Посмотрев на зверские глаза Мусы, на огромные руки, которыми Муса душил коней, Зайченко улыбнулся, встал и принял подношение.
- Спасибо, дорогой Иргаш! - сказал он. - Желаю тебе счастья. Пронеси свою жизнь так же твердо до конца своих дней, как твой телохранитель пронес это вино!
Выпив, Зайченко разбил чашку об стену.
14
После обеда на дворе зажгли костры. По кишлаку забегали басмачи. "Томаша! Томаша!"** - весело кричали они, оповещая людей о предстоящем зрелище.
Гости расселись рядами. Среди рядов расхаживали юноши с большими круглыми блюдами, наполненными сладостями. Всем был предложен зеленый чай. Особенно важным людям бачи раскуривали чилим** и подавали с поклоном.
На спектакль сбежался почти весь лагерь. Только караульные не покидали своих постов.
Томаша началась к вечеру, при больших кострах. Старик Ачильбай, вместе с тремя певцами, торжественно вышел на середину двора. Заревел медный карнай, забил барабан, загудели бубны, отороченные погремушками. После певцов появились танцоры. Пляски пользовались у зрителей наибольшим успехом.
По окончании каждого номера старик Ачильбай выпускал младшего ученика. Румяный юноша, проходя по рядам, собирал деньги в шелковую тюбетейку. Когда гости говорили ему нежные слова, он кокетливо улыбался.
Иргаш блаженствовал. Он чувствовал себя богачом и властителем. Деловую часть программы он решил отложить на следующий день. Но Джемс спешил. Не дожидаясь конца спектакля, он шепнул Иргашу:
- Скоро это кончится? Я намерен уехать отсюда рано утром.
- Так нельзя, - сказал Иргаш, нахмурившись. Гость был невежлив, и это ему не понравилось. - Я отпущу тебя, когда можно будет. Я отвечаю за твою жизнь.
- За мою жизнь отвечает советская власть, а не ты, - сказал Джемс.
Иргаш посмотрел на своего гостя с удивлением, он не знал, что Джемс перешел советскую границу совершенно легально, через пограничный пункт, получив разрешение по афганскому паспорту как специалист-охотник. В документах значилось, что цель его поездки - охота на тигров в тугаях** на Аму-Дарье. Из конспиративных соображений Джемс скрыл это.
"Он дурачит меня. Он обходится со мной как с дикарем", - подумал Иргаш, вставая.
Джемс понял, что и курбаши чем-то недоволен, как и Зайченко, но ему лень было исправлять свою ошибку. "В конце концов, какая ошибка? - подумал он. - Эти лилипуты-феодалы, эти косматые предатели из среды белых царских офицеров должны прислушиваться ко мне, а не я к ним".
Спектакль еще продолжался, когда Иргаш, Зайченко и Джемс покинули двор.
15
Зайченко жил в войлочном шатре, который назывался кибиткой. Там и назначили заседание. Иргаш, Зайченко и Джемс пошли по дороге, проложенной к ставке.
По случаю съезда гостей кишлак был переполнен.
Лошади приезжих гостей стояли как попало, где придется: одни у коновязей, другие возле кольев, третьи были просто стреножены, четвертые притянуты попарно головами к седлам. Тут же сновали басмачи. Некоторые из них, получив за обедом водку, перепились и теперь ругались друг с другом. Где-то перестреливались из револьверов. У чайханы дрались мальчишки. Наскакивали друг на друга большие лохматые собаки. Женщины, жившие в кишлаке, бранились между собой. Согласно обычаю, женщинам и собакам швырялись остатки пищи, поэтому как те, так и другие всегда были полуголодные.
Иргаш шел молча, точно он не слышал ни шума, ни визга, ни криков. Искоса наблюдая за Джемсом, он спросил Зайченко:
- Кто сегодня отвечает за порядок в стане?
- Насыров, - сообщил Зайченко.
- Позови его!
Зайченко приказал шедшему за ним ординарцу позвать Насырова. Сквозь толпу, точно пароль, пронесся крик: "Насыров, Насыров!"
Когда они подошли к черной войлочной, перетянутой белыми лентами куполообразной кибитке, Иргаш вытянулся и, не подымая глаз, сохраняя величественный вид, сказал Джемсу:
- Прошу извинить, если в нашем лагере мы встречаем знаменитого гостя не так, как подобает! - Затем Иргаш распахнул полог.
Джемс кивнул в ответ и первый вошел в кибитку.
Кроме стола, в ней помещались два табурета и походная раздвижная койка. Свеча стояла в бутылке. На койке лежали бинокль, пачка топографических карт и коробки револьверных патронов.
Взяв табурет, Джемс сел первым, не дожидаясь приглашения. Зайченко поймал усмешку Иргаша и очистил для него койку. Но Иргаш остался стоять, приложив правую руку к груди.
- Вы получили оружие? - спросил Джемс по-узбекски, обращаясь к Иргашу.
Иргаш молча склонил голову.
- Сколько?
- Через Памир вы перебросили нам сорок вьюков. Это все.
- Это стоит денег. Как вы думаете? - сказал Джемс.
Иргаш пожал плечами.
- Что же вами сделано?
Самолюбивый Иргаш взглянул на Зайченко и оставил кибитку. С него спрашивали отчет? Он не мог вынести этого.
Зайченко, кликнув своего ординарца Усмана, послал его в канцелярию за отчетом.
16
Походная канцелярия была заведена Зайченко еще в 1919 году, когда Иргаш объявил себя главнокомандующим всех кокандских басмаческих отрядов. Каждый вечер после занятий она вьючилась. Все ее имущество, пишущая машинка, бумаги аккуратно складывались в курджуны. На всякий случай канцелярия всегда была готова к перекочевке.
Сейчас она помещалась в маленькой сакле, стоявшей рядом с кибиткой Зайченко. Там работали двое: писец-узбек и заведующий, Иван Иванович Белуха, бывший счетовод термезской таможни, попавшийся на контрабанде и сбежавший от наказания.
Иван Иванович спешно готовил отчет. Он устал, замучился, и на его бабьем лице, с такими мелкими и неприметными чертами, как будто оно было выглажено утюгом, появилась испарина. Ему было жарко. Он скинул с плеч свой полосатый туркменский халат.
- Сожжено урожаю пшеницы... кукурузы и прочего на сумму... Также посевов хлопка... Также хлопка... тысяч пудов на сумму... - бормотал Иван Иванович, стараясь не спутаться, так как он одновременно работал и на счетах и на пишущей машинке. - Испорчено телефонного, телеграфного и прочего имущества связи на... Разрушено ирригационных сооружений протяжением... Вырезано скота... Угнано скота... голов... мелкого, крупного...
Версты, головы и рубли мелькали у него перед глазами. Он торопился, был голоден. У него сосало под ложечкой и накапливалась во рту слюна.
- Убито совработников... человек. Красноармейцев... Командиров... человек...
Ом отщелкивал многозначные цифры. Количества не поражали его. Он ведь т о л ь к о считал.
17
Когда Усман принес отчет, Зайченко, быстро у себя на колене перебрав листки, протянул их Джемсу:
- Это, так сказать, в черновом виде. Завтра все будет готово окончательно. Здесь еще неполная сводка.
Джемс просмотрел ее и, поджав губы, сказал:
- Мало!
- Видите ли, - проговорил Зайченко, обидевшись, - если вы приехали сюда как инспектирующий генерал, вы должны остаться довольны. Вас приняли именно так, как принимают генералов. Обед, концерт. Чего же вам еще? Если же вас интересуют суть дела и цифры, то должен вам заявить, что азиаты работают на вас почти даром. Будем откровенны, как европеец с европейцем!
Джемс повысил голос:
- То есть как это почти даром? Война здесь приносит доход, и мы даем эту возможность, снабжая вас оружием.
- Страна разорена. То есть разорили ее мы. Дохода нет.
- Но советская власть есть! - возразил Джемс.
Зайченко покачал головой:
- Сколько столетий ваша разведка борется за этот край? Надеюсь, вы это знаете лучше меня?
Джемс смолчал, только губы его искривились.
- Сколько голов, своих и чужих, англичане оставили здесь? Неужели вы еще не научились ждать и надеяться?
Джемс опять смолчал.
- Здесь нельзя работать с уверенностью в результате. Здесь надо надеяться на случай, - продолжал Зайченко. - Здесь все случайно, как папа и мама.
Джемс не улыбнулся.
- Мы не выбираем родителей, - сухо ответил он. - Мы выбираем наших служащих.
- Ваши служащие тоже не родились с мыслью об Азии! Разве вас не втянуло сюда, как воздушный поток втягивает в себя песчинку? Разве вам все известно? Разве вы все предусмотрели?
- Не понимаю, о чем вы говорите? Яснее отвечайте на мой вопрос! сурово, но в то же время безразлично сказал Джемс.
Зайченко обозлился. Он достал из-под подушки портфель, порылся в нем и вытащил документ, напечатанный на плотной синей бумаге. Это была копия договора, заключенного представителями бухарского эмира с военным атташе английского генерального консульства в Мешеде. Договор состоял из восемнадцати параграфов.
Содержание его сводилось к следующему: англичане обязываются оказывать помощь в деле низвержения советской власти в Бухаре - взамен этого эмир предоставляет им на будущее право влияния и руководства.
- Даже бухарскую армию вы хотите забрать в свои руки. Не так ли, согласно этого пункта? - сказал Зайченко, ткнув пальцем в бумагу. - Даже Самарканд вы присоединили к Бухаре? Этот договор предусматривает даже способ управления новой провинцией. Договор, очевидно, дело ваших рук? В Афганистане вы тоже рветесь к власти, к влиянию. И думаете: "Мы своего добьемся, мы победим". Это ошибка. Это блеф. Это глупость. И этой вашей глупостью прекрасно воспользовались большевики. - Зайченко спрятал документ в портфель. - Вы не предусмотрели, что об этом документе могут узнать они? Они узнали. Теперь я выражаюсь ясно? Ну, так и я, работая на вас, не могу всего предусмотреть. Учтите, в каких условиях я работаю и в каких вы! Я, очевидно, так и погибну в этой дыре, а вы здесь не задержитесь. Теперь все вам ясно, не так ли?
- Даже бухарскую армию вы хотите забрать в свои руки. Не так ли, согласно этого пункта? - сказал Зайченко, ткнув пальцем в бумагу. - Даже Самарканд вы присоединили к Бухаре? Этот договор предусматривает даже способ управления новой провинцией. Договор, очевидно, дело ваших рук? В Афганистане вы тоже рветесь к власти, к влиянию. И думаете: "Мы своего добьемся, мы победим". Это ошибка. Это блеф. Это глупость. И этой вашей глупостью прекрасно воспользовались большевики. - Зайченко спрятал документ в портфель. - Вы не предусмотрели, что об этом документе могут узнать они? Они узнали. Теперь я выражаюсь ясно? Ну, так и я, работая на вас, не могу всего предусмотреть. Учтите, в каких условиях я работаю и в каких вы! Я, очевидно, так и погибну в этой дыре, а вы здесь не задержитесь. Теперь все вам ясно, не так ли?
Джемс не удостоил Зайченко ответом, но Зайченко не унимался:
- Вы работаете как "герой"? Это ваша "историческая задача"? Не так ли? - сказал он, издеваясь над Джемсом. - Если вы "честный человек", - а я не сомневаюсь в этом, - вы работаете для вашей "истории"? Не так ли? Я же работаю из-за денег. Я наемник! И даже без вдохновения! У меня нет никакой исторической задачи. Поэтому у меня более спокойное отношение к вопросу. Я больше вас понимаю, что здесь надо делать. Мой мозг не затуманен никакими посторонними идеями в этой игре, кроме личного расчета. Шесть лет крови убедили меня в том, что такая борьба бесполезна. Энвер-паша, которого вы перебросили сюда к нам на помощь, погиб. Кстати, был ли он действительно Энвер-пашой? Ведь тот Энвер-паша был питомцем германского генерального штаба. Я не ошибаюсь? Я так слыхал еще на службе в русской армии. Как же вы с ним поладили? Впрочем, дело не в этом. Вернемся к нашим баранам, как говорят французы. Много видных курбаши сдаются. Отряды тают. Население против нас. Красная Армия - это больше чем армия, это идея. Отправьте сюда еще сорок тюков оружия - оно будет захвачено Красной Армией...
- Не агитируйте меня! Я тоже читаю советские газеты, - насмешливо перебил его Джемс.
- Очень рад за вас, - с раздражением сказал Зайченко. - Но вы их, очевидно, плохо понимаете. А мне помогает их понимать опыт. Я дошел до многого своим личным опытом. Значит, это правда. Я не отвергаю сегодняшнего способа борьбы, пусть существует диверсия! Но это мелочь, игрушки. Надо бросить силы в политику. А вы лишь калечите ноги!
Джемс улыбнулся. "Дурак! Кого учишь?" - подумал он.
Теперь его смешил этот поручик. Но Зайченко в запальчивости уже ничего не замечал.
- Вы подписываете прежде времени эти бумажки, которые нас только компрометируют, - продолжал он. - Если ваш штаб о чем-нибудь думает, так пусть он думает и об этом! Так вот, предложите ему мои услуги в этом направлении. Я могу быть полезным, вы это знаете по моей работе за эти годы.
- Хорошо. Я подумаю... Между прочим, я хочу предупредить вас... Вы не переставая, на разные лады твердите мне: "Англия то... Англия это..." Ошибка! Так нельзя, мой дорогой. Прежде всего это неверно, это все ваши фантазии. И откуда вы можете знать, на кого я работаю? Я работаю совсем не на Англию. Клянусь вам, как офицер. А на кого, это уже мое личное дело. Что вам известно обо мне? Ничего. Поэтому позвольте дать вам дружеский и в то же время официальный, служебный совет: побольше дисциплины, поменьше болтовни! Англия уже не та держава... - как бы случайно проговорился Джемс, немедленно подавил свою улыбку и продолжал строго и серьезно: Если вы желаете, чтобы наша связь продолжалась, вы знаете только меня... Больше вы ничего не знаете... И не имеете права знать. Понятно вам это? Или нет? Если же будете рассуждать и заниматься болтовней всякого рода, я поступлю с вами по-иному... И это, надеюсь, вам понятно?
Зайченко смутился. Он опустил глаза и сказал нехотя, с зевком:
- Вы же сами наболтали мне, что были офицером англо-индийской армии...
- Ну и что? Мало ли кем я был? Вы тоже были офицером русской армии, а кто вы теперь? "Кто вам целует пальцы?" - Джемс тут рассмеялся и добавил: - Вам надоело работать на Иргаша?
- Нет, - резко ответил Зайченко. - Мне надоел бандитизм.
- У вас есть какой-нибудь план?
- Да.
- Какой?
- План сдачи шаек. Это успокоит нервы большевиков. А мы займемся другим.
- Хорошо, - коротко сказал Джемс. - Отложим решение до утра! "Если у Иргаша заговорили о сдаче, значит положение угрожающее", - подумал он.
Они вышли из кибитки. Джемс молчал. Этот маленький однорукий офицер сейчас удивлял его, и он решил ему задать вопрос:
- Может быть, вы богаты, составили здесь состояние? Может быть, вы действительно хотите отдохнуть?
- Мне не от чего отдыхать! Я мог бы работать двадцать часов в сутки. Но то, чем я здесь занимаюсь, - это не работа.
На вопрос о состоянии Зайченко ничего не ответил. Джемс догадался, что слова его о работе из-за денег были только фразой. Действительно, деньги не интересовали Зайченко. Он не знал, что с ними делать. Их некуда было тратить. Бежать за рубеж и жить там на проценты - его не увлекало.
Он наполнял жизнь кровью, убийствами и несчастьями, он только регистрировал это и скучал от однообразия. Он презирал всех и не мог никому сказать об этом. Он любил выстрелы и боялся смерти и ненавидел все на свете, даже себя.
18
Когда они вернулись во двор усадьбы, где жил Иргаш, веселье уже кончилось, костры потухли и в темноте раздавались только крики часовых и конское ржанье. Зайченко вызвал Мирзу, чтобы тот позаботился о ночлеге Джемса.
Джемсу уже приготовили комнату, кошму, подушки, одеяла и принесли теплую воду. Мирза предлагал свои услуги ловко и незаметно. Джемс почти не ощущал его присутствия. Когда ночной туалет был окончен и наступило время сна, Джемс закурил папиросу. "Иргаш горит, - решил он. - Интересно, знает ли Иргаш о мыслях этого русского офицера? Или этот план - чистейшая импровизация? Офицера надо отправить в Самарканд, его место там. А Иргаш пусть, пока можно, продолжает свое собачье дело".
Подведя итоги, он лег на бок, вытянулся и приготовился спать.
На дороге отчаянно лаяли псы. За стеной визжали бачи. Джемс, слушая их звонкий, почти девичий смех и шлепанье босых ног по галерее, долго не мог уснуть.
"Завтра я налажу отношения с Иргашом, - думал он. - Иргаш, очевидно, обижен. В сущности, как глупы люди и как смешны самолюбия! Завтра я оставлю ему подарки, и он будет счастлив. И будет думать, что он ошибался. Этот русский - тоже только баран. Его когда-нибудь прирежут. Вот и все".
Джемс приподнялся, прислушался, как бы вылавливая из темноты каждый тревожный звук. Потом опять откинулся на подушку. Его гладко выбритое лицо размякло, распустилось, кожа на лице образовала складки возле глаз и губ. На подушке лежала плоская, желтая голова.
Мирза стоял за стенкой. Он прислушивался к дыханию "афганца". Когда тот заснул, он на цыпочках босиком вошел в комнату.
Джемс вскочил. Его лицо мгновенно преобразилось. Оно стало похожим на парус, туго натянутый ветром.
- Простите, сэр! Я пришел задуть свечу, - прошептал по-английски Мирза.
- Не надо, - недовольно сказал Джемс.
Мирза попятился к двери и ушел. Потом он появился во дворе и зашикал на визжавших бачей.
Наконец вся усадьба заснула. На дворе и на улице вдоль глиняной стены сидели караульные с винтовками на коленях. Некоторые из них даже спали, прислонив свою винтовку к стене.
Не спал один Мирза. Он не мог простить себе случившейся оплошности. "Если бы еще я не сказал: сэр!" - думал он. Но в конце концов он тоже успокоился.
19
Когда Иргаш вернулся из кибитки, Насыров давно уже дожидался его около входа в дом, на дворе. Народ еще не разошелся. Многие из гостей еще сидели на галерейке, беседовали о делах и жизни и покуривали табак, передавая друг другу общий чилим. Увидав Иргаша, все встали.
Иргаш встретил Насырова молча и осмотрел его с ног до головы. Увидев на нем шапку из красной лисьей шкуры, широкие штаны из бараньей кожи, выкрашенной в розовый цвет, пояс с бляхами, нож в богатых ножнах, кошель, в котором хранились зубочистка и перстень, Иргаш освирепел. Наряд киргиза разозлил его.
Насыров спокойно глядел в глаза Иргаша, закинув голову назад; шея его при этом вытянулась.
- Как ты стоишь передо мной? Верблюд! - крикнул Иргаш. - Плетей ему! Плетей гордецу!
Насыров отступил от Иргаша.
- Я ни в чем не виноват, - с дрожью в голосе произнес он.
- А кто отвечал за порядок? - сказал один из курбаши, стоявший подле Иргаша. - Ты же знал, что здесь за всем наблюдал "деревянный афганец". Ты осрамил нас!
- Что я мог сделать с приезжими? Они не слушались, - сказал Насыров.
Иргаш отвернулся, показывая, что разговор кончен, и кивнул своим порученцам. Когда они подошли к Насырову, тот крикнул:
- Иргаш, что ты делаешь? - Его шрам на порубленной губе побелел.
- Мы еще в Бухаре, - тихо, точно про себя, ответил Иргаш и вступил на галерейку дома.
Порученцы сорвали с Насырова халат и рубашку. К нему подошел Муса с длинной плетью. Насырова положили на земле, возле виселицы, стоявшей во дворе, и началась экзекуция...