. Что же, за это и премировать? Игонькин хохотнул, тут же согнал улыбку. - Тогда уж скорей сыну ее, Василию, отдать. Тракторист, и вкалывает подходяще. В самом ажуре будет.
- Вот пусть он еще и повкалывает. Сколько мать-то вкалывала. - Тарас Константинович хмыкнул. - В общем, если не возражаешь, ей. Таково же мнение и партбюро.
- Да я что же. Ладно.
- Отлично, договорились. - Прикидывая, не забыл ли чего еще, Тарас Константинович сдвинул косматые брови и тут же удивленно, с живейшим любопытством вскинул их. На полу, вдоль плинтуса лежала какая-то узкая штуковина в аккуратном брезентовом чехольчике.
- Это что у тебя за новая техника такая?
Игонькин выскочил из-за стола, круглые гладкие щеки его порозовели.
- Да так это, подарили мне... - Он проворно задвинул подарок ногой под стол. - Удилище складное.
Прищуренные глаза директора глянули на него остро и насмешливо.
- Тебе бы, Игонькпн, в рыбхозе командовать.
- А я там работал, - наигранно простодушно сказал Игонькин. - Без малого три года руководил.
- И как?
- Все в ажуре. Водоемы зарыбляли. Свежую рыбу давали. - Игонъкин повел плечами, будто удивляясь вопросу: как же, мол, иначе может быть?
- А чего ж ушел оттуда?
- На колхоз бросили, сам-то разве бы ушел? Вот где рыбы-то было! И никакой удочки не надо. В отстойник придешь, глубина десять сантиметров, карпы, можно сказать, пешком ходят. За хвост - да на сковородку со сметаной!
От удовольствия Игонъкин причмокнул губами, не очень уверенно спросил:
От удовольствия Игонъкин причмокнул губами, не очень уверенно спросил:
- Может, зайдем, Тарас Константинович? Время к обеду, а рыбка у меня и сейчас есть.
- Любишь ты сладко пожить, Игонькин, - усмехнулся директор, не отозвавшись на приглашение.
- А кто не любит? Цель нашего государства - чтоб все люди хорошо жили, - убежденно сказал Игонькин, и снова в его ясных карих глазах обозначилась мимолетная умная насмешка: голыми руками меня, директор, не возьмешь!..
- Ладно, сиди, - утратив всякий интерес к разговору, кивнул Тарас Константинович. - А я сейчас к Морозовой - пускай собирается.
- Раз так - и я с вами. - Игонькин с готовностью одернул рубашку. Порадуем старуху.
- Да я уж один, тебя люди ждут. - Стоя рядом с РТгонькиным, статным и розовощеким, Тарас Константинович взглянул на него - снизу вверх, легонько завидуя его молодости, здоровью и недоумевая, как такой мужик может быть неважным работником. Не хватает у человека чего-то или, наоборот, чего-то лишку в нем?
3
- Читай, просвещайся, - сказал Тарас Константинович, вылезая из машины. - Я с полчасика, не больше.
Если еще хозяйка дома.
- Угу, - кивнул Петр, сладко зевнув и явно настраиваясь на другое времяпрепровождение.
В крохотном дворике, где под навесом белела поленница березовых дров, бродила вся хозяйская живность - пяток очумевших от жары кур. Двери в сенки и вторые, в комнату, были открыты, оттуда доносилось ровное постукивание швейной машинки.
- Гостей тут принимают? - громко спросил Тарас Константинович, переступив порог.
Не отпуская ручки, Анна Павловна взглянула на вошедшего поверх очков и тут же сдернула их, вскочила; по ее крупному, чуть одутловатому лицу побежали ласковые мелкие морщинки.
- Батюшки, кто пожаловал! А я слышу - машина вроде зашурчала. Так и думать не подумала, что ко мне это. Садись, Константиныч, садись. Вот уважил, так разуважил старую!
Сыпя мягким, не по-местному акающим говорком, хозяйка засуетилась, прибирая на ходу, хотя в тесной комнате и без того царили порядок и чистота. Железная койка в углу с высокими белыми подушками, комодик в простенке, стол у окна и печка с выдвинутой плитой у самой двери - все это было расположено впритык и всетаки уютно.
От крашеного пола исходил приятный холодок, пахло чем-то вкусным, жареным, - Тарас Константинович незаметно сглотнул: опять по спешке одним кофе позавтракал... Под веселый говорок хозяйки он протиснулся к окну, сел, снова подивившись, как в такой тесноте помещаются тут по праздникам две дочери и сын Анны Павловны, да еще с семьями. Дети живут отдельно, просторно, гулянки продолжаются у них, но по установившейся традиции первый день любого большого праздника - у матери. Бывал тут в гостях и Тарас Константинович и тоже умещался...
- Как же ты там гулял-отдыхал, на курортах-то на своих? - усевшись наконец и подперев голову рукой, спросила Анна Павловна. - С лица-то вроде посвежел, а поправки нет, не видно.
- Хорошо отдыхал, Анна Павловна, - улыбаясь, кивал Тарас Константинович, тепло и зорко вглядываясь в хозяйку - как и она в него. Нисколько не изменилась, пожалуй; разве что прибавилось седины в волосах, покрытых линялой косынкой, - они, как и у него, были теперь уже не черными и еще не сплошь белыми, а какимито сивыми, - да глубже, с ясной стариковской грустинкой, стали глаза. Человек после какого-то рубежа стареет не постепенно, а рывками: год, пять лет - он все вроде такой же, а потом раз - и сдал. Потом опять словно его законсервировали, и снова рывок. Тарас Константинович с Морозовой одногодки, и следующий рывок у них будет, видно, последним. Такой же, наверно, была бы сейчас и Маша...
- Чего ж тогда раньше на неделю заявился? - с веселым любопытством допытывалась хозяйка. - Ты не вздыхай - ты отвечай.
- Заскучал, Павловна, - признался Тарас Константинович, - Да и непорядок это, сказать тебе. Уехал в отпуск накануне посевной. Отродясь в такую пору баклуши не бил. Врачи угнали.
- Вот и досиживал бы.
- Да ведь как? Получше стало - хватит, чувствую.
Недельку, мол, дома поотдыхаю. А тут уж не усидел, конечно.
- Вот, вот, - обрадованно подтвердила Анна Павловна. - По себе знаю: как старый лапоть стала - все ему куда-то бежать надо. Весь день и крутишься. То одно, то другое!
- Не соскучилась, значит, на пенсии?
- Да когда, говорю тебе! В избах отмыла, выскоблила, теперь внучатам пошить кое-что надо. - Анна Павловна, как-то лукаво наклонив голову, спросила: - А ты что - или на работу обратно звать пришел?
- Да нет... Я, Анна Павловна, поинтереснее тебе предложение привез. Решили тебя на туристский поезд послать.
- Это что же за штука-то?
Тарас Константинович объяснил, с интересом ожидая ответа. - Морозова на минуту-другую задумалась, что-то прикидывая, и махнула рукой.
- А что? Поеду, Константиныч, ей-богу, поеду! Хоть напоследок покатаюсь. Дорогая она, эта путевка?
- Сто пятьдесят с чем-то либо сто шестьдесят.
- Э, дорогонько, дорогонько!
- Так оплачиваем-то ее мы, - успокоил Тарас Константинович. - И на дорогу, думаю, еще подкинем.
- Так-то оно так... - Морозова остановила на директоре спокойный прямой взгляд. - Константиныч, скажи ты мне по совести: не обидятся люди? Нашли, мол, кому дать - старой песочнице! Есть ведь и помоложе меня, что заслужили.
- А ты не заслужила, Анна Павловна? - почему-то начав волноваться, спросил Тарас Константинович. - Разве ты чем хуже других?
- И не хуже ровно. Да и не лучше. Как все.
- Сколько ты у нас в совхозе проработала?
- Ну сколько? С октября сорок первого.
- А сомневаешься, - упрекнул Тарас Константинович. - Четверть века, выходит. Да еще с загогулиной.
- Как привезли, так в тот день и вышла. - Анна Павловна раздумчиво покачала головой. - Сам, поди, помнишь.
Тарас Константинович помнил.
Спасаясь от мелкого холодного дождя, эвакуированные жались под навесом хозяйственного сарая, с баулами и узлами, разношерстно одетые и грязные; приглушенный беспокойный гул их голосов доносился из коридора сюда, в кабинет, - Тарасу Константиновичу было и жаль их, и стыдно перед ними. Война, как чудовищная взрывная волна, выбила их из родных гнезд; они, уже видевшие бомбежки, смерть, горе, ждали от него немедленной помощи, решения своей участи, - он встречал их в теплом кабинете, в защитном кителе с белоснежным подворотничком, в хромовых сапогах, покуривая легкий душистый табак и мучаясь от собственного бессилия. Забрали главного агронома, зоотехника, агрономасадовода, большинство механизаторов, лучшие машины - с кем, как ему было работать дальше? С маникюршей из Смоленска, глядевшей на него еще полными ужаса глазами? Со стариком-гримером, у которого от старости дергалось веко и тряслись склеротичные руки? Как их всех расселить, накормить, найти подходящую работу? Чем, наконец, унять собственную тревогу, которая как тяжелым молотом бухала в его и без того не очень здоровое сердце? В довершение секретарь обкома, у которого он побывал вчера, - взвинченный, задерганный звонками, - отчитал его, как мальчишку.
- Чтоб я больше от тебя ни о каком фронте не слышал! Ясно! Мы бронируем директоров совхозов, годных к строевой. А ты не строевик - смотрел я твое личное Дело, не ври! Пойдешь писарем или в похоронную команду - от тебя что, больше толку будет? Поезжай работай - там твой фронт. Гони мясо, молоко, зерно, хлеб - все гони! Сколько можешь. Вот за это и спрашивать будем. Да так, что фронт тебе еще манной небесной покажется!
Чертыхнувшись, Тарас Константинович свернул и закурил новую папиросу, вызвал секретаршу.
- Зови сначала тех, кто с ребятишками.
Вошла статная черноволосая женщина в потемневшей от дождя жакетке, с отброшенной на плечи шалью; несмотря на измученное, довольно еще молодое лицо и синие полукружья под глазами, взгляд ее был тверд, даже спокоен.
- Ну и дороги у вас, - сдержанным и все равно сильным чистым голосом сказала она.
- Обыкновенные, районные. - Директор в душе подосадовал: опять интеллигенция. - Садитесь. Откуда вы?
Фамилия?
- Из Москвы. Морозова.
- Из самой Москвы? - Тарас Константинович жадно глотнул табачного дыму. - Ну как она там?
- Бегут. Как крысы, бегут, - жестко, темнея, сказала женщина. - А Москва стоит.
- Чего ж вы так о людях? Вы же тоже уехали.
- Трое ребят. Велели ехать.
- Каких лет? - с некоторой надеждой спросил Тарас Константинович.
Она поняла его - перечислила, не уточняя, сын или дочь, не называя имен.
- Шесть, восемь и одиннадцать. Не работники.
- Понятно... А где вы работали?
- На галантерейной фабрике. - Женщина устало и машинально пригладила рукой чуть вьющиеся на лбу и, должно быть, все еще мокрые волосы. Зонтики делали,
- Муж есть?
- Троих без мужа не заводят.
- Где?
- Где ж ему сейчас быть.
- Офицер?
- Солдат.
Прикидывая, Тарас Константинович в затруднении побарабанил пальцами по столу.
- Какую же вам работу дать?