В ряду позади Ларри кашлял какой-то человек.
12
Они сидели на обвитой плющем веранде, Франни Голдсмит и Карла Голдсмит, мать и дочь.
— Итак, ты беременна, — повторила Карла.
— Да, мама. — Голос Франни прозвучал очень сухо, но она не хотела облизывать губы. Наоборот, она крепко сжала их.
— Ох, Франни, — сказала ее мать; слова, как из пулемета, выскакивали из нее одно за другим. — Как — это — случилось?
Этот же вопрос задал ей Джесс. Теперь она разозлилась по-настоящему: это был тот же самый вопрос, который задал ей он.
— Имея двух детей, мама, ты должна отлично знать, как это случается.
— Не хами! — прикрикнула на нее Карла. Ее глаза расширились и засверкали, что всегда в детстве приводило Франни в ужас. — Как ты посмела преподнести такой подарок мне и твоему отцу? И кто этот парень — Джесс?
— Да, это Джесс. Отец ребенка — Джесс.
Карла подавилась собственной слюной.
— И как же ты пошла на это? Ведь мы воспитывали тебя совершенно по-другому! Это… это…
Она подняла руки к лицу и начала рыдать.
— Как ты посмела? — кричала она. — Это твоя благодарность за все, что мы для тебя сделали? За это ты пошла и… как последняя шлюха… с этим мальчишкой? Мерзкая девчонка! Мерзкая девчонка!
— Мама…
— Не смей обращаться ко мне! Ты уже достаточно сказала!
Франни встала и выпрямилась. Ее ноги, затекшие за время долгого сидения, казались сделанными из дерева, но они еще и дрожали. Из глаз вытекли первые капли слез, но Франни изо всех сил сдерживала их.
— Сейчас я уеду.
— Ты ела за нашим столом! — внезапно заорала прямо ей в лицо Карла. — Мы любили тебя… и поддерживали тебя… и вот что мы получили за это! Мерзавка! Мерзавка!
Больше Франни не могла сдерживаться. Она захлебывалась слезами. Внезапно пол поплыл у нее под ногами, и, чтобы удержать равновесие, она ухватилась руками за край стола, но не устояла на ногах и рухнула на стул, больно ударившись при этом.
— И что же вы намереваетесь делать теперь, мисс? Собираетесь остаться здесь? Ожидаете, что мы будем кормить тебя и оказывать всякую поддержку, а ты тем временем будешь спать со всем мужским населением города? Ну уж нет! Я этого не допущу! Не допущу!
Схватив со стола вазу, Карла Голдсмит запустила ею в дочь.
— Я не хочу оставаться здесь, — прошептала Франни. — Почему ты решила, что я хочу здесь остаться?
— А куда тебе идти! К нему? Сомнительно.
— Думаю, я найду куда. Это не твое дело. — Франни все еще плакала, но постепенно ее охватывала ярость.
— Не мое дело? — Эхом подхватила ее слова Карла. Ее лицо стало белым, как пергамент. — Не мое дело? То, что ты вытворяешь под моей крышей, не мое дело? Ах ты, маленькая сука!..
Она отвесила Франни пощечину, и голова девушки от сильного удара дернулась назад. Но Франни не сдвинулась с места, ненавидящими глазами глядя на мать.
— И это за то, что мы отдали тебя в хорошую школу? После того, как ты выйдешь за него замуж…
— Я не собираюсь выходить за него замуж.
Карла изумленно уставилась на дочь:
— О чем ты говоришь? Об аборте? Ты в своем уме?
— Я собираюсь родить ребенка. Мне придется взять для этого академический отпуск, но к следующей весне я снова продолжу учебу.
— Продолжать учебу? На чьи, интересно, деньги? На мои? Напрасно надеешься! Современные девушки, вроде тебя, не должны ждать поддержки от родителей.
— Поддержка мне, конечно, нужна, — тихо сказала Франни. — Деньги… или мне придется начать зарабатывать самой.
— Ни стыда, ни совести! Думает только о себе! — заорала Карла. — Боже, что ты только вытворяешь со своим отцом и мной! Это разобьет сердце твоего отца и…
— Пока оно еще не разбито, мое сердце, — послышался спокойный голос, и Питер Голдсмит вошел на веранду.
— Что ты здесь делаешь? — гневно поинтересовалась Карла. — Мне казалось, что после обеда ты обычно работаешь!
— Я отпросился, — ответил Питер. — Фран уже все рассказала мне, Карла. Скоро мы с тобой станем дедушкой и бабушкой.
— Бабушкой! — фыркнула она. — Ну, конечно! Она рассказала тебе обо всем первому, и ты скрыл это от меня. Ладно. Лучшего я от тебя и не ждала, Питер. А сейчас выйди и закрой за собой дверь. Мы хотим поговорить. — И она вдруг улыбнулась Франни: — У нас есть свои маленькие тайны.
Питер, вместо того чтобы выйти, подошел к столу и сел в кресло.
— Питер, предоставь это мне.
— В прошлом я предоставлял тебе слишком многое. Сейчас другие времена, Карла.
— Это не твоя территория.
Он медленно ответил:
— Моя.
— Папочка…
Карла резко обернулась к Франни, и девушка испугалась, увидев ее побелевшее лицо с красными пятнами на щеках.
— Не смей разговаривать с ним! Он — не тот человек, который может поддержать тебя! Хотя, конечно, он всегда защищал тебя и поддерживал твои самые бредовые идеи!
— Перестань, Карла…
— Пошел вон!
— Нет. Ты…
— Пошел вон из моего дома!
И она бросилась на мужа. Какое-то время Питер пытался ее сдерживать, но она яростно вцепилась в него и все время кричала:
— Вон! Вон! Пошел вон! Скотина, я ненавижу тебя! ПОШЕЛ ВОН! ВОН!
И тогда он ударил ее.
Раздался глухой звук, и Карла отлетела в сторону. Она упала на колени и умолкла от неожиданности и боли.
— Нет, о, нет! — умоляющим голосом прошептала Франни.
Карла прижала руку к груди и уставилась на мужа.
— Ты заслужила это за последние десять лет, — заметил Питер. Его голос звучал удивительно спокойно. — Я всегда говорил тебе, что этого делать нельзя. Нельзя бить женщин. Но когда человек — мужчина или женщина — становится собакой и начинает кусаться, необходимо ударом вернуть этого человека к действительности. Мне жаль, Карла, что я не сделал этого раньше. Тогда сегодня кое-что могло бы быть по-другому.
— Папа…
— Заткнись, Франни, — приказал Питер, и она умолкла.
— Ты сказала, что наша дочь — эгоистка, — все еще глядя прямо в глаза жены, сказал Питер. — Это ты — эгоистка. Ты совершенно прекратила интересоваться Франни, когда умер Фред. Тогда ты решила не растрачиваться и жить для себя. Именно так ты и жила в последнее время. Ты помнила о покойных членах семьи и напрочь забыла о живых. И когда твоя дочь пришла к тебе за помощью, я уверен, что первой твоей мыслью было: «Что скажут мои подруги по клубу?!» Нет, Карла, это ты — эгоистка.
Он нагнулся и помог жене подняться. Как во сне, она встала на ноги. Но выражение ее лица не изменилось — оно было, как и прежде, неуступчивое и гневное.
— Это я виноват, что упустил тебя. Я тоже был эгоистом. Но теперь я хочу сказать тебе, Карла, я — твой муж, и решать буду я. Если Франни понадобится где-то жить, она сможет жить здесь, как это было всегда. Если ей понадобятся деньги, я дам ей их, как давал и прежде. И если ей понадобится помощь в воспитании ребенка, она сможет получить ее здесь. И еще кое-что я хочу сказать тебе, Карла. Если Франни решит крестить младенца, это тоже произойдет в этом доме.
Губы Карлы задрожали, и она с трудом выдавила:
— Питер, твой собственный сын лежал в этом доме в гробу!
— Да. Вот почему я считаю, что именно здесь должно произойти крещение новой жизни, — сказал он. — В этом ребенке будет течь и кровь Фреда. Значит, Фред будет жить в нем, Карла. Ты хочешь выжить свою дочь из нашего дома. Что же у тебя тогда останется? Ничего, кроме твоей комнаты и мужа, ненавидящего тебя за то, что ты совершила. Если же Франни придется уйти, то вместе с ней уйду и я.
— Мне нужно подняться к себе и прилечь, — пробормотала Карла. — Я плохо себя чувствую.
— Я помогу тебе, мама, — вскочила со стула Франни.
— Не прикасайся ко мне! — завизжала Карла. — Оставайся со своим папашей! Похоже, вы с ним прекрасно отрепетировали весь этот спектакль! Скоро ты выживешь меня отсюда, Франни! Тебе ведь только это и нужно!
Она начала истерически смеяться. Она производила впечатление пьяной бабы. Питер попытался положить ей на плечо руку, но она сбросила ее и зашипела, как кошка.
Потом Карла нетвердым шагом принялась взбираться по лестнице в свою комнату. Оказавшись у двери, она бросила на мужа и дочь прощальный, преисполненный ненависти взгляд и захлопнула за собой дверь.
Франни и Питер обменялись взглядами.
— Это поможет, — тихо сказал Питер. — Она придет в себя.
— А если нет? — спросила Франни, медленно подходя к отцу. — Мне почему-то кажется, что нет.
— Неважно. Не нужно сейчас об этом думать.
— Мне лучше уйти. Она не хочет, чтобы я оставалась здесь.
— Ты останешься. Ведь на самом деле ей тоже нужно, чтобы ты осталась. — Он помолчал. — И мне ты очень нужна, Фран.
— Папочка, — сказала она и прижалась лицом к его груди. — Ох, папочка! Мне так стыдно…
— Мне лучше уйти. Она не хочет, чтобы я оставалась здесь.
— Ты останешься. Ведь на самом деле ей тоже нужно, чтобы ты осталась. — Он помолчал. — И мне ты очень нужна, Фран.
— Папочка, — сказала она и прижалась лицом к его груди. — Ох, папочка! Мне так стыдно…
— Тссс, — прошептал он и погладил ее по голове. — Тссс, Франни… Я люблю тебя. Я люблю тебя.
13
Зажглась красная лампочка. Щелкнул замок. Дверь открылась. Вошедший в комнату человек не был одет в традиционный белый халат, хотя на шее у него болтался крошечный респиратор.
— Привет, мистер Редмен, — сказал он, пересекая комнату. Он протянул свою руку, и Стью, удивленный, все же пожал ее. — Я Дик Дейтц. Деннингер сказал, что вы не намерены вступать в игру, пока вам не объяснят ее правил.
Стью кивнул.
— Отлично. — Дейтц присел на краешек кровати. Это был невысокий загорелый мужчина; он напомнил Стью гнома из диснеевского мультфильма. — Итак, что же вы хотите знать?
— Сперва объясните мне, почему вы вошли сюда без защитного костюма и белого халата.
— Потому что Джеральдо говорит, что вы не заразны. — Дейтц указал на морскую свинку, сидящую между оконными рамами. Свинка была в клетке. К ней неслышным шагом подошел Беррингер и с невозмутимым видом стал рядом.
— Джеральдо, да?
— Джеральдо последние три дня провел вместе с вами. Болезнь, поразившая ваших друзей, также легко поражает морских свинок. Если бы вы были инфицированы, Джеральдо сейчас был бы мертв.
— И все же вы не забыли о предосторожности, — Стью раздраженно указал на респиратор.
— Это, — с циничной усмешкой сказал Дейтц, — не входит в условия моего контракта.
— Чем я, по-вашему, болен?
Медленно, будто размышляя, Дейтц протянул:
— Черные волосы, голубые глаза, порождение сатаны… — Он пристально посмотрел на Стью. — Не смешно, да?
Стью ничего не ответил.
— Вам, наверное, хочется ударить меня?
— Не думаю, что это привело бы к чему-нибудь путному.
Дейтц вздохнул и потер переносицу.
— Послушайте, — сказал он. — Когда обстоятельства слишком серьезны, я начинаю шутить. Некоторые люди при этом курят или жуют жевательную резинку. Это способ держать себя в руках, вот и все. Не думаю, что мой выход — самый худший. Если же говорить о вашей предполагаемой болезни, то, исходя из исследований доктора Деннингера и его ассистентов, вы абсолютно здоровы.
Стью безразлично кивнул.
— Что с остальными?
— Прошу прощения, это изучается.
— Как заболел бедняга Кампион?
— Это тоже изучается.
— Я думаю, что он служил в армии. И где-то произошла авария. Подобно той, что произошла с овцами в Юте тридцать лет назад, только гораздо серьезнее.
— Мистер Редмен, я совершу должностное преступление, если мы с вами начнем играть в «горячо-холодно».
Стью задумчиво принялся рассматривать собственную ладонь.
— Вы должны радоваться, что мы не можем сказать вам больше, чем следует, — сказал Дейтц. — И вам это прекрасно известно, не так ли?
— Зная положение, мог бы лучше служить своей стране, — раздраженно бросил Стью.
— Нет. Это всецело задача Деннингера, — ответил Дейтц. — В общей иерархической системе мы с Деннингером — очень мелкие сошки, но Деннингер еще более мелкая сошка, чем я. Он только винтик, не более. Для вашей радости есть один весьма прагматичный момент. Вы тоже изучаетесь. Вы считаетесь исчезнувшим с лица земли. Если бы я мог рассказать вам больше, вы поняли бы, что для вашего же блага вам лучше исчезнуть навсегда.
Стью ничего не сказал. Он только вздрогнул.
— Но я пришел сюда не для того, чтобы лечить вас. Вы не хотите сотрудничать с нами, мистер Редмен. А нам нужна ваша помощь.
— Где находятся остальные люди, с которыми я приехал сюда?
Из внутреннего кармана Дейтц вынул листок бумаги.
— Виктор Палфрей, умер. Норманн Брют, Роберт Брют, умерли. Томас Ваннамейкер, умер. Ральф Ходжес, Берт Ходжес, Шерил Ходжес, умерли. Кристиан Ортега, умер. Энтони Леоминстер, умер.
Каждое имя взрывом отозвалось в голове Стью. Он прекрасно знал этих людей. Некоторые выросли у него на глазах, других он помнил с детства… Боже, он был знаком с Виком всю жизнь! Как мог Вик умереть? Но еще больше его поразила смерть семейства Ходжесов.
— Все они? — услышал он свой вопрос. — Вся семья Ральфа?
Дейтц сложил листок бумаги, потом вновь развернул его.
— Нет, осталась еще одна маленькая девочка. Ева. Четырех лет. Она жива.
— И как она себя чувствует?
— Прошу извинить меня, это изучается.
Гнев вскипел в Стью, и он схватил Дейтца за лацканы пиджака:
— Что же делают ваши люди? — закричал он. — Что делаете вы? Что, во имя Господа, делаете вы?
— Мистер Редмен…
— Что?! Что делают ваши люди?!
Дверь распахнулась. На пороге стояли три дюжих парня в защитных комбинезонах. Все они были в респираторах.
Дейтц гневно взглянул на них:
— Пошли вон отсюда!
Трое топтались на месте в нерешительности.
— Нам приказали…
— Вон отсюда! Это ваш приказ!
Они исчезли. Дейтц обессиленно сел на кровать. Его губы дрожали, а от ухоженной прически не осталось и следа. Он почти виновато смотрел на Стью.
— Послушайте меня, — начал он. — Я не виноват в том, что вы здесь. Не виноват ни Деннингер, ни медсестры, которые берут у вас анализы и меряют давление. Можно было бы считать виноватым Кампиона, но нельзя перекладывать на него всю вину. Он сбежал, но при сложившихся тогда обстоятельствах вы или я тоже сбежали бы. Ему позволила бежать техническая недоработка. Но такова ситуация. Все мы пытаемся действовать в соответствии с ситуацией. Можно ли считать нас виноватыми?
— А кто же виноват?!
— Никто, — сказал Дейтц и улыбнулся. — Или же виноватых так много, что всех невозможно пересчитать. Это несчастный случай. Это могло бы произойти когда угодно и в любом другом месте.
— Несчастный случай, — пробормотал Стью почти шепотом. — А остальные? Хап, и Хенк Кармишель, и Лила Брют? Их сын Люк? Монти Салливен?..
— Изучаются, — ответил Дейтц. — Хотите еще помучить меня? Если вам от этого лучше, то валяйте.
Стью ничего не сказал и только посмотрел на Дейтца таким взглядом, что тот перевел глаза на носки собственных ботинок.
— Они живы, — сказал он, — и в свое время вы с ними увидитесь.
— Что происходит в Арнетте?
— Она закрыта на карантин.
— Там кто-нибудь умер?
— Никто.
— Вы лжете.
— Жаль, если вам так кажется.
— Когда я смогу выбраться отсюда?
— Не знаю.
— Изучается? — язвительно спросил Стью.
— Нет, просто не знаю. Похоже, вы не заразились этой болезнью, и нам нужно узнать, почему так случилось. Тогда мы сможем отпустить вас.
— Я могу побриться? Я ужасно зарос.
Дейтц улыбнулся.
— Если вы позволите Деннингеру продолжать его тесты, я прикажу немедленно побрить вас.
— Я в состоянии удержать бритву в руке. Я делаю это сам с пятнадцатилетнего возраста.
Дейтц протестующе покачал головой:
— Боюсь, что это невозможно.
Стью раздраженно усмехнулся:
— Боитесь, что я перережу себе горло?
— Лучше назвать это…
Стью прервал его серией частых покашливаний. Он усилием воли вызвал их.
Эффект, произведенный на Дейтца, не поддавался описанию. Он вскочил с постели и бросился к входной двери, на ходу натягивая респиратор и стараясь ни к чему не прикасаться. У двери он достал из кармана ключ и быстрым движением вставил его снаружи в замочную скважину.
— Не бойтесь, — с приятной улыбкой сказал Стью. — Я пошутил.
Дейтц медленно повернулся к нему. Выражение его лица изменилось. Губы подрагивали от гнева, глаза метали искры.
— Вы — что?
— Пошутил, — повторил Стью. Улыбка сползла с его лица.
Дейтц сделал два неуверенных шажка к нему. Его губы разжались, сжались и вновь разжались.
— Но почему? Почему вы решили пошутить таким странным образом?
— Прошу простить, — улыбнулся Стью. — Это случается.
— Вы — паскудный сукин сын, — со сдержанным восхищением сообщил ему Дейтц.
— Идите. Идите и скажите, что я согласен на дальнейшие тесты.
Этой ночью Стью спал лучше, чем в прошлые ночи. Ему снились странные места, в которых он никогда прежде не бывал. Снились красные, светящиеся из темноты глаза и люди без лица.
Среди ночи он почему-то проснулся и подошел к окну. Была ясная ночь, и ярко светила луна. Что же это за места, думал он. Может быть Айова или Небраска, а может, северный Канзас. Но он с уверенностью мог сказать, что находится здесь впервые в жизни.
14
Была четверть двенадцатого. За окном царила ночь. Дейтц сел в кресло и, расслабившись, расстегнул верхнюю пуговицу рубашки. В руках он держал микрофон, собираясь выйти на связь.