Когда Петр вступил на свою галеру, с нее опять помчалась в небо ракета. За нею полетели ракеты и с других судов. Сигнал к отвалу дан. Опять появилось откуда-то на берегу в полном облачении духовенство. Опять набились зеваки в нагорье между домов и по закоулкам.
...Святися, святися,
Новый Иерусалиме,
Слава бо господня
На тебе воссия,
Ликуй ныне...
веселым плясовым напевом частили попы пасхальную стихиру, переминаясь с ноги на ногу и задирая бороденки. И хотели они или не хотели того, а получалось пенье-то у них не в пример веселее того, что было в день приезда царя.
Да и купцы облегченно отдувались, глядя на мерно покачивавшиеся, готовые к отвалу корабли. Следили с радостным любопытством за тем, как шевелятся паруса, как они развертываются и начинают оживать под легким дуновением верхового ветерка, разгонявшего туман.
Волынский молился "обеими руками". Вряд ли еще кто в Нижнем так радовался отбытию Петра, как вице-губернатор. За эти три дня Иван Михайлович столько выговоров получил, сколько не приходилось ему получать во всю жизнь.
Петр собственною рукою вчера раскопал у него в губернской канцелярии несколько нерешенных раскольничьих дел: словно ему кто подсказал - прямо полез на полку и вынул оттуда эти дела. Чуть с поста со своего губернаторского не слетел Иван Михайлович. А как царь зубами заскрежетал да как глаза вытаращил - сего до самой смерти не забудет Иван Михайлович.
Но вот якоря подняли. Снова грянули выстрелы с кораблей, и опять с кремлевской стены громыхнули своим старьем нижегородские пушкари. Паруса надулись. Корабли тронулись в путь. Петр, стоя на палубе, прощально приветствовал шляпою нижегородское дворянство и купечество, которые с великою готовностью отвечали ему тем же, откланиваясь до земли.
Когда корабли исчезли в тумане, нижегородская знать и купечество побрели снова на гору, в Верхний посад. Филька потащил, пыхтя и отдуваясь, под руку плачущую Степаниду.
- Чего ты?! Дура! Стыдись! Теперь ты помещица! Чего же ради голосишь? Ей-богу, дура! - утешал он ее.
А Степанида совсем и не о царе: ей почему-то пришло в голову, что явятся они домой, а сынишки их нет, - цыган утащил. Пускай на него похож... Какое кому дело!
- Ой, ой, батюшки, родимые мои! - выла она на всю набережную, а люди слушали и думали: "Ого, что значит, усадьбу-то пожаловали! Рада стараться! По царе плачет, соскучилась уж!"
Строганов вперевалку побрел берегом, один-одинешенек, хмурый и печальный, и все ломал и ломал голову: "Почто антихрист прикрыл мой храм?" Думал и оглядывался. Светало.
IX
В эту ночь дом Филиппа Павлыча караулил Демид. Вызвали его еще накануне из Кунавина, с завода. Никому Рыхлый не верил так, как своему старому другу.
Медленно, неторопливо прохаживался Демид по переулку около дома, поглядывая по сторонам. Дело-то, конечно, не его - сторожить покой хозяина. Вот уж два года, как он работает кузнецом на заводе у Рыхлого. Отдан властями в зажив преступления Филиппу сроком на десять лет со взносом за это в казну Монастырского приказа (Рыхлым) двухсот рублей.
"Что поделаешь?! Хозяин - владыка. Какую работу заставит делать, такую и будешь". Так раздумывал Демид, бродя по переулку вдоль хозяйского дома.
Вдруг он услыхал какой-то шорох. Будто кто-то подкрадывался, шуршал в кустарниках Почаинского оврага.
- Эй, кто там?! - окликнул Демид.
- Мы.
- Кто вы?
Из кустарников вылезли цыган Сыч и отец Карп.
- Здорово, брат!
- Ты откуда?
- Из степей. С Урала, кречет мой...
- Почто пожаловал?
- Проведать товарищев. - Сыч понизил голос. - Слыхал?!
- Нет. А что?
- Фильке, сукину сыну, усадьбу царь подарил...
- Филиппу?
- Да. Дворянином хотят сделать. Надо его поздравить.
- Ты бы днем. Почто ночью?
- Днем нам нельзя.
- За что же усадьбу-то?
- Людей ковал. Помог скиты зорить.
- За это? - Демид нахмурился. Тяжело задышал.
- Теперь ты и завовсе рабом его станешь.
- Да правда ли это? Не брехня ли?
- Поп! - дернул Карпа цыган. - Поклянись по уставу...
- Именем господним, адом преисподним, всей своею казною, Филькиной женою да своею бородою клянусь, что кто попу не сын, тот сукин сын, и тот на Руси дворянин, кто за всех один...
Сыч рассмеялся.
- А я скажу тебе, Демид: белые ручки чужие труды любят. Вот и Филька теперь становится белоручкой...
И, вынув из-под полы нож, отдал его Демиду.
- Возьми... "Поздравь" его сам.
- Кого?
- Фильку. На вашей крови, да на твоих слезах, да на льстивых речах добыл себе царскую награду. Расквитайся!
Демид протянул руку. И не успел еще одуматься - зачем он руку протянул, как нож был уже у него. Удивился сам на себя Демид, но сердце его негодовало на Фильку; стало тяжело Демиду дышать: "Филька - угодник царев!"
- Поп, благослови!
Отец Карп перекрестил Демида.
- Ополчайтесь, убогие, на врази своя... Истребляйте, смерды, господ ваших, а наиболее - подобных Фильке, поганому предателю, асмодею... Глушите их! Глушите их...
Дальше Сыч со злобою начал нанизывать матерные слова.
- Верши! - сказал он вразумительно Демиду. - И приходи после сего к нам, к Везломскому перевозу, там наша галера в ивняке упрятана. Увезем и тебя...
И оба скрылись опять в чаще кустарников Почаинского оврага.
Демид хотел было броситься за ними, но их и след простыл. И остался он один-одинешенек со своею страшною мыслью и клинком в руке. Вспомнилась ему прежняя его дружба с Филькой. Какой хороший тогда был человек! И не узнать, и не понять теперь его, что с ним стало. Будто черт поселился внутри Фильки! Вспомнил он и своих разоренных единоверцев, керженских скитожителей, диакона Александра, и страшно ему стало жить.
А тут начали палить пушки, трезвонить колокола - мороз прошел по коже Демида: "Филька там, с ними... заодно с царем, с Питиримом, со всеми врагами... Филька - его господин... Может выпороть его, сгноить в тюрьме".
Демид помолился двуперстно на небо. Он искал глазами там чего-то, а небо было пусто... С Волги доносился грохот, шум.
Демид погладил лезвие... Дунул на него. Обтер рукавом.
После того как на берегу стихло и с нагорья Демид увидел уходящие вдаль, на низы, громадные полотнища парусов, он спрятался в кусты. В доме спала взятая Филиппом к ребенку мамка. Окна в горницах были завешаны белыми занавесками. Пес мирно дремал на дворе у конуры. Пахло весеннею землей. Тоненько пищали над самым ухом комары, не давая покоя Демиду, да соловьи разливались в почаинских кустарниках по оврагу, терзая сердце.
Но вот послышались голоса. Возвращались по домам купцы, проводив царя. В их числе, с женою, шел и Филипп Павлыч.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
- Демид! - крикнул Филька.
Тишина.
- Демид! - повторила за ним Степанида.
Демид не шелохнулся.
- Демид, чертов сын! Где ты? - начал сердиться Филипп.
- Вот тебе и надежный твой слуга. Не послушался меня! Не надо было его звать из Кунавина... - сказала Степанида.
- Ну подожди! Я ему! - грозно произнес Филипп, и оба вошли в дом.
Через несколько минут на дворе послышался снова голос Фильки - он и там кричал Демида, потом опять вышел в проулок и подошел к самому оврагу, ворча:
- Как волка ни корми, все в лес смотрит. Вот подожди!..
Демида точно кто толкнул. Сжав в руке своей рукоятку лезвия, рванулся он из кустов, да прямо на Филиппа. Степанида бурею слетела с крыльца навстречу Демиду. Филька скрылся в дому. Не успел Демид сообразить, что он наделал, как Степанида ударом по голове повалила его на землю и стала бить его вальком, приговаривая:
- Вот тебе, разбойник! Вот тебе, разбойник!
Выбежал тогда из дома снова и Филька и тоже принялся дубиной колотить Демида. Он потерял сознание, а они все били его.
Потом, остановившись, увидели, что Демид еле дышит. Перетащили его из проулка во двор. Накрыли рогожей.
На другой день в съезжей избе доделано было то, чего не доделали Филипп со Степанидой.
Вернувшись от вице-губернатора, Филипп сказал жене:
- Впиши в поминанье.
Оба стали на колени и усердно помолились об отпущении грехов "новопреставленному рабу Демиду".
Цыган Сыч, не дождавшись Демида, заявил отцу Карпу со вздохом:
- Царя проводили, с приятелями повидались... Обдоили, кого можно... Подымай якоря! Айда по большеводью!..
Отвязали лодку. Оттолкнулись, распустили парус. Ветерок надул его. Туман почти разогнало. Только кое-где белели комки его в заводях, жались к кустарникам.
- Веселее, поп! Скоро и солнышко взойдет, потеплее станет... Погреемся.
Лодка плавно пошла вниз. Сыч, хотя и внушал попу веселость, а сам запел тихую грустную песню.
ПОСЛЕСЛОВИЕ
ЗАМЕТКИ ОБ ИСТОРИИ НИЖЕГОРОДСКОГО КРАЯ ПЕТРОВСКОЙ ПОРЫ
Труд автора произведения исторического жанра труден и ответствен. Его герои действуют в обстановке конкретной эпохи, носят имена реальных, некогда живших людей. От писателя требуется не только правдивое воссоздание истории во всей ее многосложности событий и явлений, но и глубокая, убедительная характеристика персонажей.
В силу особенностей жанра автор вынужден описывать места событий самых отдаленных времен, изображать жизнь разных социальных групп; от нищего или монаха, посадского или купца до царя или его окружения. Темой повествования становится быт, нравы и культура народа. Таким образом, писатель просто обязан быть одновременно и ученым, исследователем, знать историю, этнографию и многое иное.
Все эти разнообразные познания человек может приобрести лишь путем многолетних напряженных поисков, но от художника слова требуется и особо образное мышление, умение постигать сложный внутренний мир своих героев и создавать в литературном произведении широкое историческое полотно, где эпоха, судьбы народа и отдельных людей слиты воедино. И это, несомненно, присутствует в историческом романе В. И. Костылева "Питирим", в лучшем произведении писателя-горьковчанина, написанном еще в 1936 году.
Однако с момента его создания прошло немало лет. Достоянием науки с тех пор стали новые факты из истории Нижегородского края петровской поры, с которой связано повествование о яростном борце с расколом, местном епископе Питириме. Литературный анализ романа дан в книге В. Даркова "В. И. Костылев. Критико-биографический очерк" (Горьковское книжное издательство, 1959). Мы же обратимся к историческому фону произведения и коснемся некоторых его конкретных фактов.
Сюжет романа строится вокруг событий, связанных с взаимным обменом Питиримом и главарями раскола Заволжья - старцами Александром, Иосифом, Варсонофием - вопросами и ответами, касающимися толкования догматов и обрядов христианства. При этом основные действия изображены летом - осенью одного года, хотя реально события охватывали почти три года. Такой прием в художественной литературе используется часто. Этим же объясняется и отсутствие в тексте точных дат. Поэтому обозначим хотя бы основные вехи событий и - заодно - назовем некоторые факты биографии главного героя.
Питирим родился в лесах Заволжья около 1665 года, юность провел в раскольничьих скитах. Проявив с детских лет страсть к знаниям и остроту ума, он быстро овладел грамотой, перечитал имевшиеся в скитах поучения отцов раскола и стал готовиться к роли "защитника старой веры", но со временем перестал видеть серьезные причины для принципиальных разногласий с официальной православной церковью.
Терзаемый сомнениями в истинности раскола как особого учения и видя постоянную грызню главарей с каждым годом множившихся толков и согласий по ничтожным поводам, он уходит в Переславль-Залесский, становится сначала послушником, а затем и игуменом Никольского на болоте монастыря.
В Переславле произошла встреча Питирима с молодым царем Петром I, создававшим на Плещеевом озере свой "потешный" флот. Их беседы и определили на долгие годы судьбу Питирима, взявшего на себя миссию проповедника истин среди "заблудших раскольщиков".
В 1707 году Питирим с несколькими учениками стал свершать свой "подвиг" в лесах Заволжья. Несмотря на постоянные насмешки со стороны его бывших сотоварищей по расколу, обвинения в предательстве и прямые угрозы физической расправы, он за семь лет проповеднической деятельности обратил в православие около 2000 раскольников. Но со стороны нижегородских митрополитов, державшихся умеренных взглядов на раскол, поддержки он не получал. Тогда 8 марта 1715 года Питирим обратился к Петру I с довольно смелым письмом-требованием: "...в Балахонском и Юрьевецком уездах велено мне, богомольцу Вашему, обращать и в соединение ко святей церкви приводить раскольников... по прошлой 1714 год духовнова и мирскова чину обоих полов из расколу обратилось... больше 2000 человек... всенижайше требую, дабы повелено было именным Вашего Величества указом как главным, так и прочим той губернии правителям подкрепить, дабы они в том были помогательны, а не препинательны и в том бы меня, богомольца вашего и посланных моих старцев же, от всего охраняли и в том дать указ с прочетом..."
Ответ Петра I от 13 марта того же года из Санкт-Петербурга был категоричен: "По сему прошению отца игумена Питирима запрещается всем ему возбранять в сем его равноапостольском деле; но повелевается паче ему вспомогать. Ежели же кто... ему препятствовать будет, тот без всякого милосердия казнен будет смертию, яко враг святыя церкви; а буде кто из начальствующих не будет помогать, тот лишен будет имения своего".
Спустя три года в личном письме от 2 марта 1718 года нижегородскому вице-губернатору Ю. А. Ржевскому Петр I настрого наказывал ему во всем советоваться "с епископом Питиримом тайно". Это письмо Петра I послужило как бы приказом избрания Питирима епископом, коим он тогда еще не был.
Получив таким образом особые полномочия и поняв, что индивидуальными беседами-диспутами можно обратить в лоно официальной церкви лишь сотни раскольников, тогда как за это же время ряды их пополнятся новыми тысячами приверженцев, Питирим пришел к мысли о необходимости взорвать основу идеологии раскольничества, доказав всенародно ее несостоятельность. Для этого он составил 130 вопросов, касающихся толкования обрядов и догматов вероучения и потребовал письменного на них ответа.
Расколоучители отлично поняли, что готовится западня, и, чтобы хоть как-то оттянуть время, предложили Питириму для ответа свои встречные 240 вопросов. Однако Питирим был достаточно начитан, потому быстро составил свои ответы расколоучителям и в который уж раз потребовал от них указания точного времени и места для всенародного диспута по основным положениям ответов. Но прошел 1717, 1718, наступил 1719 год, а расколоучители не спешили. За это время в руководстве нижегородской епархией произошло существенное изменение: митрополита Сильвестра, относившегося к раскольникам примиренчески, перевели в Смоленск, а 23 марта 1719 года местным епископом был рукоположен Питирим.
Теперь уже как глава Нижегородской епархии он вызвал диакона Александра "с сотоварыщи", в свою кремлевскую резиденцию и обвинил их в "неправости", одновременно назначил время и место для обмена ответами - 1 октября 1719 года, село Пафнутово Балахнинского уезда. Эти события достаточно живописно и описаны в романе В. И. Костылева.
Действие романа происходит в самых отдаленных друг от друга районах Нижегородского края: в самом Нижнем Новгороде, лесном Заволжье, в известном на весь мир торговом Макарьеве. Однако описания конкретных мест событий носят порой весьма общий характер, и это вызывает необходимость довоссоздания их исторического образа. Прежде всего следует несколько слов сказать о самом Нижнем Новгороде петровской поры.
К концу XVII столетия Нижний Новгород был одним из крупнейших торгово-промышленных, культурных и военно-стратегических центров Русского государства. В городе насчитывалось более 3300 дворов, из числа которых 827 усадеб принадлежало пушкарям, затинщикам и стрельцам гарнизона.
Раскинувшийся вдоль волжско-окского берега Нижний посад был застроен почти исключительно каменными лавочными корпусами и амбарами, промышленными зданиями кожевенной мануфактуры купцов С. Задорина и В. Шорина, палатами и зимовыми дворами именитых людей Строгановых, бояр, царя, патриарха и подворьями крупных монастырей-феодалов России. Надо всем этим господствовало многоглавие девяти каменных храмов, отмечая небольшие внутригородские площади.
С середины XVII века, со времени официального учреждения под стенами Макарьев-Желтоводского монастыря знаменитой ярмарки, Нижний Новгород приобрел еще значение главной перевалочной базы товаров как русского, так и иностранного купечества, их зимовой квартиры, места найма каждогодно сотен тысяч работных в судовые команды.
Именно таким описал в 1703 году Нижний Новгород Корнилий де Бруин, увидевший живописную панораму города с шедшего по Оке на волжский рейд корабля: "...прибыли, наконец, к верфи, которая тянется вдоль реки до самого предместья Нижняго, в котором первый представился нам прекрасный большой каменный монастырь, окруженный такою же стеною (Благовещенский. Н. Ф.); каменная церковь (Спаса. - Н. Ф.) по середине, тоже окруженная каменными и деревянными домами, простирающимися до самой реки; другая каменная церковь довольно большая и изящно построенная (Строгановская. Н. Ф.) против горы, тоже окруженная со всех сторон домами.
Затем показался город... с кремлем на скале при слиянии Оки с Волгою. Город обнесен прочною каменною стеною и нужно прежде пройти большую длинную улицу или базар, чтобы очутиться у Ивановских ворот, которыя находятся на берегу реки. Ворота эти построены из больших и толстых камней и сами по себе чрезвычайно толсты и низки для прохода. Через эти ворота, поднимаясь постоянно в гору, проходишь по большой улице, покрытой деревянными мостами, до других ворот Димитровских. Близ сих ворот стоит лучшая каменная церковь, называемая Собор, с пятью главами, окрашенными зеленою краскою (муравленой черепицей. - Н. Ф.) и украшенными сверху красивыми крестами; подле церкви большой каменный, отлично сооруженный дворец Митрополита, в середине котораго изящная небольшая церковь с колокольнею, а за тем еще две церкви, одна деревянная, другая каменная (Духовской монастырь. - Н. Ф.)..."