"Лесной патриарх" смотрел недобрыми глазами на Варсонофия и говорил соседям:
- Гляди, как вертит. И меня припутал... Ах ты, погибельный сын, бес преисподний!.. Не верю я тебе!
Даже уведомление о том, что диакон Александр возвращается на Керженец, теперь мало кого утешило. Отец Авраамий смотрел на трусливое смятение старцев и с грустью качал головой:
- Истинно сказано: "Тогда пошлет в горы и в вертепы, и в пропасти земные бесовские полки, во еже взыскати и изобрести скрывшаяся от отчию его и тех привести на поклонение его".
По скитам из рук в руки передавалась картинка: внизу налево, под красным балдахином, сидит на престоле антихрист и указывает рукою вперед: перед ним вправо военный отряд, руководимый синим диаволом, направляется к скиту, стоящему среди дремучего леса. Наверху высокие горы с тремя пещерами; в них спасаются иноки, мужики, женщины с детьми. Два отряда гвардейцев, ведомые диаволами, подымаются туда по лесистым склонам. Антихрист одет в царские одежды, с короною на голове.
Над этой картинкой немало было пролито слез и произнесено было немало горячих слов.
Но "лесному патриарху" и этого было мало. Он громко говорил:
- Ослабли мы, нет в скитах прежнего согласия, нет среди нас той крепости, какая бывала раньше. Яко кроты прячемся каждый в своем скиту, напугал епископ всех до смерти. Ой, срам! Ой, стыд!
И бросилось Авраамию в глаза, что больше всех волновались те, кто побогаче, кто посытее, больше всех бегали и говорили, а сами все к отцу Варсонофию так и жмутся, как мухи к меду. И Варсонофий деловито секретничал с ними, - куда и игривость его девалась! - уходил с ними в лес, подальше с глаз. Бедняки жались к молельням, слезы проливали, бились лбами о пол перед иконами: "Отведи, господи, гибель от нас!" - и плакали.
Беглый холоп, с серьгой в ухе, дернул "лесного патриарха" за рукав, ухмыляясь:
- Из осинового дышла тридцать шесть холуев вышло.
Авраамий понял, на что намекает этот замухрышка с серьгой. Тридцать шесть толков раскольничьих теперь насчитывалось на Керженце, и каждый толк старался показать, что на его стороне правда, спорили, ругались, храбрились, рвали друг другу бороды, а начальства страшились, в кусты прятались. В деревне Вязовой объявился "Христос" и собрал вокруг себя двенадцать "апостолов", а как приехали на Керженец пристава, он убежал в лес. Искали, искали новоявленного "Христа" пристава, да так и ушли обратно: нешто найдешь?
Кого ни спросят - один ответ: "На небо вознесся". Выходит, и этот не что иное, как обманщик!
Человек с серьгой все чаще и чаще встречался с "лесным патриархом". Куда ни пойдет Авраамий, везде, словно из-под земли, вырастает и он. Что за оказия?! И все заводит разные разговоры о том, о сем, а больше насчет крестьянской бедности, о тяготах государственных, ложащихся на народ, и все-то ему нужно, и все-то его волнует:
- Вот и опять: приедет епископ, снова потребуют коней... А им что? Из сохи выпряги, да под солдат дай... А споры эти ни к чему. Что из того, что расколоучители покажут ученость свою, опровергнут Питирима? Ничего! Отсеки собаке хвост - овцой, все одно, не станет. Только обозлится пуще. Тут надо действовать иными способами.
Отец Авраамий заинтересовался речами незнакомца. Спросил, как его звать.
- Богданом зовут, а Богдашкой прозывают. Не здешний я. Из-под Астрахани, из Разгуляй-города. Там такая же распутица: раньше крепко держались раскольники, верили по-разному, а царю не продавались... Теперь многие откупаются... Платят двойные, тройные оклады. Царь купил и старую веру и прежнюю совесть. Богатеям из вашего брата дорога открыта. Посадские животы толстеют, а совесть худеет. А почему? У начальства пистоли, а у нас прибаутки христовы... Что сильнее?
- Имя христово сильнее, - смутился "лесной патриарх", в душе сам негодуя на богатых раскольников.
- Пистоль сражает, а имя христово утешает...
- А что ты скажешь о старце Варсонофии?
- Скажу одно: лиса кур не оборонит, а старче похож на лису, а вы все на кур...
- Мы этого не допустим...
- Кто вы?
- Диакон Александр. Герасим, я...
- Вороне соколом не бывать, запомни, "лесной патриарх". Где вам!
Отец Авраамий с глубоким вниманием посмотрел в озорные глаза Богдана, но не обиделся.
- А по-моему так, - продолжал озорник. - Кошка - лапой, а медведь ее - пятерней, так и тут. Есть и у нас пистоли... И мы можем. Не так ли?
Богдан нагнулся над ухом отца Авраамия:
- Разбойнички у Лыскова-то ждали гостя дорогого, а он перемахнул на Никольско-Боровскую слободу.
- Что? - расширив глаза от испуга, переспросил Авраамий.
- Его... Питирима ждали... А он, ишь, через Везломский перевоз поехал... Донес кто-то...
- Чего же ты хочешь? - похолодел "лесной патриарх". - Чего тебе от нас нужно? И откуда ты знаешь?
- Покончить бы с ним в Пафнутьеве...
- Что ты?! Что ты?! Не дело это... Не дело. Зорить будут всех нас... Головы отрубят... Сожгут... - залепетал старец в ужасе. - Спаси бог! И что будет - ужасти!
- Ладно. Не пугайся. Такого приказа мне не было. Подводить ваши скиты не хочу.
- Да кто ты есть сам? Почто пришел?
- Уродила меня мать, что и земля не примат, а Питиримку, чтобы ему на том свете икалось, здесь мы не тронем. Подождать велено.
К вечеру Питиримов отряд остановился недалеко от Пафнутьева, в лесном починке "Убежище". Кругом болота, сумерки делали дорогу опасной.
Питирим, осадив коня около самой нарядной избы, на каменном фундаменте, пропустил мимо себя сначала гвардейцев, потом раскольников и затем учеников духовной школы. Велел сытно накормить старцев и переодеть их в чистые одежды, которые везли в особой повозке с провиантом и книгами два монаха.
Соскочив с лошадей, Питирим и Ржевский вошли в этот дом. На пороге встретил их хозяин, низкорослый бородатый толстяк. Маленькие глазки на пухлом лице - угодливые, заискивающие. Склонился перед епископом. Питирим неторопливо, торжественно благословил его.
Вошли в избу.
- Переночуем в починке, - отдал Питирим распоряжение Ржевскому.
Тот немедленно вышел на волю. Остались только Питирим и хозяин дома.
- Ну каковы новости, Васильич? - обратился к нему епископ, усаживаясь за стол.
Почтительно стоя перед епископом, Васильич тихо ответил:
- Светоносец ты наш светозарный, томлюсь я мыслями. В голове моей не думы, а сухари истолченные... толча.
- Что такое у тебя тут? - вскинул на него пытливый взгляд епископ.
- Оторопь берет, ваше преосвященство, - како скажу?
- Дерзай.
- Великое смятение поднялось в лесах...
- Ну?!
Васильич нагнулся:
- Смертной кончиной грозятся увенчать вашу достохвальную жизнь. Опасайся, владыка.
Питирим нахмурился.
- Знаю, - сказал он. - Ну а еще что?
- Беглых появилась тьма-тьмущая, и есть которые с мушкетами, пистолями и кинжалом. Слышны в лесах непрестанные нападения. Я претерпеваю в дому своем горькое беспокойство...
Питирим спокойно сказал:
- Раскольщики намерены сотворить смуту. Царевич Алексей в Австрии заговор великий породил... Иноземных королей поднимал на отца, на Русь... Меж нами не должно, однако, быть никакого замешательства. Воля царская превыше всего.
В это время в горницу вошел Ржевский. Питирим сказал хозяину дома: "Оставь!" и указал на дверь. Тот покорно шмыгнул в нее.
- Оставайся здесь в починке с гвардейцами, Юрий Алексеевич... Нехорошо солдат казать. Слово божье могу ли я мушкетом подкреплять!
Ржевский, озабоченно поглядывая через окно на улицу, где шумели гвардейцы около коней, заметил епископу, что "бог-то бог, а беды остерегаться не мешает; под охраной солдат победа надежнее, и жизнь будет сохраннее". Он также сообщил Питириму, что слышал, будто на его жизнь готовится покушение. Строил страшные глаза и, видимо, хотел своими рассказами напугать епископа, но тот смотрел на него с усмешкой:
- Недавно помер, и опять я живой; хотел Овчинников меня убить - сам в яму попал. Дочка его отравить меня замышляла - и тоже. Чего, братец, не чаешь, то скорее сбудется. Небось, не карась - в вершу не заманишь.
- А вот село Пафнутьево и есть та самая верша... Народ здесь злобный, коварный, - продолжал уговаривать Питирима Ржевский.
- Не боюсь. Всю жизнь дело имею только с врагами. Друзей у меня: царь, Феофан Прокопович и ты. Три друга во всем мире, а врагов не исчислишь. И прошу тебя убедительно - и носа ты не кажи в Пафнутьево. Пойду один я туда, пешком, с чернецами, с раскольниками и учениками духовной школы. Объяви им всем. Смерти я не страшусь. Помни это. Позорнее малодушия и трусости я ничего не знаю.
VII
Словно овцы, встревоженные близостью медведя, всю ночь не смыкали глаз керженские скитники и миряне, съехавшиеся в Пафнутьево для встречи епископа. Настоятели скитов и деревенские старшины были обязаны "сказками"* известить всех людей для явки на состязание. Съехалось и сошлось немало разного люда. Многие не имели, где преклонить голову, и ночевали под открытым небом: развели костры. Около огня ежились сонные старухи, старики, бабы с ребятами, поминутно вздыхая и крестясь. Ночь выдалась студеная; иней лег на соломенные крыши, на луга, осыпал искрами ели и вороха обрубленных ветвей. Пар шел от дыхания. Окна домов хотя и почернели, но кое-где все же мерцали огоньки. Там читались псалмы, возносились молитвы.
_______________
* Сакааазакаи - подписка.
Старец Александр и другие раскольники, приведенные Питиримом из Нижнего, были отпущены по домам. Стемнело, когда диакон Александр пришел в скит диаконовского согласия. Никто не вышел навстречу учителю. Только тогда, когда весть разнеслась о прибытии диакона по всему скиту, в келью к нему пришли скитожительствующие иноки со старцем Варсонофием во главе. Троекратно облобызались все со своим вождем. Помолились. Но разговор не вязался. За шесть месяцев разлуки у многих диаконовцев начали остывать чувства к нему. Бросилось в глаза даже самому Александру, что в отсутствие его большую власть приобрел над народом Варсонофий. А заговорили скитники и миряне о делах, отношения к богословию не имевших. Оказывается, скит принял на себя разработку леса, получил хорошие деньги от губернатора, а самые преданные диаконовскому согласию миряне Антип Старостин и Клим Ежов, ближние помощники диакона, уехали в подряд на Ладогу на прорытие канала. Варсонофий пророчил большую выгоду от этого предприятия. Когда диакон стал возражать, что, мол, разъезжаться диаконам не след, можно обратиться в пыль, которую сатана и сдунет, как пепел, Варсонофий сослался на самого творца диаконовских догматов, поморца Андрея Денисова. Он-де сам работает на канале и всех диаконовцев и всех ревнителей древлего благочестия призывает к тому.
Александр не стал больше спорить; на этом и расстались. Диакона клонило в сон, давала чувствовать себя сильная усталость.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
В маленькой деревянной церкви "трех святителей", в селе Пафнутьеве, построенной недавно Питиримом в виде опоры православия здесь в лесах, на самой Семеновской дороге, по которой раскольники возили свои товары в Нижний, епископ отслужил обедню. По окончании богослужения вышел он из церкви в полном облачении, с крестом и Евангелием в руках и, окруженный расколоучителями, стал на приготовленное для него Варсонофием возвышенное место. Пахло смолой, хвоей из лесной чащи, омытой талым инеем, травой.
Собравшиеся в глубоком молчании, с любопытством разглядывали нарядную парчевую ризу, шелковый подризник; перешептывались. Пробившееся сквозь облака солнце позолотило одеяние епископа, излучаясь в драгоценных камнях митры. В толпу керженских скитожителей и приехавших из деревень крестьян вонзились черные глаза епископа. Здесь были и нераскольники, просто крестьяне, желавшие напомнить о своих нуждах, мужики и женщины из мирян и даже малые дети на руках у матерей.
Неторопливо помолившись на Евангелие, положенное на аналое, Питирим откашлялся, взял крест и благословил им собравшихся. Потом, отойдя от аналоя, снял митру, разоблачился при помощи послушников и, оставшись в малиновом подряснике, громко сказал:
- Отцы и матери и вси православнии христиане! Пришел я к вам и никоего оружия не принес ко устрашению вас, но токмо общее наше христианское оружие несу, хранящее нас: святое Евангелие и животворящий крест. Я пришел сюда при вас с диаконом Александром вопросами и ответами разменяться. В прошлых годах послал я вам свои вопросы, требуя на них ответствования. И ныне мы при вас разменяемся ответами на помянутые вопросы, и об ответах между собою поговорим. А вы смотрите и рассуждайте, кто будет из нас прав.
Затем он поднял свиток бумаги и спросил негромким, ласковым голосом:
- Ваши ли это вопросы, что в мае вы мне вручили?
Диакон Александр и старец Варсонофий, взяв из рук епископа свиток, посмотрели на подписи под вопросами, и Варсонофий ответил:
- Наши.
Епископ снова спросил:
- Вручаете ли мне новые ваши ответы, вместо этих, на мои вопросы? Готовы ли они у вас?
- Готовы, - ответил Варсонофий, покосившись на диакона Александра.
"Лесной патриарх", следивший за старцами из толпы, вдруг крикнул: "Варсонофий!" Но голос его был услышан только близстоящими мирянами, которые испуганно шарахнулись от него в сторону; зато, откуда ни возьмись, появился человек с серьгой. Он оскалил в улыбке желтые зубы, сочувственно кивнул головой Авраамию и, подмигнув хитрым глазом, прошептал:
- Дерзай!
- Вот книга, - начал епископ, подняв над головою книгу в кожаном переплете, - ответы, написанные мною противу диаконовских вопросов, но в начале хочу я приветствовать вас, мои любезные други.
Питирим раскрыл книгу и начал читать свое приветствие:
- Во имя отца и сына и святого духа, аминь. Божиею милостию смиренный Питирим, епископ нижегородский и алатырский, богом порученныя паствы моея, Балахнинского уезда, чернораменских лесов жителям, старцам Александру, Иосифу, Варсонофию, Герасиму и всем вашего согласия, зовомого диаконовщиной, как монашеского чина, так и мирского, как с вами и окрест вас живущим, так и во градах и в уездах обретающимся, - всеусердно желаю здравия, спасения и всякого благополучия, мира и тишины и соединения со святой восточной и великороссийской церковью.
Собравшиеся хмуро молчали.
Питирим продолжал:
- Приняв помянутое число вопросов, поскольку мне господь бог дал разумения во славу его, единого бога, и в общую вам и прочим пользу, ответы по требованию вашему написал и вручаю их вашему согласию. А ежели кто из вас по коварству и по злобе станет написанные нами ответы и положенную в них сущую правду и самую истину превращать и растлевать на возмущение народа и на непокорение святой церкви и ее пастырей, то такого раздирателя святой церкви христовой судией буди сам господь бог и святая церковь и помазанный богом государь царь Петр Алексеевич.
Прочитав свое послание, Питирим обвел добрыми, приветливыми глазами толпу и подозвал к себе диакона Александра, старцев Варсонофия и Герасима. Он вручил диакону свои ответы, сказав:
- Видите, хочу я долговременный сей раздор церковный уврачевать. Мои ответы вручаю вам за приписанием собственной моей руки по листам. Извольте пользоваться, беседу нашу поведем мы с равным достоинством для примирения в рассуждении публичном.
Потом, обращаясь к собравшимся вокруг него выбранным старцам от сафонтиева, онуфриева, беспоповщины и других согласий, поочередно спрашивал каждого о том, согласен ли он с диаконом Александром, одобряет ли он диакона, отрицающего значение соборов и отцов церкви, и может ли существовать священство без епископской хиротонии и можно ли народу избирать, кого ему вздумается, епископом? При этом Питирим напомнил собравшимся, что даже Христос ошибался и выбрал себе в апостолы Иуду. Питирим в длинной, горячо произнесенной речи назвал "суемудрием" учение диакона Александра. Окончив речь, он громко, так, что слова его гулким эхом отозвались в соседнем бору, спросил:
- Согласуете ли вы, старцы, и приемлете ли ответы диакона Александра?
Раздался зычный голос из толпы: "Нет!"
Старцы переглянулись между собою. И потом по очереди пролепетали:
- Нет! Не согласуем и не приемлем, однако уважаем диакона за вельми мудрую голову и честность.
Питирим снова спросил:
- Не приемлете?
- Не приемлем! - глухо ответили старцы.
Затем епископ обратился к диакону Александру с вопросом: что именно понудило его составить несправедливые ответы на предложенные ему епископом вопросы.
Диакон задумался. К нему были направлены все взоры раскольников. Питирим тоже смотрел на него и, притом, с ласковой улыбкой.
- Ну, ну... Подумай, - одобряюще сказал он.
Диакон молчал. Позади него зашуршала бумага. Это Варсонофий неторопливо развертывал новые ответы епископу, приготовленные им и подписанные старцами Герасимом и другими видными раскольниками.
Варсонофий решительно вышел вперед и вручил Питириму тетрадь с ответами.
- Приими, владыко, новые ответы наши и доношение.
Питирим приказал старому подьячему прочесть это доношение диаконовцев во всеуслышание. Упомянув о вопросах Питирима и своих собственных, равно и об ответах, расколоучители признавали в доношении полную победу епископа над собою.
- О наших ответах, - жиденьким, резким голосом стал читать подьячий, - кои мы ранее подали вашему преосвященству, рассуждали мы многое время и разумели подлинно, что противу оных ваших вопросов отвещали неправо и не противу вопрошения вашего, а на многие вопросы и вовсе не отвещали, ибо мы не возмогохом, како бы отвещать праведно. И того ради просим доношением оным...
Чтец запнулся, еле переводя дух от усталости и волнения. "Лесной патриарх" снова ощутил на себе взгляд Богдашки. Обернулся к нему Богдашка лицом, приоткрыл зипун на груди - показал дуло пистоли. Он загадочно кивал головою "лесному патриарху" и подмигивал. Что он хотел этим сказать, забубенная головушка, - неизвестно, только Авраамий нахмурился и отрицательно покачал головой, как бы останавливая Богдашку. Подьячий продолжал:
- ...По совету же всего нашего согласия, ваше преосвященство, остави нам таковые прегрешения наши и прости нас без истязания* в оных наших неправедных ответах, так как мы отвещати не можем ныне и впредь; а мы оные наши ответы полагаем ни во что, якобы они и не писаны. Если же наши неправедные ответы мы, или кто нашего согласия духовного и мирского чина, ныне или в предбудущие годы станем похваляти и за правые вменяти тайно или явно, и между собою, и в народ переписывать и писанием издавать, - буди на всех нас и на всех нашего согласия святых отец, всех вселенных и поместных соборов клятва в сем веке и в будущем и суд божий и царев. А сие мы просительное доношение вашему преосвященству приносим по совету всего нашего согласия волею, а не по нужде и не по насилию, но своим добрым произволением.