– Болит?
– Нет.
– Вскоре начнет очень сильно болеть.
– Знаю. – Сколько раз я сам произносил эти же слова?
Вошел капитан гвардейцев.
– Как дела?
– Готово, – отозвался хирург и добавил, повернувшись ко мне: – Никакой работы. Никакого напряжения. Никакого секса. Короче, сам знаешь.
– Знаю. Перевязь?
Он кивнул:
– И еще на несколько дней привяжем руку к туловищу.
Капитан едва сдерживал нетерпение.
– Выяснили, что случилось? – спросил я.
– Не совсем. Расчет баллисты так ничего и не смог объяснить. Орудие непонятно каким образом сорвалось. Наверное, ты везучий. – Он вспомнил мои слова о том, что кто-то пытался меня убить.
– Наверное, – согласился я и коснулся амулета Гоблина.
– Не хочется мне этого делать, – сказал капитан, – но все же я должен проводить тебя к Госпоже.
Страх.
– Но что она хочет от меня?
– Ты это знаешь лучше меня.
– Ничего я не знаю. – Имелось у меня слабое подозрение, но я гнал его.
Башен оказалось не одна, а две, внутренняя вложена в наружную. Во внешней, чиновничьем сердце империи, расположились функционеры Госпожи. Внутренняя, столь же страшная для них, как и вся Башня для нас, пребывающих вне ее, занимала примерно треть общего объема. У нее имелся только один вход, доступный еще меньшему числу людей.
Когда мы подошли ко входу, он был открыт. Я не увидел охранников. Полагаю, они и не требовались. Наверное, я испугался бы сильнее, если бы не ослабел после операции.
– Я подожду здесь, – сказал мне капитан. Он помог мне сесть в кресло на колесах и подтолкнул его к дверному проему. Я пересек порог Башни с зажмуренными глазами и колотящимся сердцем.
Дверь за моей спиной гулко захлопнулась. Кресло катилось долго, несколько раз сворачивая. Понятия не имею, что или кто им управлял, потому что не желал открывать глаз. Потом оно остановилось. Я ждал. Ничего не происходило. Наконец любопытство победило. Я моргнул.
Она стоит в Башне и смотрит на север. Ее изящные пальцы сжаты. Легкий ветерок просачивается в окно и теребит полуночный шелк ее волос. На нежной щеке искрится слезинка-бриллиант.
Это же мои собственные слова, написанные больше года назад. Я увидел сцену из своей фантазии, точную до мельчайших деталей. Деталей, которые я придумал, но не записал. Словно этот момент фантазии был целиком выхвачен из моей головы и оживлен.
Разумеется, я ни на секунду не поверил увиденному. Я находился в недрах Башни, а в этом мрачном сооружении не было ни единого окна.
Она обернулась. И я увидел то, что видит в своих мечтах каждый мужчина. Совершенство. Ей не нужно было говорить, чтобы я узнал, какой у нее голос, ритм речи, паузы между фразами. Ей не нужно было двигаться – я и так знал, какие у нее движения, как она ходит, как подносит руку к горлу, смеясь. Я знал все это с подросткового возраста.
За несколько секунд я понял, что имели в виду рассказчики, говоря о ее ошеломляющей внешности. От нее веяло таким жаром женственности, что под его напором наверняка вздрагивал и сам Властелин.
Да, она ошеломила меня, но не сдула, словно пушинку. Половина моего «я» исходила любовным томлением, но другая напоминала о годах, проведенных рядом с Гоблином и Одноглазым. Там, где замешано волшебство, нельзя верить глазам.
Да, смотрится здорово, но что там, под сахарной оболочкой?
Она изучала меня столь же пристально, как и я ее.
– Мы снова встретились, – произнесла она наконец тем самым голосом, какой я ожидал услышать. Впрочем, в нем имелось еще кое-что – юмор.
– Верно, – хрипло отозвался я.
– Ты испуган.
– Конечно, испуган. – Наверное, лишь дурак стал бы это отрицать. Наверное.
– Ты ранен. – Она подплыла ближе. Я кивнул, сердце забилось чаще. – Я не стала бы подвергать тебя такому испытанию, не будь ситуация столь важной.
Я вновь кивнул, слишком потрясенный, чтобы говорить, и насмерть перепуганный. И это Госпожа, воплощение тьмы, ожившая тень. Это паучиха, сидящая в центре черной паутины, полубогиня зла. Что могло произойти настолько важное, что она стала обращать внимание на чувства таких, как я?
И опять у меня зародилось подозрение, в котором я не желал себе признаваться. Не так уж много у меня было критических столкновений с какой-либо важной персоной.
– Кто-то пытался тебя убить. Кто?
– Не знаю. – Взятый на ковре. Белые нити.
– Почему?
– Не знаю.
– Знаешь. Даже если сам думаешь, что не знаешь. – Совершенный голос стал опасно острым.
Я пришел сюда, ожидая худшего, но она застала меня врасплох, продемонстрировав ожившую мечту, и моя защита пала.
Воздух вокруг загудел. Вокруг Госпожи образовалось лимонно-желтое сияние. Она приблизилась и начала таять – вся, кроме лица и желтого сияния. Лицо увеличилось, стало огромным, надвинулось. Мир заполнила желтизна. Я видел только глаз…
Око! Я вспомнил Око в Облачном лесу, попытался прикрыть лицо рукой, но не смог даже шевельнуться. Думаю, я завопил. Проклятье, я знаю, что вопил.
Она задавала вопросы, которые я не слышал. В моей голове вращались ответы, похожие на радугу или разноцветные круги, расплывающиеся на спокойной чистой воде вокруг капельки масла. У меня не осталось секретов.
Никаких секретов. Даже мысли, которую я мог бы утаить.
Ужас корчился во мне испуганными змеями. Да, я писал те дурацкие фантазии, но ведь у меня были и сомнения, и то, что вызывало отвращение. А это воплощение черного зла могло уничтожить меня даже за эти тайные мысли…
Нет, неправильно. Она чувствовала себя в безопасности, потому что сама злобность служила источником ее силы. Ей не было нужды подавлять вопросы, сомнения и страхи простых смертных и мстить за них. Над нашими понятиями совести и морали она попросту насмехалась.
Эта встреча не стала повтором нашей встречи в лесу. Воспоминаний я не утратил. Просто я не слышал ее вопросов, но их можно было угадать по моим ответам о контактах со Взятыми.
Она за чем-то охотилась, и это я заподозрил еще на Лестнице Слёз. Я угодил в такой смертельный капкан, что страшнее и не представишь: одной его зубастой челюстью был кто-то из Взятых, а другой – Госпожа.
Мрак. И пробуждение.
Она стоит в Башне и смотрит на север… На нежной щеке искрится слезинка-бриллиант.
Какая-то частичка прежнего Костоправа сумела не поддаться страху.
– В этом месте я вошел сюда.
Она взглянула на меня, улыбнулась. Подошла, коснулась нежнейшими пальцами.
Все страхи сгинули.
И мрак сомкнулся вновь.
Когда я очнулся в том же кресле на колесах, мимо меня проплывали стены коридоров. Кресло катил все тот же капитан гвардейцев.
– Как себя чувствуешь? – поинтересовался он.
Я прислушался к своим ощущениям.
– Вполне хорошо. Куда ты меня везешь?
– К выходу. Она велела тебя выпустить.
Вот даже как? Гм-м. Я ощупал рану. Уже зажила. Я покачал головой. Такого со мной еще не бывало.
Я задержался на том месте, где сорвалась баллиста. Смотреть здесь оказалось не на что, а спрашивать некого. Я спустился на средний ярус и подошел к работающим там землекопам. Им было приказано выкопать полость двенадцать футов шириной и восемнадцать глубиной. Они и понятия не имели, для чего она потребовалась.
Я обвел взглядом частокол. Вдоль всей его длины копали дюжину таких полостей.
Когда я, прихрамывая от усталости, вошел в наш лагерь, то поймал устремленные на меня напряженные взгляды. На языке у братьев вертелись вопросы, которые они все равно сейчас не зададут, и хотя мне сочувствовали, никто это сочувствие выражать не станет. Одна лишь Душечка не пожелала играть в нашу традиционную игру. Она подбежала, сжала мне руку, широко улыбнулась. Пальцы девочки быстро заплясали. Она стала задавать мне те самые вопросы, которые мужчинам не позволяет задавать мужское самолюбие.
– Не торопись так, – попросил я ее.
Я все еще недостаточно быстро улавливал изображаемые ею на пальцах знаки, и все же ее радость говорила сама за себя. Широко улыбаясь девочке, я внезапно увидел, как кто-то встал между нами. Я поднял голову. Ворон.
– Тебя ждет Капитан, – сказал он. Держался он спокойно.
– Догадываюсь.
Я знаками попрощался с Душечкой и побрел к штабной палатке. Торопиться я нужды не видел. Никто из смертных сейчас не мог меня запугать.
Я обернулся. Ворон стоял, с видом собственника опустив руку на плечо девочке. Вид у него был удивленный.
Капитан повел себя нетрадиционно и даже избавил меня от своего привычного ворчания. Кроме нас двоих, в палатке находился лишь Одноглазый, и его тоже интересовало только дело.
– У нас неприятности? – сразу спросил Капитан.
– Что ты этим хочешь сказать?
– Происшествие на холмах. Оно ведь не было случайностью, верно? Тебя вызывает Госпожа, и через полчаса кто-то из Взятых слетает с катушек. Затем тот случай в Башне. Ты ранен, но объяснений ни у кого нет.
– Логика требует связи, – заметил Одноглазый.
– Вчера до нас дошло известие о том, что ты умираешь, – добавил Капитан. – Сегодня ты здоров. Колдовство?
– Вчера? – Время вновь куда-то бесследно исчезло. Я откинул полог палатки и посмотрел на Башню. – Еще одна ночь в холме эльфов.
– Так это был несчастный случай? – не унимался Одноглазый.
– Это не было случайностью. – Так думала Госпожа.
– Все сходится, Капитан.
– Прошлой ночью кто-то пытался зарезать Ворона, – сказал Капитан. – Убийцу отогнала Душечка.
– Ворона? Душечка?
– Что-то заставило ее проснуться. Она шарахнула парня по голове деревянной куклой. Кто бы это ни был, но он смылся.
– Хреново.
– Уж это точно, – согласился Одноглазый. – Почему Ворон дрыхнул, а глухая девочка проснулась? Да Ворон запросто расслышит, как комар ногой шевельнет. Тут попахивает колдовством. Причем дурацким. Девочка не должна была проснуться.
– Ворон. Ты. Взятый, – развил его мысль Капитан. – Госпожа. Покушения. Вызов в Башню. У тебя есть ответ. Выкладывай.
Мое нежелание отвечать оказалось красноречивым.
– Ты сказал Ильмо, что нам следует отделяться от Душелова. С какой стати? Он хорошо с нами обращается. Что произошло, когда вы прикончили Твердеца? Расскажи, и пропадет всякий смысл тебя убивать.
Хороший аргумент. Только мне хотелось знать это наверняка, прежде чем раскрывать рот.
– Я полагаю, что готовится заговор против Госпожи. Возможно, в него вовлечены Душелов и Зовущая. – Я пересказал подробности гибели Твердеца и того, как была взята Шепот. – Душелов был серьезно встревожен, потому что они позволили Повешенному умереть. Вряд ли Хромой участвовал в каких-либо заговорах. Его подставили, и им весьма умело манипулировали. В том числе и Госпожа. Не исключено, что Хромой и Повешенный поддерживали ее.
– А ты уверен, что Душелов в этом замешан? – задумчиво спросил Одноглазый.
– Я ни в чем не уверен. Впрочем, я ничему теперь не удивлюсь. Я еще с самого Берилла считал, что нас используют.
– Несомненно, – кивнул Капитан. – Я попросил Одноглазого изготовить для тебя амулет, который предупредит, если кто-либо из Взятых окажется слишком близко. Возможно, он тебе пригодится. Но вряд ли тебя снова потревожат. Мятежники приближаются, и это теперь у всех первоочередная забота.
Цепочка логических заключений внезапно завершилась вспыхнувшим выводом. Вся информация имелась у меня уже давно, требовался лишь толчок, чтобы факты сложились в картину.
– Кажется, я понял причину. Дело в том, что Госпожа – узурпатор.
– И кто-то из парней в масках хочет обработать ее так же, как она поступила со своим муженьком?
– Нет. Они хотят вернуть Властелина.
– Что?
– Он до сих пор в могиле где-то на севере. А Госпожа попросту не дала ему ожить, когда Боманц открыл для нее путь к воскрешению. Властелин может до сих пор поддерживать связь с теми из Взятых, кто остался ему верен. Боманц ведь доказал, что возможна связь с теми, кто похоронен в Курганье. Не исключено, что Властелин направляет и кое-кого из членов Круга. Твердец был таким же крутым злодеем, как и любой из Взятых.
Одноглазый помолчал, потом пророчески изрек:
– Сражение будет проиграно. Госпожа потеряет трон. Верные ей Взятые погибнут, а верные ей войска – уничтожены. Но вместе с ними погибнут и наиболее склонные к идеализму элементы среди мятежников, и это, в сущности, станет поражением для Белой Розы.
Я кивнул:
– Комета на небе, но мятежники так и не отыскали этого таинственного ребенка.
– Верно. Не исключено, что ты попал в самую точку, предположив, что Властелин влияет на Круг. Точно.
– А когда наступит хаос и уцелевшие станут грызться из-за объедков, тут и вылезет дьявол, – добавил я.
– А где же наше место в этой схеме? – спросил Капитан.
– Вопрос должен звучать совсем иначе, – возразил я. – Как нам вырваться из этой схемы?
Летающие ковры вились вокруг Башни, словно мухи вокруг трупа. Армии Шепот, Ревуна, Безымянного, Костоглода и Луногрыза находились от нее на расстоянии от восьми до двенадцати дней марша. Солдат с востока перебрасывали по воздуху.
Через ворота в палисаде непрерывно выходили и возвращались отряды, задачей которых было не давать врагу покоя. Мятежники переместили свои лагеря, и теперь от Башни их отделяло всего пять миль. Группа из Отряда, усиленная Гоблином, Одноглазым и Молчуном, тоже совершила ночную вылазку, но подобные действия казались бессмысленными. Из-за ошеломляющего численного превосходства противника быстрые удары небольших отрядов просто не могли оказать заметного эффекта. Я все никак не мог понять, зачем Госпоже понадобилось теребить мятежников.
Строительство оборонительных сооружений закончилось. Препятствия подготовлены. Ловушки размещены. Осталось только ждать.
Прошло шесть дней после нашего возвращения с Пером и Странником. Я ожидал, что их похищение побудит мятежников быстрее нанести удар, но они по-прежнему не торопились. Одноглазый полагал, что они до последней минуты будут надеяться отыскать свою Белую Розу.
Осталось последнее – бросить жребий. Трое Взятых, каждый из которых возглавит армию, будут оборонять по ярусу. Ходили слухи, что Госпожа сама станет командовать войсками на пирамиде.
Никому не хотелось оказаться на передней линии. В любом случае, как бы ни обернулись события, этим войскам достанется больше всех. Поэтому и решили бросать жребий.
Ни на Ворона, ни на меня больше покушений не было. Наш недоброжелатель избрал другую тактику. В любом случае покушаться на меня было поздно – я уже встретился с Госпожой.
Настроение войск вновь изменилось. Возвращающиеся лазутчики стали выглядеть более потрепанными и отчаявшимися. Вражеские лагеря вновь приблизились.
К Капитану прибыл посыльный, после чего он собрал наших офицеров.
– Началось. Госпожа созвала Взятых тянуть жребий. – На лице Капитана было странное выражение, где преобладало удивление. – Мы получили особый приказ. От самой Госпожи.
Шепот, бормотание, шуршание, недовольное ворчание. Все потрясены. Тяжелую работу она всегда взваливает на нас. Я предчувствовал, что нами укрепят передовую линию, по которой ударят элитные войска мятежников.
– Нам приказано снять лагерь и переместиться на пирамиду. – Посыпались сотни вопросов. – Мы станем ее телохранителями.
– Гвардейцам это не понравится, – сказал я. Они и так нас недолюбливали, потому что им пришлось выполнять приказы Капитана на Лестнице Слёз.
– Боишься, что они станут с ней спорить, Костоправ? Господа, босс приказал идти, поэтому мы идем. Если желаете это обсудить – пожалуйста, только во время работы, когда будете сворачивать лагерь. И чтобы солдаты не слышали.
Для солдат новость оказалась прекрасной. Мы не просто оставались в стороне от самой жестокой драки, но и получали возможность отступить в Башню.
Неужели я настолько уверен в нашем поражении? Отражает ли мой негативизм общее мнение? И в самом ли деле я в армии, потерпевшей поражение еще до первого удара?
Комета висела в небе.
Разглядывая ее, когда мы перебирались на пирамиду, окруженные животными, которых заводили в Башню, я понял, почему мятежники медлили. Разумеется, они надеялись в последнюю минуту отыскать Белую Розу. И еще они ждали, пока комета максимально приблизится и станет еще более впечатляющей.
Я хмыкнул.
– Что? – спросил Ворон. Он шел рядом и тащил на спине тюк со своими пожитками и сверточек с вещичками Душечки.
– Они так и не отыскали своего магического ребенка. Так что не все вышло так, как они планировали.
Ворон посмотрел на меня как-то странно, чуть ли не подозрительно.
– Пока, – бросил он. – Пока.
Сзади послышался звон металла – кавалеристы мятежников метали копья в воинов на палисаде. Ворон даже не обернулся. Это была лишь проба сил.
На пирамиде оказалось тесновато, зато с нее открывался великолепный вид.
– Надеюсь, мы не застрянем здесь надолго, – сказал я и добавил: – Здесь будет дьявольски неудобно обрабатывать раненых.
Мятежники последний раз переместили свои лагеря, и теперь они, всего в полумиле от палисада, слились воедино. Вдоль палисада непрерывно происходили мелкие стычки. Большая часть наших войск заняла места на ярусах.
Силы первого яруса составили солдаты, служившие на севере и усиленные бывшими гарнизонами городов, захваченных врагом, – девять тысяч человек, разделенных на три дивизии. Центральной командовала Зовущая Бурю. Если бы здесь командовал я, то послал бы ее на пирамиду вызывать циклоны.
Дивизиями на флангах командовали Луногрыз и Костоглод – два Взятых, которых я ни разу не видел.
На втором ярусе расположились шесть тысяч солдат, также разделенных на три дивизии, – в большинстве своем лучники из восточных армий, крепкие парни, не столь зараженные неуверенностью, как солдаты нижнего яруса. Ими, слева направо, командовали Безликий, он же Безымянный, Ревун и Крадущийся в Ночи. Лучникам натащили бесчисленные ящики со стрелами. Хотел бы я знать заранее, как они справятся, если враг прорвет первую линию.