Но дни шли…
Однажды послѣ обѣда Бенони, расхаживавшій взадъ и впередъ по дорогѣ къ дому кистера, встрѣтилъ Розу.
Да, Бенони потянуло прогуляться. Было такъ тепло; весь ледъ сошелъ; фьордъ сверкалъ зеркальной синевой; прилетѣли перелетныя птицы; сороки кокетливо попрыгивали, вертя хвостами не хуже трясогузокъ, лопотали и стрекотали день-деньской. Да, пришла весна! А Бенони столько наслышался пересудовъ о своемъ сердечномъ дружкѣ Розѣ… Но цѣлую недѣлю все крѣпился и только сегодня пошелъ.
При встрѣчѣ оба немножко поблѣднѣли. Она сразу замѣтила толстое золотое кольцо у него на правой рукѣ.
— А, и ты гуляешь, — сказалъ Бенони, поздоровавшись и взявъ ее за руку.
— Да. А ты какимъ молодцомъ смотришь послѣ Лофотенской поѣздки, — сказала она, чтобы задобрить его немножко. Голосъ ея слегка дрожалъ.
— Ты находишь? — и Бенони готовъ былъ забыть обо всемъ, наплевать на всѣ сплетни. Развѣ Роза, его сердечный дружокъ, не была тутъ съ нимъ? Онъ обхватилъ ея талію и хотѣлъ поцѣловать…
— Нѣтъ, — сказала она, уклоняясь.
Онъ оставилъ попытку, сейчасъ же выпустилъ ее и спросилъ:- Почему такъ?
— Нѣтъ, нѣтъ, — отвѣтила она.
Онъ нахмурился и съ горечью проговорилъ: — я не буду клянчить у тебя милости.
Молчаніе.
Она стояла, понуривъ голову. Онъ все смотрѣлъ на нее и готовился…
— Я ждалъ отъ тебя хоть пары словъ на Лофотенахъ, — сказалъ онъ.
— Да… — робко отозвалась Роза.
— И съ тѣхъ поръ, какъ я вернулся домой, ты не показалась ни разу.
— Я не удивляюсь, что ты такъ говоришь, — только и сказала она.
— Что же мнѣ теперь думать? Или между нами все кончено?
— Боюсь, что такъ.
— Я слыхалъ что-то насчетъ этого, — сказалъ онъ, кивнувъ головой и не подымая никакой исторіи. — Такъ ты забыла, что обѣщала мнѣ?
— Я помню, но…
— Ты забыла, что я уже отчеркнулъ въ календарѣ?
— Какъ? Что такое отчеркнулъ?.. Ахъ, да! — догадалась она.
— Я отчеркнулъ день, который ты сама назначила.
Она медленно покачала головой, давая понять, какъ это все ужасно.
— День нашей свадьбы, — продолжалъ онъ мучить ее.
Тогда она сдѣлала шага два по дорогѣ и заговорила: — Что мнѣ отвѣчать? Вѣрно, мы не пара… Не знаю. Конечно, не годится такъ поступать, какъ я… Но сдѣланнаго не воротишь. Подумай, что было бы съ нами… Ради Бога, Бенони, забудь обо всемъ!
— Да, ты гладко говоришь, — сказалъ онъ. — Гдѣ мнѣ за тобой угнаться. Но люди говорятъ, что тебя беретъ Николай Аренценъ?
Она ничего на это не отвѣтила.
— Говорятъ, вы съ нимъ старые друзья…
— Да, мы давно съ нимъ знакомы. Съ самаго дѣтства, — отвѣтила она.
Бенони поглядѣлъ на ея продолговатое лицо съ пышными пунцовыми губами… Грудь ея такъ и ходила; глаза были опущены, и густыя рѣсницы оттѣняли ихъ словно черной полосой. Охъ, должно быть самъ бѣсъ сидитъ въ ней, коли у нея такія губы!
Отъ волненія его собственныя губы раскрылись, и блеснули желтые моржевые клыки.
— Да, да, Николай первый взялъ тебя, такъ пусть возьметъ и послѣдній, — сказалъ онъ, желая показать, что ему все равно.
— Да, — тихо отвѣтила она и почувствовала облегченіе. Теперь дѣло было сдѣлано и разговорамъ конецъ.
— Небось, ему, Николаю, не приходилось отъѣзжать отъ тебя ни съ чѣмъ, — продолжалъ Бенони, разгорячаясь.
Она вопросительно взглянула на него.
— Такъ люди говорятъ. А тогда плевать мнѣ на всю твою важность! Ступай и милуйся со своимъ любовникомъ!
Она глядѣла на него во всѣ глаза, какъ будто не понимая. Прошла минута; затѣмъ вдругъ лицо ея исказилось, и глаза заметали искры.
Бенони увидѣлъ, что онъ надѣлалъ, и немножко смутился. — Такъ люди говорятъ. Я не знаю. Мое дѣло сторона.
— Ты съ ума сошелъ! — проговорила она.
Онъ раскаивался въ своихъ словахъ и началъ опять говорить что-то такое, путаясь и становясь смѣшнымъ въ своемъ замѣшательствѣ.
— Чортъ знаетъ, какъ тебя это задѣло! Неужто ты думаешь, я такая свинья? Но мнѣ попросту не въ моготу стоять тутъ и миндальничать съ тобой. И ты, небось, не глядишь на мое бѣдное сердце, а только слышишь, что я мелю. А на это нечего обращать вниманіе, — пытался онъ утѣшить ее.
Она стихла. Голова ея поникла, и двѣ крупныя слезы потекли по ея носу и упали на грудь. Вдругъ она вытянула руку и, не глядя на Бенони, сказала:- Прощай. — Затѣмъ быстро сдѣлала нѣсколько шаговъ впередъ, но опять обернулась! — Не вѣрь этому.
— Чему не вѣрить? Нѣтъ, я-то не вѣрю, и никогда не вѣрилъ. Но ты все только о себѣ думаешь, а нисколько не думаешь о томъ, каково теперь придется мнѣ; какъ я проживу всю долгую жизнь. Я не человѣкъ больше.
— Я очень виновата передъ тобой, я знаю.
— Да, знаешь, знаешь, а не говоришь объ этомъ. Ты важная дама, а я бѣднякъ передъ тобой. Я останусь, а ты себѣ пойдешь. По-моему, все это больно скоро у тебя поспѣло, а по-твоему, небось, нѣтъ?
Не получая отвѣта, онъ снова разсердился, да и самолюбіе брало свое. — Ну, да ладно, какъ-нибудь справимся!
Она снова сдѣлала нѣсколько шаговъ и обернулась.
— А то… ты знаешь что, — я верну тебѣ.
— Что такое?
— Кольцо и крестъ.
— Не безпокойся. Что твое, то твое. А я съ Божьей помощью не нуждаюсь въ этомъ.
Она только покачала головой и пошла.
XIV
Бенони въ нерѣшительности постоялъ еще на дорогѣ. Сперва онъ думалъ было пойти за Розой… Да, нѣтъ! Пусть чортъ за нею бѣгаетъ, а ужъ онъ-то не погонится! Потомъ онъ рѣшилъ пойти къ кистеру, хотя ему и нечего было дѣлать тамъ.
Куда дѣвалась теперь прямая осанка Бенони? Онъ уже не держался монументомъ. Да и не хвастаться было ему больше въ шутку тѣмъ, что онъ покорилъ сердце пасторской Розы и не можетъ съ нею разстаться.
Завидѣвъ дворъ кистера, онъ постоялъ передъ нимъ съ идіотскимъ видомъ, вытянувъ шею, а затѣмъ, придя въ себя, повернулся и пошелъ обратно въ Сирилундъ повидаться съ Маккомъ.
— Вышелъ вотъ изъ дому и зашелъ кстати по дѣлу, — сказалъ Бенони.
Маккъ подумалъ съ минуту и, видно, сразу понялъ въ чемъ дѣло. Но не даромъ онъ былъ Маккъ! Какъ ни въ чемъ не бывало, онъ положилъ перо на конторку и спросилъ: — Ты за жалованьемъ своимъ? Мы еще не подвели итоговъ… Хочешь получить чистоганомъ?
— Не знаю… Тутъ столько всего… Я такъ потратился, что не знаю, какъ извернуться.
— Такъ что же, помѣхъ никакихъ нѣтъ, можешь получить свое жалованье, — сказалъ Маккъ и взялся за перо, чтобы подвести итогъ.
У Бенони, должно быть, голова шла кругомъ отъ мыслей, потому что онъ вдругъ сказалъ:- На Лофотенахъ толковали насчетъ банка или какъ тамъ его…
— Банка?
— Да. Что вѣрнѣе, дескать… Такъ толковали.
Маккъ вдругъ усмѣхнулся, потомъ сказалъ:- Вѣрнѣе?
— По той причинѣ, что банкъ кладетъ деньги въ желѣзный шкапъ, который ужъ никакъ не можетъ сгорѣть, — вывернулся Бенони.
Маккъ открылъ конторку и досталъ свою шкатулку. — Вотъ мой желѣзный шкапъ, — сказалъ онъ и прибавилъ:- И предкамъ моимъ служилъ. — Затѣмъ онъ какъ то порывисто сунулъ шкатулку обратно въ конторку, проговоривъ:- И никогда еще не сгоралъ.
— Да, да, — отозвался Бенони, — а случись такая бѣда?..
— У тебя есть закладная. — Но тутъ Маккъ вдругъ припомнилъ, что вѣдь закладная пропала. И, чтобы не подымать вопроса о томъ, нашлась ли она и будетъ ли засвидѣтельствована, онъ поспѣшилъ добавить:- Впрочемъ, я не держу капиталовъ въ сундукѣ. Я пускаю деньги въ оборотъ.
Но Бенони былъ слишкомъ разсѣянъ, чтобы вступать въ споръ, и вдругъ заговорилъ насчетъ музыки, столоваго серебра, и розоваго швейнаго столика… Пожалуй, молъ, они ему и не понадобятся вовсе, пропадутъ задаромъ?.. Роза-то вѣдь теперь съ молодымъ Аренценомъ…
— Что такое — Роза?
— Люди разное говорятъ… Будто кистеровъ Николай вернулся и беретъ ее.
— Не слыхалъ, — отвѣтилъ Маккъ. — Ты говорилъ съ нею?
— Да. Она была страсть неподатлива.
— Бѣда съ этими женщинами! — задумчиво проговорилъ Маккъ.
Бенони подсчиталъ въ умѣ, сколько онъ круглымъ счетомъ сдѣлалъ и еще готовъ былъ сдѣлать для Розы, и, глубоко обиженный, заговорилъ сгоряча своимъ настоящимъ языкомъ, — сказалъ, что слѣдовало: — Это по закону такъ поступать съ простымъ человѣкомъ? Коли бы я захотѣлъ поступать по своему праву, такъ я бы поучилъ этого Николая законамъ, — наклалъ бы ему въ загорбокъ сколько влѣзетъ!
— Да Роза сказала тебѣ что-нибудь положительное?
— Ни единаго слова. Плела, плела и оплела меня. Прямо-то она такъ и не сказала, что дѣлу конецъ, но все къ тому вела.
Маккъ отошелъ къ окну и задумался.
— Въ старину говорили, что женской хитрости конца нѣтъ. А я такъ думаю, въ ней столько концовъ и петель!.. — изрекъ Бенони.
Макку не къ лицу было вести долгіе разговоры и выслушивать изліянія какого бы то ни было Бенони, и онъ, отвернувшись отъ окна, отрѣзалъ: — Я поговорю съ Розой.
— Ни единаго слова. Плела, плела и оплела меня. Прямо-то она такъ и не сказала, что дѣлу конецъ, но все къ тому вела.
Маккъ отошелъ къ окну и задумался.
— Въ старину говорили, что женской хитрости конца нѣтъ. А я такъ думаю, въ ней столько концовъ и петель!.. — изрекъ Бенони.
Макку не къ лицу было вести долгіе разговоры и выслушивать изліянія какого бы то ни было Бенони, и онъ, отвернувшись отъ окна, отрѣзалъ: — Я поговорю съ Розой.
Въ сердцѣ Бенони мелькнулъ лучъ надежды. — Вотъ, вотъ; спасибо вамъ!
Маккъ кивнулъ въ знакъ того, что больше толковать не о чемъ, и взялся за перо.
— А еще насчетъ музыки и прочаго… Мнѣ, вѣдь, ничего этого не нужно, ежели…
— Дай же мнѣ поговорить съ Розой, — сказалъ Маккъ.
— Да, да. А насчетъ банка?..
— Отложимъ.
Бенони пошелъ къ дверямъ, повертѣлъ въ рукахъ свою шляпу и нерѣшительно протянулъ:
— Да-а… Счастливо оставаться.
Бенони вернулся домой, совсѣмъ упавъ духомъ. Никогда еще не было ему такъ грустно. На другой день онъ опять зашелъ къ Макку — нѣтъ ли чего новаго? — но Маккъ даже не успѣлъ поговорить съ крестницей. Бенони это показалось страннымъ; но, можетъ статься, Маккъ хочетъ дѣйствовать на нее исподволь? Бенони подождалъ еще два дня и отправился къ Макку въ самомъ напряженномъ состояніи духа. Теперь онъ зналъ, что Розы больше нѣтъ въ Сирилундѣ,- онъ самъ видѣлъ, какъ она шла по дорогѣ къ общественному лѣсу.
Маккъ встрѣтилъ его, покачивая головой. — Не пойму, что такое съ Розой.
— Такъ вы говорили съ ней?
— И не разъ. Могу сказать, что всячески старался за тебя, но…
— Да, да, — сказалъ Бенони совсѣмъ подавленный. — Конецъ всему.
Маккъ задумался у окна. А Бенони тѣмъ временемъ разгорячился и набрался гордости. — Она хотѣла вернуть мнѣ золотое кольцо и золотой крестъ. Не трудись, говорю, — что твое, то твое. Небось, и безъ того хватитъ у меня во что одѣться, и съ голоду не помру, — говорю. Ха-ха-ха! Небось, хватитъ у меня на кашу съ прихлебкой, — говорю.
Бенони опять разсмѣялся раздражительно и отрывисто. А подъ прихлебкой онъ разумѣлъ глотокъ молока къ кашѣ.
— Ну, я еще не пустилъ въ ходъ послѣдняго, главнаго своего козыря, — сказалъ Маккъ, оборачиваясь. — Небось, тогда поддастся! — прибавилъ онъ, опять подавая Бенони надежду.
— Не скажете — какой?
Маккъ только кивнулъ, поджавъ губы.
— Не прогнѣвайтесь, какой такой козырь?
Тутъ Маккъ уже отмахнулся, — безъ разговоровъ, дескать, — и прибавилъ:- Предоставь это мнѣ… Кстати: ты тутъ насчетъ банка толковалъ; хочешь что ли взять свой вкладъ изъ оборота?
— Не знаю… У меня въ головѣ такая меланхолія…
— Нѣтъ, ты лучше говори прямо. Я тутъ хлопочу за тебя, мнѣ нуженъ покой, чтобы хорошенько все обдумать, такъ надо порѣшить насчетъ денегъ — такъ или этакъ.
— Но прогнѣвайтесь, — я оставлю деньги; мнѣ ихъ пока не нужно.
Бенони смекнулъ, что не слѣдуетъ заходить далеко сразу; надо выждать, пока Маккъ договорится съ Розой до чего-нибудь. У него все еще оставалась надежда; Маккъ — воротила!
Выходя изъ конторы, Бенони замѣтилъ, что одинъ изъ лавочныхъ молодцовъ, Стенъ, прибиваетъ объявленіе къ стѣнѣ около лавки.
— Что новаго? — спросилъ Бенони.
Стенъ Лавочникъ что-то пробурчалъ въ отвѣтъ.
Бенони разглядѣлъ, что это было оповѣщеніе о тингѣ, и пріостановился было прочесть день и число. Онъ подозрѣвалъ, что бѣдняга Стенъ точитъ на него зубъ еще съ зимы, когда они торговали вмѣстѣ въ лавкѣ, а потому и рѣшилъ больше не разспрашивать его. Но Стену, видно, не къ спѣху было; онъ положилъ свою изсиня-красную лапищу на объявленіе и такъ обстоятельно вколачивалъ каждый гвоздикъ, пропуская его сквозь клочки кожи, что конца этому не предвидѣлось. Въ прежнее время Бенони безъ всякихъ церемоній отпихнулъ бы тщедушнаго Стена Лавочника, но теперь онъ былъ такъ глубоко потрясенъ и униженъ, что не смѣлъ ни съ кѣмъ ссориться. Такъ и пришлось ему уйти, не узнавъ числа.
Да, воистину, Господь низвергъ его въ бездну! Вотъ онъ теперь богатъ; сколько у него добра, а раздѣлить его не съ кѣмъ. Нѣтъ никакого сомнѣнія, что Роза уйдетъ отъ него. Ахъ, не заноситься бы ему такъ высоко, не забирать себѣ въ голову жениться на ней. Да и могло ли это дѣло кончиться добромъ? Вѣдь онъ сразу началъ съ обмана, — насчетъ того, что было тогда въ общественномъ лѣсу, въ пещерѣ, когда еще онъ былъ почтальономъ… О, эти незабвенные дни, когда онъ ходилъ съ почтовой сумкой, разносилъ людямъ письма и былъ въ ладахъ со всѣми! Въ зимнее время общественный лѣсъ былъ такой тихій, бѣлый, весь залитый сѣвернымъ сіяніемъ; а лѣтомъ въ немъ стоялъ ароматъ сосенъ и черемухи — просто наслажденіе! Подышать этимъ воздухомъ все равно что поѣсть крѣпкихъ яицъ морскихъ птицъ.
XV
Бенони пережилъ нѣсколько тяжелыхъ дней; онъ осунулся и поблѣднѣлъ; его медвѣжье здоровье поддалось. Онъ заглядывалъ въ многочисленные ящички розоваго рабочаго столика и говорилъ себѣ: — На что мнѣ это? — перетиралъ серебро, обмахивалъ пыль съ клавесина и говорилъ такъ же безнадежно:- На кой прахъ мнѣ все это? — онъ пытался было самъ играть, призывалъ свою работницу и заставлялъ ее осторожно перебирать клавиши, но музыки изъ этого не выходило, и онъ говорилъ:- Ассэ; еще придетъ кто-нибудь, услышитъ насъ…
И ночью ему не давали покоя мысли… Экая бѣда! Развѣ нельзя взять за себя другую? И онъ перебиралъ въ умѣ всѣхъ мѣстныхъ дѣвушекъ. Да, онъ могъ считать себя завиднымъ женихомъ для любой. Врядъ ли которая отказала бы Бенони Гартвигсену, ха-ха! Небось, онѣ всѣ знали, что у него хватитъ и на молоко и на кашу и на всякую тамъ мануфактуру, — ха-ха! Онъ зналъ и по опыту — и когда искалъ любовныхъ утѣхъ, и на рождественскихъ вечеринкахъ, и на сборищахъ у церкви — что его ухаживанія не останутся безъ отвѣта. Но для чего же тогда обзавелся онъ господскимъ домомъ, и музыкой, и швейнымъ столикомъ, и столовымъ серебромъ? И какъ задерутъ носъ всѣ люди, увидавъ, что онъ спустился до нихъ, взялъ за себя дѣвушку изъ простого званія! Тогда и Роза мотнетъ головой и скажетъ:- «вотъ эта ему подъ стать!» Нѣтъ, ужъ такого удовольствія онъ ей не доставитъ!..
Бенони оставалось съ горя удариться въ набожность или запить. Или выбрать между жизнью и смертью. Но въ немъ было такъ мало порочныхъ задатковъ, онъ былъ человѣкъ средній, хорошій малый. Могъ онъ также пуститься въ море… Вотъ это бы какъ разъ пришлось по душѣ Розѣ, этой безсовѣстной, безсердечной дѣвушкѣ! И Бенони мрачно заявилъ своей работницѣ:- Не надо ничего готовить къ ужину.
— Вѣрно, опять въ гости пойдете въ Сирилундъ?
— Нѣтъ. Гм… Но мнѣ не захочется ѣсть.
— Чудеса! — вырвалось у той.
— Не могу я быть голоднымъ во всякое время, — съ раздраженіемъ сказалъ Бенони. — Невозможное дѣло!..
— Да, да.
— Когда-нибудь всѣ помремъ, — прибавилъ онъ.
— Помремъ?
— Ну да, и ты тоже. Небось, не думаешь объ этомъ.
Работница созналась, что, къ несчастью, мало думаетъ о смерти, но все-таки надѣется когда-нибудь предстать бѣлѣе снѣга, омывшись въ крови агнца…
— Ну да, это ежели взять вообще… — отвѣтилъ Бенони. — Но я думаю теперь насчетъ крушенья и смерти въ морѣ.
Да, это она тоже могла понять, — у нея былъ зять морякъ…
— Такъ тебѣ незачѣмъ хлопотать объ ужинѣ,- прервалъ ее Бенони.
Онъ отправился въ Сирилундъ. Зачѣмъ? Если его тянуло пуститься въ море, то вѣдь море было прямо противъ его дома. Бенони бросилъ взглядъ кругомъ, на пристань, на Сирилундскую усадьбу, на сушильныя площадки, около которыхъ стояли на якорѣ суда, — часть всего этого богатства принадлежала ему; онъ вѣдь былъ компаньономъ Макка. Бенони зашелъ въ усадебный дворъ и вызвалъ Свена Дозорнаго.
Свенъ все жилъ въ Сирилундѣ. Вернувшись на «Фунтусѣ» съ Лофотенскихъ промысловъ и получивъ расчетъ, онъ, однако, не нашелъ въ себѣ силъ уѣхать отъ Элленъ Горничной, такъ она ему полюбилась. Ему стоило только сѣсть на почтовый пароходъ, чтобы уѣхать отъ нея на югъ, а онъ вмѣсто того опять пошелъ къ Макку въ контору и сталъ просить, чтобы тотъ оставилъ его у себя.
— Но къ чему я тебя приставлю? — сказалъ Маккъ и задумался.
— Къ чему хотите, — отвѣтилъ Свенъ Дозорный, учтиво кланяясь. — Мало ли у васъ дѣла въ такомъ большомъ хозяйствѣ? Садъ привести въ порядокъ, во дворѣ гдѣ покрасить, гдѣ почистить, а то можетъ понадобиться и стекло вставить…
Макку парень понравился своимъ веселымъ нравомъ и учтивостью, поэтому онъ и задумался, а Свенъ продолжалъ:- Потомъ, эти двое стариковъ; они, вѣдь, одной ногой въ могилѣ; гдѣ имъ колоть и таскать дрова? Монсъ, говорятъ, три недѣли только и дѣлаетъ, что лежитъ да ѣстъ. Ему не встать больше. А Фредрикъ Менза сидитъ возлѣ него да ругается, что тотъ не встаетъ. А и самъ никуда ужъ не годится. Намедни Элленъ Горничной самой пришлось таскать дрова… Господи, ты Боже мой! Ну, много ли она сдѣлаетъ своими невинными ручками!..