- Главбух? Еще как! Задумал новые шторки в машину себе повесить, так веришь - год уламывал.
- То-то и оно. А поглядеть-то их можно? Не кота же в мешке брать.
- Чудак человек - ну, конечно! Пойдем я тебя сведу в наш диспетчерский пункт. Есть там у меня чудо-девица, она тебе все и покажет.
С легкостью, неожиданной, казалось бы, для такой туши, председатель сбежал по крутой лестнице, увлекая под руку Тараса Константиновича, толкнул дверь со строгой табличкой "Вход посторонним воспрещен". Небольшая комната с аппаратами на столах сразу стала тесной - прежде всего от громкого хозяйского голоса председателя.
- Вот, Оленька, познакомь этого недоверчивого товарища со своей техникой. Обольсти, так сказать! Потом он сам к нам на поклон придет. Ну привет!
В комнате снова стало просторно; хозяйка ее, невысокая белокурая девушка, - ее-то повнимательней, чем аппаратуру, и разглядывал сейчас украдкой Тарас Константинович, - простучала каблучками, подвинула стул.
- Садитесь, пожалуйста.
У нее было простенькое, почти не загорелое лицо с пушистыми бровями и полными некрашеными губами, карие глаза смотрели открыто и приветливо, в скромном вырезе легкой кофточки как-то доверчиво голубела ложбинка груди. Симпатичная, - пришел к окончательному выводу Тарас Константинович, мысленно присоединившись к одобрительному отзыву Забнева: что-то в ней есть - такое... И подумал, что в семье, как ни странно, будет верховодить она, а не Быков: сильные люди всегда почему-то охотно подчиняются вот таким, доверчивым и простеньким, потом уж это становится привычкой...
- Вас, конечно, интересует "РСВ-1"?
- Да, для совхоза. Это вот этот комодик, что ли? - Тарас Константинович кивнул на серебристый, действительно похожий, на миниатюрный комодик, ящик.
- Нет, - засмеялась Ольга. - Это "РСО-30", коротковолновая радиостанция, для дальней связи. А ваши - эти вот.
Она показала на второй стол, где стояли связанные между собой шнурами три небольших аппарата, покрашенных мягкой сиреневой краской.
- Приемо-передатчик, блок питания и пульт управления, - объяснила она, поочередно дотрагиваясь до приборов обнаженной по плечо рукой. - Радиус действия - тридцать километров. Очень экономичный - энергии расходуют мало, слышимость великолепная. Видите, какие компактные - в одной коробке укладываются. Подключили к антенне, и все.
Теперь Тарас Константинович смотрел и на Ольгу и на приборы. Штуковина, кажется, стоящая, радиус в тридцать километров с лихвой.
- И на каждой точке нужно держать специалиста?
- Нет, зачем же. Кто рядом сидит, ответить может.
Счетовод, допустим. Учетчик. Техник нужен один - в конторе, где у вас главный пункт будет. В работе они удивительно простые.
На пульте управления, по виду смахивающем на обыкновенный домашний динамик, вспыхнул красный глазок, - Ольга взяла черный эбонитовый микрофончик на шнуре, щелкнула кнопкой.
- Управление слушает. Прием.
Показывая Тарасу Константиновичу, она протянула на ладони микрофон, из его черных ребристых щелей громко прозвучал веселый мужской голос:
- Привет, Оленька, Озеров. Запиши: три шатуна, один коленчатый...
Девушка проворно записала, снова, переключая, щелкнула кнопкой.
- Вас поняла. Прием.
- Приезжай к нам - рацию надо проверить. Прием.
- А что случилось? Слышу вас хорошо.
- Да ничего не случилось. - В громком молодом голосе прозвучали озорные нотки. - А вдруг случится?
Проконсультировать надо бы. Прием.
- Все шутишь, Озеров? - засмеялась Ольга. - Запись передам, счастливо.
Глазок на пульте погас. Ольга повернулась к Тарасу Константиновичу довольная и чуть порумяневшая.
- Видите, как просто?
- Недурно, - кивнул Тарас Константинович и неожиданно спросил: - Ну, купим мы эти штуковины - пойдете к нам работать?
- Да вы что! - Девушка с веселым недоумением посмотрела на седого бровастого старика.
- Вы даже не спросили, куда я вас зову. Места у нас - не чета вашим.
- Это не имеет значения. - Ольга улыбнулась.
- Да ну? А по-моему, имеет. - Не спуская с нее взгляда, Тарас Константинович значительно назвался: - Я директор Присурского совхоза.
- Ну и что? - снова удивилась девушка, но уже в следующую секунду вспыхнула и, выдавая себя с головой, безошибочно назвала его по имени-отчеству: - Ой, да Тарас Константинович! Вы знаете, какие они удобные, "РСВ"! Телефона вам с ними не надо. Всегда будете знать, что в отделениях делается. Они на УКВ работают:
ни помехи, ни грозовые разряды - ничего на них не действует!
Позабавившись про себя, - видно, расписал его Быков, если девушка даже имя его запомнила! - Тарас Константинович шутливо замахал руками.
- Уговорили, уговорили! А работать-то все-таки - пойдете?
- Мама в сентябре приедет... - Девушка прижала к пылающим щекам ладони, испуганно покосилась на дверь. - Только Николаю Дмитричу ничего не говорите:
убьет он меня!
- Не убьет. Нас трое - руки обломает, хоть он и здоровый. - Тарас Константинович довольно засмеялся и уже другим, деловитым тоном осведомился: - У вас какая ставка?
- Сто тридцать.
- Ну, сто тридцать я, пожалуй, не смогу. А рублей сто - сто десять...
- Да это не важно! - горячо запротестовала Ольга.
- Почему не важно? И это будет важно. - Тарас Константинович поднялся. - Значит, договорились и пока, значит, молчок. Так?
Полная смущения, с благодарно сияющими глазами, девушка кивнула.
- Ну и отлично. Заключим, так сказать, двойственный союз честным рукопожатием. - Тарас Константинович бережно пожал Ольге руку и уже в дверях вспомнил: - За Андрея Семеновича не тревожьтесь. У него сейчас работенки - по маковку.
- Он мне говорил. - Девушка снова смущенно зарумянилась. - Вчера был.
Теперь настала очередь удивляться Тарасу Константиновичу.
- Это когда ж он успел?
- Да чуть ли не светать начало. - Ольга счастливо засмеялась. - Я с подружкой живу - так перепугал нас.
Выскочили, думали - случилось что. А это - он. Приехал, говорит, сказать, что занят очень. Тут же и умчался.
- Силен! - Тарас Константинович одобрительно качнул головой и заговорщически подмигнул: - Председателю, если спросит, скажете - срочно, мол, вызвали.
Негоже к знакомому человеку с кукишем в кармане являться.
Из конторы он вышел с эдаким плутовским выражением на лице, легко вскочил в машину.
- По домам, Петро! Погостевали, хватит. По домам, по морям. Знаешь такую песню?
По морям, морям, морям - Нынче здесь, а завтра там.
- Знаю, что ее никто не поет, - ухмыльнулся Петр, поворачивая на людную магистраль.
- Никто не поет, а я вот пою.
- То-то и странно. Час назад рычали на меня. А теперь поете.
- Прямо уж рычал? - засмеялся Тарас Константинович.
- А то!
- Виноват тогда, прости. У тебя выговор есть?
Бог миловал. А вам что - вкатили?
- Догадался. Третий по счету.
- Ну, так вам и надо.
- Это с какой же стати? - притворно возмутился директор.
- У вас зарплата втрое больше, чем у меня, - рассудил Петр. - А за что, если не секрет?
- За то, что не погноили яблок. А отдали их людям.
- Да ведь дурость же это! - Петр возмутился, нажал на газ. - По башке бы за такие выговора!
- Конечно, дурость. Не кипятись, а то собьешь еще кого - тогда самому по башке дадут.
- Больно вы что-то веселый - после выговора-то?
- А я после выговора дельце одно стоящее провернул! - довольно засмеялся Тарас Константинович.
Домой он прибыл в самом добром расположении духа, еще не зная, что начавшийся с неприятностей день ими же и кончится.
Он в одиночестве ужинал, когда пришел Забнев - усталый, с черными от пыли крыльями носа и весь какой-то взъерошенный.
- Подсаживайся, Александр Федорович, - кивнул хозяин на разложенную на газете городскую колбасу, сайку и булькающий на электроплитке чайник.
- Тарас Константинович, я Игонькина выгнал. - Забнев тяжело плюхнулся на стул. - Подонок!
- Что? - Тарас Константинович понимал, что главный агроном не имел права поступить так - это означало прямую подмену директора, превышение своих полномочий, но уже знал, чувствовал одновременно с холодком, коснувшимся щеки, что Забнев так именно и сделал. - Как выгнал?
- Обыкновенно. Сказал, чтоб утром на работу не выходил. И послал еще если быть точным!
- Да рассказывай ты, что ли! Что стряслось?
- А ничего особенного. Приехал после обеда - его нет нигде. А на Горкином поле комбайн стоит - перегонять надо. Счетовод юлит, не знает, мол, ничего. У бабенок выпытал: старые дружки из района нагрянули - в "Красный пахарь" на стерлядь и махнули...
Не прерывая рассказа, Забнев машинально очнстил кусок колбасы и так же машинально, вряд ли заметив, прожевал его.
- Не поленился - съездил. Точно - тепленькие сидят. Ну, я и не сдержался - объявил! Видали бы, как ощерился. "Смотрите, говорит, зубы не обломайте, не для вас я орешек..."
- Ты с чаем давай, - засопев, посоветовал Тарас Константинович. Уязвленное директорское самолюбие его так и не взыграло, и грозно хмурился он только для того, чтобы скрыть и одобрение и восхищение. Вот что значит моложе чуть не на тридцать лет: директор тянул, осторожничал, а этот взял и рубанул!
- Ты с чаем давай, - засопев, посоветовал Тарас Константинович. Уязвленное директорское самолюбие его так и не взыграло, и грозно хмурился он только для того, чтобы скрыть и одобрение и восхищение. Вот что значит моложе чуть не на тридцать лет: директор тянул, осторожничал, а этот взял и рубанул!
- Молодец! Пиши докладную, с утра завтра - приказ. Хватит!
В прищуренных глазах Забнева запрыгали покаянные и лукавые бесенята.
- А район как же?
- Поставим перед фактом. Семь бед - один ответ! - Тарас Константинович налил в стакан чай, с веселой хитринкой посмотрел на главного агронома: Слушай, Федорыч, а ты знаешь, что такое "РСВ"?
11
Быков зачем-то проверил, плотно ли прикрыта дверь, и только после этого подошел к столу.
- Тарас Константинович, вы получили приказ из треста?
- Какой приказ? - сделав непонимающий вид, спросил директор.
- Об отмене прошлого приказа. В котором вам объявлялся выговор.
- А, получил, получил. - Тарас Константинович похлопал ладонью по столу.
- Почему его нет на доске приказов?
Тарас Константинович нахмурился: тон Быкова не поправился ему.
- Приказ касается только меня. Бухгалтеру погрозили да не дали. Еще вопросы есть?
Быков несогласно покачал курчавой головой.
- Ошибаетесь. Приказ касается всего коллектива.
- Объясни тогда. Чем он касается.
- Тут и объяснять нечего. Была допущена несправедливость - коллектив об этом знал, возмущался. Несправедливость устранили - об этом коллективу поважнее знать. Правду в столе не держат.
- Хм, пожалуй, верно... - чуть опешив, согласился Тарас Константинович, с любопытством и с некоторым удивлением посматривая на парторга. - Ладно, Андрей Семеныч, - с утра вывесят.
- Тогда вопросов больше нет, - удовлетворенно кивнул Быков и ушел.
Неделю назад, в самый разгар рабочего дня, Тарас Константинович обнаружил, что заведующий гаражом уехал в город.
- Кто разрешил? - вскипел он.
- Я разрешил, - сказал вызванный через секретаршу Забнев.
- Что ему там понадобилось? - раздраженно, но чуть тише спросил Тарас Константинович. - Приспичило, называется!
- Надо.
Для порядку, задетый вдобавок спокойствием главного агронома, Тарас Константинович побурчал еще и утих окончательно. Шуметь за глаза, к тому же на парторга, - не особенно тоже, да и по совести если говорить, - за все лето мужик ни одним выходным не пользовался.
Вечером того же дня, когда Тарас Константинович был уже дома, ему позвонили из области.
- Тарас Константинович, дорогой, - выговаривал в трубку секретарь обкома, старый знакомый, - это что же получается? Играем в ущемленное самолюбие? Объявляют человеку за то, что он по-хозяйски действует, выговор, а он молчит? Кукиш в кармане носит? Твой парторг тут на меня навалился, а я знать ничего не знаю.
Похмыкивая, Тарас Константинович начал оправдываться, секретарь обкома выслушал, довольно сказал:
- Все ясно! Приказ мы посоветовали пересмотреть, а твоему Семен Семеновичу нахлобучку дали. - И засмеялся, вспоминая свою давнюю оплошку: - Ну, как там наш садик?..
Контора давно опустела, Тарас Константинович подвигал, проверяя, ящики стола, вышел на улицу и в нерешительности остановился. Такие дни иногда выпадают на стыке лета и осени. Все привычно крутится; привычно крутишься со всеми и сам, и вдруг словно какой-то зубчик безостановочно вращающейся шестеренки промахивает вхолостую, и ты обнаруживаешь с удивлением, что сегодня делать-то, собственно говоря, больше нечего.
Солнце висело еще довольно высоко; у магазина толпились мужички, соображая перед ужином; прошла с коромыслом, сплескивая с полных ведер, дородная счетоводиха, - Тарас Константинович смотрел на все сосредоточенно и чуть недоуменно, словно стараясь что-то вспомнить. Нет, и не забыл вроде ничего...
Навстречу попался комбайнер Василий Морозов, сын москвички, широкоплечий, с крупным, несколько вытянутым, как у матери, лицом и, кажется, чуть навеселе,
- Тоже гуляешь, Василий Петрович? - Тарас Константинович с удовольствием остановился, протягивая руку.
- Утром последний гектар добил. Завтра уж к соседям переберусь. - От загорелого до черноты лица Морозова веяло добротой, покоем, сахарно блестели крупные зубы. - А нынче Галинку навестили. Да вот подмога понадобилась - не хватило чуток.
- Как там Анна Павловна?
- Работает, - словно сам же и удивляясь тому, что говорит, засмеялся Морозов.. - Пускай уж до нового года, А там хватит. И слушать не стану - к себе заберу.
- Ну что ж, правильно, - одобрил Тарас Константинович. - А отец как, пишет?
- Пишет. - По добродушному лицу комбайнера пробежала тень. - Я ведь у него в феврале был. Как в Москву ездил. Меду отвез, валенки - жалуется, ноги стынуть начали. Не сладко ему: та еще молодая, а он согнулся. Пошел меня провожать - заплакал. Что, говорю, батя, - худо? Приезжай - не попрекнем, примем.
Рукой только махнул...
- А мать ничего... - Тарас Константинович поискал слово, - не обижается?
- Сколько помню, всегда внушала: он вам все одно - отец. - Морозов тепло, с какой-то мальчишеской гордостью похвалил: - Мать - это человек!
- Привет ей передавай.
- Спасибо, обязательно. - Комбайнер начал нетерпеливо переминаться с ноги на ногу, но директор не замечал.
- А как без Игонькина?
- Ну - как? Он у нас - восседал. Работал-то Шарапов.
- Правильно, значит, сделали?
- Еще бы не правильно. - Морозов наконец взмолился: - Побегу, Тарас Константинович, - ждут ведь.
- фу ты, а я и забыл совсем! Беги, беги.
Увольнение Игонькина прошло, против ожидания, довольно тихо: чувствуя, что нашкодил, не особо артачился и он сам, не последовало резких звонков и из района.
Оттуда, попросили или велели, это как считать, - только одно: написать в трудовой книжке спасительное "по собственному желанию". Вчера Забнев видел его в районе:
Игонькин уже возглавляет вновь созданный комбинат бытового обслуживания - у него опять все в ажуре...
Дойдя до садов, Тарас Константинович взял вправо - туда, где во всем своем великолепии достаивали последнюю неделю-полторы зимние сорта. Матово, словно покрытая воском, желтела в листве антоновка, краснел, с непривычным фиолетовым отливом, кальвиль, тяжело висел на ветках зеленый, с розовыми полосочками, синап зимний.
Здесь было тихо, торжественно, как бывает разве что в вековых заповедных лесах - голоса сборщиц остались где-то за дорогой, за частоколом подбеленных стволов, и если иной из них - слабо, как из-под земли - и доносился сюда, то он только подчеркивал и глубину садов, и тишину эту.
Тарас Константинович поднял с приствольного круга крупное яблоко, приняв его сначала за антоновку. Однако желтизна его была крепче, гуще, без благородного воскового налета, и, еще не понюхав - убедился, что и пахнет оно не так, как антоновка, - Тарас Константинович узнал его. Желтое присурское. У этого сорта, не обозначенного в книгах плодоводства, была примечательная по-своему история.
Отыскал его лет двенадцать тому назад Забнев. Дерево с такой же широкой разлапистой листвой, как и у антоновки, стояло неподалеку от немногих уцелевших после первой военной зимы и обманно подкидывало свои превосходные по внешнему виду плоды в ящики отборных яблок. Тогда совсем еще молодой агроном-плодовод, Забнев пришел в восторг - налицо был совершенно новый, неизвестный в селекции сорт. Он свез десяток яблок на государственный сортоиспытательный участок - там заинтересовались, взяли, как говорят, сорт на испытание.
Предположения Забнева подтвердились: оставленное без внимания дерево антоновки в результате свободного опыления дало какой-то новый сорт, назвали его незамысловато, по цвету и месту рождения. Спустя несколько лет на сортоучастке плодоносил уже целый рядок желтого присурского, но дальше опытного сада сорт не пошел. При отличных внешних данных плоды его с невыразительным тусклым запахом имели очень посредственный, с горчинкой, вкус. Ежегодно проводимые на участке высокоавторитетные дегустационные комиссии единодушно проставляли новичку высшие баллы за величину и вид и так же единодушно - самые низшие за все остальные и основные качества.
Нечто подобное, рассуждал Тарас Константинович, держа яблоко на ладони, бывает и с человеческой жизнью. С виду человек как человек, даже незаметнее других, а копни глубже - пустышка. И не дай, как говорят, бог никому остаться таким желтым яблоком!..
- Вот тут кто шабаршит, - раздался за спиной неторопливый мужской голос. - А я думал, чужой кто, - стрельнуть хотел.
Тарас Константинович кинул яблоко на землю, повернулся.
- Так бы уж и стрельнул?
- А чего - попугать-то?
Это был сторож Китанин - длинный и худой, с высоким коричневым лбом, изрезанным глубокими морщинами, и вдумчивыми, чуть рассеянными глазами неопределенного меняющегося цвета: зеленовато-серые, что ли.
Был он в линялой синей рубахе; правая рука придерживала за ремень перекинутую через плечо берданку, левая, беспалая - привычно заткнута за узкий поясок, подтянувший и без того плоский невидный живот. Иван Маркелович, - сразу вспомнил Тарас Константинович, назвав про себя сначала довольно редкое теперь отчество, а потом уже имя сторожа.