В убогом низеньком полуразрушенном домишке,
На острове Эфес свободный житель Герострат [11] ,
Варил похлебку, в печь бросая кедровые шишки.
Жена ворчливая, детишки, огород,
И нежеланье дальше жить плебеем,
Лачуги нищей в дырах обветшалый свод
Беднягу привели к невиданным идеям.
Плебейский быт и жизни нищета,
Да при тщеславии неимоверном Герострата,
Все привело к тому, что с помощью осла
Решил он мир перевернуть когда-то.
Осел упрямый, кожею обтянутый скелет,
Нагружен был дровами от оливок до предела,
И Герострат в гордыне дал обет,
Храм Артемиды сжечь, решив, что это стоящее дело.
Там, за 500 до нашей эры, был расцвет,
Невиданный расцвет прекраснейшей Эллады,
Философов и математиков неувядаемый букет,
Стремленье мироздание понять им было надо.
Седьмое чудо света было в Греции на острове Эфес —
Дворец, построенный в честь греческой богини Артемиды,
Поклонников богини плодородия, охоты и не перечесть,
И Герострат не мог стерпеть такой обиды.
Полдела сделано, ослу он закричал: «Пошел!»
Не тут-то было, ведь дровишек много в возе.
Колена подогнув, осел упал на пол,
Ведь подскользнулся он на собственном навозе.
Осел, наверное, совсем и не хотел
Везти дрова, чтоб погубить храм Артемиды,
Седьмое чудо света сжечь – ведь даже для осла предел,
Кощунственное дело, ведь касается Фемиды.
Ну, как мне не воскликнуть в удивленьи «Ах!»
Ведь от осла зависела судьба строенья,
Известно, имя Герострата уж давно в веках,
А имени его осла не знаем, к сожаленью.
Бывает так, что из-за пустяков
Срываются огромные в истории деянья,
Наполеон, подозревая Жозефину, был готов
Кампанию в России прекратить, от ревности терял сознанье.
Ну что ж, продолжим, если начали, друзья.
И назовем наследников гордыни Герострата,
С желанием в веках остаться навсегда,
Для них насилье и разбой, убийства – это свято.
Дантон и Робеспьер хотели новый мир
За счет голов в корзине гильотины строить.
Из Сталина и Гитлера народы сделали кумир,
Разрушив старый мир, хотели новый мир построить.
А с храмом что! Сто двадцать семь божественных колонн
Вверх возносили портики на храме Артемиды,
И гением отточенный, по красоте невиданный Пилон,
Да не один – украшен статуей слепой Фемиды.
Какой Большой театр – архитектурно чепуха,
Подделка, выстроенная в стиле ложном,
Красиво выглядит, но на душу я не возьму греха,
Как в древней Греции уж ничего построить невозможно.
Был 115 метров он длиной, и 18 метров высота,
А выстрел был в ионическом чудесном стиле,
По камню вилась дивная неповторимая резьба,
С Азалиями дивные сады над ним кружили.
Полсотни лет ушло, чтобы построить Парфенон,
На Артемиды храм ушли десятки.
Но Герострат на все плевать хотел, ведь он
В гордыне, чтоб оставить память о себе, шел без оглядки.
Осел упрямился и не хотел тащить дрова,
И древнегреческим покрыт был матом,
Которого, к большому сожалению, не знаю я,
Осел же знал, но был совсем невиноватым.
Но кнут и пряник все ж заставили осла
Проклятый воз везти в жару, да в гору,
Ну, хорошо, животное не понимало ни хрена,
Что делает, и не могло испытывать позора.
Ну, наконец-то, доплелись, небес голубизна,
И белоснежный храм сиял пред ними.
А море бирюзовое в волненьи, как всегда,
Тревожит сердце человеческое и поныне.
Две с половиной тыщи лет назад
В саду чудесном храма Артемиды
Стоял осел и рядом, запыхавшись, Герострат,
Дрожа от возбужденья, ведь была на то причина.
К Богине плодородия, охоты, да ворваться в дом,
Чего-то боязливо было супостату,
В гордыне понимал, что должен он
Все сжечь дотла, увековечить имя Герострата.
Он снял с осла дрова и затащил их в храм,
И долго-долго безуспешно их разжечь пытался,
И так и сяк, ну, хоть с грехом напополам,
От кремния искры костер не разгорался.
Вот наконец-то разгорелся, и пошел дымок,
С собою взял он Герострата в вечность,
И поджигателя несчастного увлек
В тот «Дантов» ад, где нет понятья человечность.
Десятки лет прекрасное творили мастера,
Всю душу при постройке отдавая храму,
Не думали, конечно, гении архитектуры никогда,
Что храму Артемиды надобна охрана.
Остался в вечности несчастный Герострат,
Хотя упомянуть сейчас уместно,
Теперь их больше во сто крат,
Людей, гордыней обуянных, это всем известно.
Две тыщи с половиной лет на острове Эфес закон:
Не вспоминать, не называть такое имя,
А храм отстроен был, он вне времен,
Хотя в развалинах стоит поныне.
Недавно появился новый Герострат,
Не древний грек – норвежец, Бревик имя,
Кровавый, не имеющий пощады супостат,
Своих же граждан расстрелял, чтобы оставить имя.
Гордец неимоверный, девять лет подряд
Идеей ложной и нелепою руководимый,
Почти что восемьдесят расстрелял ребят,
Ведомый дьяволом в судьбе неотвратимой.
Ведь Бревику меж Фаустом и дьяволом известен договор,
Он с удовольствием под договором подписался кровью,
Расстрелом он восславил Герострата несмываемый позор,
В котором зло не может быть заменено любовью.
26.07.2011
Мечта психолога
17.10.2011
Разбитые мечты
20.10.2011
Разные истории
Бессеребренник Перельман
В двадцатом веке вдруг случились чудеса,
В туманном городе построены ужасные хрущевки,
Ужасным тем строениям, наверно, удивились небеса.
Ведь жизнь в таких домах похожа на издевку.
А Перельманы вдруг наказаны – за что?
Ведь иудеи сваи в ил не загоняли,
Евреи знают многое про «кое-что»,
Но я уверен, что о сваях даже не слыхали.
В хрущевке проживает бедная семья
Из матери и сына – оба очень скромны,
Сын с бородой, отросшей до пупа,
И страшно жизнью, видимо, довольный.
И оказалось, вдруг – мужчина с бородой
Вдруг замутил такое величайшее событье,
От удивления мне кажется порой,
Такого с сотворенья мира не было открытья!
Загадочную и неразрешимую гипотезу Пуанкаре
Он, как орех, расщелкал запросто и тонко,
За величайшую разгадку той загадки на земле
Ему миллион решили заплатить монетой звонкой.
Ну как смешно, веками люди говорят.
Евреи жадны до неимоверного предела,
Ограбят, стянут все с тебя подряд,
А на вопрос: «За что?» – ответят: «Вам какое дело?»
А Перельман и глазом не моргнул,
Как будто предложили килограмм картошки,
И предлагающим интеллигентно намекнул,
Что не нуждается, а деньги – «хоть в окошко».
Чем дальше – больше замахнулся Перельман
На то, что тайну мироздания откроет,
Его происхождение откроет нам,
А тему миллиардного коллайдера закроет.
И вот опять – «Берите новый миллион,
И степень высшую с наградой».
Но предложенья лестные не слышит он,
И в продуктовую «Копейку» ходит с мамой.
По Перельману – «Нам не надо ногти стричь».
Растут? Пускай растут. Ну, эту логику я понимаю.
А как могу понять, ведь мыслью не постичь,
Отказ от миллионов логикой не принимаю.
Ах! Если бы деньгам никто значения не придавал!
Насколько жизнь у человечества была прекрасна,
Тогда б Иуда ни за что серебряники не принял,
И на кресте Христос так не страдал ужасно.
28.07.2011
Неувядаемый секрет
19.07.2011