– Да это ж упыри! Кровососы! Чего их жалеть?!
– Ага. А душа все едино болей.
– Людям польза будет! Еще и денег заработаете. Вы же хотели разбогатеть?
– Так оно да. Ваша правда есть... – неуверенно протянул старик.
Он задумался и подвел итог:
– Но этот дрянь так-не-так выпускай надо.
– Погодите! Фон Тирле очень просил показать ему снулля перед освобождением. Он его ни разу не видел. Мы договорились встретиться возле склепа, перед рассветом.
Теоретик от возбуждения вскочил, как юноша.
– Я должен при этом присутствовать! Идемте скорее!
– Хорошо, – кивнул покладистый морфинит. – Старый Икер идти вместе с сударики, нести снулль. Только шляпа надеть и муравейный сок взять. Когда такой злющий снулль нести – муравейный сок ой как потребен...
* * *– Ну, и где он?
Кладбище утопало в тумане. Все вокруг залило овсяным киселем. Словно ранние пташки угодили в Межмирье, в Область Разделяющей Мглы. Рукотворными утесами торчали верхушки надгробий и памятников. В десятке шагов темнела каменная туша склепа – жилища Реджинальда фон Тирле.
Вампир не спешил объявиться.
Предрассветье – смутное время суток. Ночная темень поредела, истончилась, сделалась зыбкой и лживой. Луна убралась на покой, звезды погасли, а солнце медлит выбраться из-за горизонта. Очертания предметов сливаются в серую муть; она идет рябью, мороча зрение.
А тут еще бессонная ночь, глаза слипаются...
Венатор мазнул ладонью по листьям упокойника, мокрым от росы. Провел по лицу, стирая сонную одурь. Рядом зябко передернул широкими плечами приват-демонолог. Вроде, и лето в разгаре, а сыро, муторно, озноб пробирает. Ловец снуллей присел на корточки в узком ущелье между двумя мемориальными стелами. Его черная шляпа плавала на поверхности туманного моря.
Старик чувствовал себя не в своей тарелке, но крепился.
– Он боится. Жаждет увидеть снулля, но не может преодолеть страх.
Голос Кручека звучал сипло, как у простуженного.
– Судя по тому, что ты рассказал нам по дороге, его фобия очень сильна.
– Я пробую его нащупать, – буркнул Фортунат. – Наверняка где-то рядом прячется...
Охотник на демонов раскинул «Волчью сеть», накрыв изрядную часть погоста. Возле склепа мигом обнаружился силуэт, тускло мерцающий некро-эманациями. Ощутив касание сети, вампир с беспокойством зашевелился.
– Сударь! Я вас нашел, стукали-пали! – венатор нарочно избрал насмешливый тон. Если в фон Тирле сохранились хотя бы остатки гордости, это подействует. – Выходите. Ваш снулль ждет вас.
Пару секунд фон Тирле колебался: в прямом и переносном смысле слова. Затем он расплылся кляксой и исчез. Забурлил туман, вспух белесыми клубами – миг, и из них соткалась фигура Реджинальда во плоти.
Вампир был сконфужен.
– Вы пунктуальны, господа. Приношу свои извинения, что заставил вас ждать. Итак, могу ли я увидеть?..
– Можете. Сударь Тирулега, прошу вас.
– Добрый утро, сударик. Вот, любовайтесь.
Морфинит вынырнул из тумана. Благодаря мучнистому цвету лица и черному балахону, он смахивал на восставшего мертвеца больше, нежели Реджинальд.
– Тут, в экзипула. Не бояться, он в заключений.
Тирулега поднял радужную плетенку со снуллем, дабы вампир мог как следует рассмотреть пленника. Медля приблизиться, до пояса утопая в грязно-сизой мгле, фон Тирле пошел по кругу, оставляя старика с его добычей в центре. Снулль в плетенке нервно зашевелился. Тварь невпопад моргала четырьмя глазами. Казалось, уже взошло солнце, и свет терзает снуллевы гляделки.
Обойдя ловца, вампир двинулся на второй круг.
На третий.
Четвертый.
Это напоминало детскую игру в «карусельщика».
Старик вертел головой, выворачивая ее едва ли не на сто восемьдесят градусов. Снулль все больше нервничал, сплетая щупальцы в узлы. Тело его начало пульсировать в странном, завораживающе-опасном ритме. Из бородавок выступило по капельке жгучего яда.
Капли ярко блестели.
– Не зевай, Фарт, – шепнул приват-демонолог. – Возможно, мы – первые свидетели подобной встречи!
Венатор молча кивнул, наблюдая за развитием событий.
– Не такой уж ты и страшный... – бормотал меж тем фон Тирле.
Его качало, словно пьяного. Мертвые не потеют, но сейчас пот градом тек по лицу вампира. На бледных скулах вспыхнули красные, как у чахоточного, пятна. Синяя жилка билась на виске, грозя прорвать кожу.
– Столько лет... какая-то жалкая медуза!.. летучий мухомор!..
Вампир начал сужать круги.
– Добро пожаловать, мучитель!.. теперь я знаю: знаю!..
Тихонько, по спирали, он подбирался к снуллю.
– Больше не запугаешь, нет...
Фон Тирле все еще отчаянно боялся. Ужас сковывал движения. Члены холодели, будто из упыря высосали краденую, чужую кровь, согревавшую неживое тело. Но сердце колотилось, толкая на безумство: вперед! вперед!..
– Вы не намериться кусать меня, сударик?! – обеспокоенно поинтересовался ловец снуллей.
– Он не укусит, – заверил морфинита охотник на демонов.
– Вы точно говорить?
– Да. Пусть только рот разинет! Испепелю на месте.
– Я надеять на вы, – с достоинством ответил старик.
В этот миг вампир пересек незримую черту, за которой ждал настоящий кошмар.
* * *– Йи-и-и!
Снулль в «клетке» вдруг начал расти, распухая, как тесто на дрожжах. Разинув клюв, спрутомедуза издала визг – жуткий и пронзительный. У всех заложило уши. Под давлением чудовищного звука даже туман опал липкими комьями, стремясь вжаться в спасительную землю.
В глубинах могил возникло эхо.
Надрывное, стонущее, оно толкалось в подошвы.
Венатор с трудом удержался на ногах. Разбудил снулль кого-то в потаенных недрах кладбища, сотряс землю или просто ввел людей в обман подлой иллюзией – этого Фортунат не знал. Он знал другое: происходящее напоминало сон. Только во сне хочешь бежать и не можешь.
Плетенка затрещала. Три щупальца твари прорвались наружу. Тирулега вскрикнул от боли. Выронив распадающуюся экзипулу, старик схватился за руку, обожженную зловредным снуллем.
– Тахтомыз! – выругался он. – Хуртыг н'ё! Пактук гырх!
Визг рухнул вниз на целую октаву, если не на две. Он перешел в нутряной вой, превратив желудки слушателей в комки льда – и схлынул. Фон Тирле прирос к месту, не в силах пошевелиться. Более всего вампир походил на могильный памятник, у которого украли постамент. Старик же, напротив, пятился к склепу. Чувствовалось, что лучше всего Тирулега чувствует себя возле какой-нибудь стены.
А еще лучше – подальше отсюда.
На дне тумана, куда камнем ухнула плетенка со снуллем, что-то происходило. Кипело, рождалось, гневалось. Миг, другой – разрывая в клочья пряди, льнущие к земле, в воздух взметнулся венец багровых щупальцев. Они бешено хлестали направо и налево. А следом над погостом, затаившим дыхание, всплыл разъяренный снулль вампира Реджинальда.
Он был огромен.
Высотой в два человеческих роста.
А то и больше, если считать длину щупальцев.
Последние гадко извивались, являя миру ряды бледных стеклистых присосок величиной с медаль «За взятие Дангопеи». Четверка желтых глаз перестала моргать. Желтки, разрезанные посередине вертикальным зрачком-зародышем, похожим на бритву, в упор уставились на фон Тирле. Клещами палача раскрылся роговой клюв, способный перекусить надвое человеческую руку.
– Фарт! Он его убьет!
Кто кого убьет, пояснять не требовалось. Над вампиром, парализованным от ужаса, навис его раздувшийся от злобы кошмар. Все происходило наяву. Никто не сомневался, что это не сон – и все ясно понимали, что случится дальше.
Спрут цвета запекшейся крови, в белесых лишаях, сжимал вампира в объятиях мерзких щупальцев – и не торопясь пожирал. Отрывал, отщипывал, растворял, всасывал...
Раньше, убивая, снулль делал вампира сильнее.
А теперь?
– Дзум-террах непентес! Гигандо суммус'ари акх'арр!
Правая рука венатора застыла в воздухе, так и не выйдя в «зенит воплощения». Заклятие «мраморного веера», которое он уже почти сотворил для сокрушительного удара по монстру, опасно зависло на грани срыва. Реализация двух заклинаний в унисон – штука гибельная в первую очередь для чародеев, если они не сговорились заранее. Рикошет, конфликт маноприложения... А фразу-инвокацию «дзум-террах» – грозную, гортанную, с идеально расставленными «наголосами» – произнес не он.
Потрясен до глубины души, Фортунат смотрел на друга детства.
Сейчас доцент Кручек меньше всего походил на возвышенного теоретика, кабинетного ученого, каким его привыкли считать. Приват-демонолог стоял, будто матрос во время жестокой качки, плотно упершись в землю крепкими ногами. Жесткий прищур вызывал в памяти образ стрелка из арбалета. Мгновением позже Кручек совершил изощренный, заковыристый пасс. Жест наверняка был бы оценен по достоинству хоть мэтром Высокой Науки, хоть мастером рукопашного боя с острова Гаджамад.
Собственно, еще один маг высшей квалификации на кладбище имелся.
Венатор оценил.
Но затруднился определить типологию чар.
Земля дрогнула под ногами. Цвях с трудом удержал равновесие. Ловец же снуллей распластался по стене склепа и словно прилип к граниту. Казалось, никакая сила не смогла бы оторвать его от каменной поверхности. Землетрясение, конец света, совместное явление Вечного Странника и Нижней Мамы в сонме и сонмище всей их свиты – тщетно.
Приват-демонолог остался стоять, как вкопанный.
Твердь раскололась под зависшей в воздухе спрутомедузой. От тумана и следа не осталось: выкипел, унесся прочь волнами пара. Из зияющего разлома выхлестнула гибкая плеть: буро-зеленая, длиннющая, толщиной с бедро доцента Кручека. Плеть взметнулась над снуллем и изогнулась знаком вопроса, как если бы желала что-то узнать у монстра.
Пучок тонких усиков ощупал пространство.
Сохраняя вопросительный изгиб, плеть устремилась ввысь – словно, как в известной сказке про чудесный виноград, намеревалась достичь Овала Небес.
Кручек рискнул на редчайшее заклятие вызова. Теперь из земли пёр Адский Фагот – гигантский плотоядный лианоид. По одним непроверенным данным – результат безответственной гибридизации пещерного слизня-рыбоеда с пузырчатым библисом, процветающим в ла-лангских джунглях. По другим, еще более непроверенным – очередной крах (или, напротив, успех) чурихских некромантов-экспериментаторов.
На треть – растение, на треть – животное.
На треть – не пойми, что за пакость.
В разлом протиснулось мясистое образование, похожее на желто-розовый кувшин с крышкой. Кувшин рос на короткой ножке из стебля лианоида. Жадная пульсация ясно говорила: именно этим органом лианоид питается. Погост накрыло плотное облако вони: гнилые фрукты, тухлое мясо, корзина золотаря. Окаймленная по краю шипами, загнутыми внутрь, крышка кувшина открылась. Обнажилось нутро рта-желудка, блестящее от выделяемого секрета.
Рост Адского Фагота замедлился.
Кувшин оказался точно под снуллем. Молниеносный рывок – и добыча исчезла в его прожорливых недрах, где уже бурлил пищеварительный сок. Рот-желудок раздулся, чавкая: крышка плотно захлопнулась.
– Есть!
Кручек устало повел плечами, начал массировать затекшую от напряжения шею – и замер, душевно потрясен. Мерзавец-снулль, целый и невредимый, с издевательской медлительностью выплыл из кувшина, просочившись сквозь стенки. Кажется, он даже не заметил нападения Адского Фагота. Мало ли, кто тут чавкает?
Лианоид чмокнул, разочарован.
И скользнул обратно под землю, затягивая разлом.
Пальцы Фортуната свело судорогой: «мраморный веер» требовал завершения. Ну что ж, если не вышло у доцента, черед за охотником... Острые пластины камня, возникнув из ниоткуда, располосовали плоть снулля и со свистом унеслись прочь. А толку?
Наглый снулль колыхался, целехонек.
Высокая Наука пасовала перед кошмароносцем!
* * *Фон Тирле наконец вышел из ступора. И бросился прочь, даже не пытаясь обратиться в летучую мышь. Далеко уйти ему не удалось: снулль настиг беглеца в одно мгновение. Оплел щупальцами, разрывая присосками одежду; неспеша подтянул к зловеще щелкающему клюву.
Желтки глаз с равнодушием изучали жертву...
«Ишь ты, какой любопытненький!»
Вампир дергался в мерзких объятиях, но, похоже, смирился со своей печальной участью. Зато Икер Тирулега вдруг отлепился от стены, упал на четвереньки, вскочил и боком, по-крабьи, кинулся к снуллю. На ходу он извлек склянку с прозрачной жидкостью. Одним движением старик вырвал пробку – и, размахнувшись, плеснул содержимым склянки на снулля, занятого выяснением отношений с блудным упырем.
Там, куда попала жидкость, плоть твари, шипя, вздулась смрадными волдырями. Снулль опять завизжал. Где не справилась Высокая Наука, неожиданно подействовало заветное средство ловца – муравейный сок. Жаль, сока не хватило, чтобы окончательно урезонить исполина.
Раз, другой – и склянка опустела.
Плоть снулля дымилась и шкворчала, как масло на раскаленной сковородке. Но чудище было живо. Не обращая внимания на отраву, разъедающую тело, спрутомедуза тесней сдавила щупальцами обмякшего вампира.
Венатор рванул из ножен шпагу, понимая, что это скорее жест отчаяния. Ноги стали ватными, отказавшись повиноваться. Руки налились свинцом. Все вокруг сделалось зыбким, ирреальным. Рассветные сумерки? – нет! Сам того не ожидая, Фортунат Цвях лицом к лицу встретился с собственным кошмаром: первым детским видением геенны!
Мироздание дало трещину. Открылась щель, и в ее глубине...
Ад.
Куда бы ни повернул голову венатор, ад следовал за ним. Страх ребенка, миг назад полагавшего себя мужчиной, охотником. Дыхание иного, нелюдского мира. Лютый холод, дикий жар. Неизбежность ухмыляется, скаля клыки. Ум цепенеет. Надежда умирает в душе. Спасения нет, это конец. Сколько раз охотник ни спускался во владения Нижней Мамы, преследуя демонов – во сне все снова было не так. Ноги не слушались, чары не действовали, ужас леденил сердце.
Взрослый Фортунат пытался успокоить дитя, таящееся в его душе.
Ничего не получалось.
А Матиас Кручек вновь стоял у постели умершей жены, бессильно рыдая над телом. Амулеты не помогли, и обряд не помог, и лекари развели руками. Агнесса умерла, прошло время, ему снится, что она умерла – вот, пробуждение, и радость, что это сон, и боль, что сон есть явь, и снова, и опять, по кругу...
Икер Тирулега съежился, закрыв голову руками – один посреди огромного пустого пространства, от горизонта до горизонта. Ровная, как стол, поверхность. Бездонный Овал Небес над головой. Старику, выросшему меж двух стен Рагнарского ущелья, хотелось стать маленьким, ничтожным, превратиться в букашку, козявку, глупого муравья, забиться в любую щель – лишь бы исчезнуть с этой сковороды. Но спасения не было. Он даже не мог закрыть глаза, продолжая видеть сквозь плотно сжатые веки, сквозь ладони, в которых пытался спрятать лицо...
И никто не мешал спруту цвета засохшей крови пожирать Реджинальда фон Тирле.
Никто.
Острый клюв безжалостно рвал плоть. Та не успевала восстановиться, зияя почти бескровными ранами. Присоски впились в кожу, высасывая и переваривая соки жертвы. Жалкие попытки сопротивления были просто смешны. Неимоверным усилием фон Тирле высвободил голову из смертных объятий. Хотел позвать на помощь, но щупальце сдавило горло, и голос сорвался в задушенное сипение. Словно в насмешку, из города в ответ донесся звук трубы. Какой-то весельчак спьяну решил сыграть побудку ни свет ни заря.
Вальпургиалии продолжались.
Шутник-трубач сбился на «Тарантеллу», выдул пять тактов бравурного марша – и заиграл кавалерийский аппель. Фон Тирле еще помнил эти звуки: сигнал сбора всадников после атаки. Тогда, под Трендау, их собралось немного: горстка безумных победителей.
Поет труба.
«Кирасиры! В атаку! Палаши наголо!»
Земля дрожит под копытами коней...
Мертвое сердце встрепенулось в неживой груди. Раны наполнились пузырящейся кровью. Из десен выдвинулись клыки, из пальцев – кривые когти. Жаль, нет палаша. Ничего, обойдемся. Значит, снулль? Значит, ты жируешь, а я сплю да помалкиваю?!
Снулль завизжал, когда жертва вцепилась в него когтями и клыками.
С отчаянием смертника фон Тирле вгрызался во врага. Он откусывал и выплевывал куски скользкой плоти, раздирал спрута на части, отрывая конвульсивно дергающиеся щупальца. Оба упали на землю. Подмяв тварь под себя, вампир навалился сверху. Уже теряя сознание, ослепленный болью, оглушенный потерей крови, он продолжал в исступлении рвать снулля – кошмар, все эти годы спавший с ним в одном гробу.
Трубач давно умолк.
Но труба звала из небытия.
* * *Первые лучи солнца упали на могильные плиты. Надгробия, кусты лисотрава, древний склеп: На измятой траве, в луже быстро исчезающей слизи, без движения лежал Реджинальд фон Тирле. Одежда несчастного была изорвана в клочья. Тело в этом смысле мало отличалось от одежды. Еще не вполне прийдя в себя, старик-морфинит ползком приблизился к вампиру.
Приложил ухо к груди, ладонь – к губам.
– Он живой есть! Дыши-дыши! И сердце биться...
– Какой «дыши»?! Какой «биться»! Он же нежить!
– А вот! – не согласился упрямый Тирулега. – Сами глядеть, сударики!
Охотник на демонов охнул.
– Овал небес! Солнце! Его сейчас сожжет! Быстро, тащим в склеп!
Но Кручек, не торопясь исполнять приказ друга, вежливо отстранил ловца снуллей и сам склонился над раненым.
– Действительно, дышит! – в голосе доцента звучало изумление пополам с любопытством истинного ученого. – И сердце колотится. Нет, в склеп нам рановато...
Вокруг них засияла призрачная корона: обруч с двенадцатью зубцами. Чётная Дюжина зафиксировала всплеск агрессии, локализовала место действия, и венаторы готовы были явиться во всеоружии: пресечь и наказать. На одиннадцати зубцах светились именные гербы охотников, съехавшихся в Брокенгарц. Шагнув к пустующему зубцу, Фортунат Цвях вогнал в него по шляпку пылающий серебряный гвоздь – свой собственный символ.