Но я уже разогрелся, злость и чувство опасности обострили все чувства, я начал двигаться тоже быстрее, еще быстрее, бил сверху, снизу, с боков, наносил косые и обманные удары, наконец он допустил крохотную ошибку, кончик моего меча задел его шею сбоку, кровь из рассеченной артерии ударила тугой красной струей.
Он покачнулся, выронил меч и попытался ухватиться за рану, но кровь мощно била тонкими струйками и между пальцами.
— Ты меня убил, — прохрипел с ненавистью, — тебе повезло…
— Не я, — буркнул я все еще со злостью, — тебя убила твоя дурость.
Он упал на колени, затем завалился на бок. Кровь все еще хлещет из такой небольшой ранки, сильно оттопыривая вздутые края, но слабее и слабее с каждым мгновением.
Я вытер лезвие меча о его одежду и сунул в ножны. Женщина подбежала и упала с плачем на его тело.
Чувствуя себя виноватым, я буркнул:
— Садись на его коня и возвращайся.
Она не слушала, рыдала, я вяло подумал, что надо бы помочь ей похоронить убитого мужа, все–таки не весьма вот так все оставить, но не вожу же с собой лопату, да и на его красном коне только дорожный мешок, там не видать торчащего черенка.
— Слушай, — сказал я женщине, — а он, может быть, огнепоклонник? Ну, в душе?.. Тогда его лучше оставить так вот…
Она коротко и с ненавистью взглянула на меня и снова опустила голову ему на грудь.
Я развел руками:
— Ну, как знаешь. Самое большое, что могу для тебя сделать — это оттащить его вон в ту яму и завалить камнями, чтобы звери не добрались.
Она не ответила, я посмотрел на красного коня с опустевшим седлом, на своего Зайчика и внимательно наблюдающего за нами Бобика.
— Как скажешь, — проронил я, — могу помочь тебе взобраться в седло, а то ваш конь как–то великоват.
Она наконец подняла голову, лицо страдальческое, но на губах проступила печальная улыбка. Медленно подняла мертвую руку мужа, поцеловала ее и сняла с пальца тонкое кольцо с небольшим красным камешком.
— Ты мог спастись, — проговорила она ему с укором едва слышно, в ее голосе чувствовались слезы, — почему не сделал?
Я отвернулся, не желая мешать прощанию, она еще хорошо держится, нет бурных рыданий, истерических воплей, чувствуется достоинство в каждом движении и жесте.
Выждав немного, я сказал снова:
— Мне надо ехать. Тебе тоже не стоит тут оставаться. Иди сюда!
Она вздрогнула от повелительного голоса, покорно поднялась и так же медленно приблизилась, опустив голову. Я подошел медленно к красному коню, он все отводил морду, но я поймал за повод и подвел к женщине:
— Садись.
Она посмотрела на меня исподлобья. Глаза крупные, навыкате, черные с огромной радужкой, ресницы густые, длинные и тоже чернющие, как верхние, так и нижние.
Не спеша нагнулась, сняла с шеи мужа политый его кровью платок, повязала себе на шею, как я понимаю, в знак скорби или траура, медленно подошла к своему коню.
Судя по тому, как хватается за седло, ездить сама умеет не очень, я поддержал ее под задницу, тугую, как отполированный и покрытый лаком орех.
Наконец она уселась, очень неумело и по–мужски, ухватила повод обеими руками.
Я отступил и сказал с облегчением:
— Ну вот… как бы так…
Зайчик подставил бок, я поднялся в седло, разобрал повод и повернул его в сторону Варт Генца.
Бобик ринулся вперед, Зайчик пошел следом, но я услышал за спиной стук копыт, торопливо оглянулся, одновременно нащупывая рукоять меча.
За нами на красном коне неумело скачет эта женщина, полы темного платья трепещут по ветру, ноги оголились весьма непристойно.
Я остановил Зайчика, они настигли нас и тоже остановились. Бобик подошел к ним и сердито уставился на красавца коня, тот мелко задрожал, но не отступил.
Женщина ответила мне прямым взглядом, но промолчала, неподвижная в седле, укрытая платком по самые брови, что изначально придавало ей скорбный вид, а сейчас и вовсе выглядит сироткой.
— И что? — спросил я. — Чего ты едешь за мной?
Она впервые разомкнула губы, я услышал низкий приглушенный голос, исполненный кроткой печали:
— А как иначе?
Я пробормотал:
— Ты о чем?
Она смотрела на меня в упор.
— Но разве я не должна следовать за тобой?
— Почему? — спросил я настороженно. — С какой стати?
Она проговорила мертвым голосом:
— Ты победил. Теперь у меня нет мужа.
Я охнул:
— И что? Я, что ли, должен о тебе заботиться? Ничего себе обычай… Распространить бы его на весь мир, сразу бы все войны прекратились!.. Или это у тебя такие шуточки?
Сказал и устыдился, какие шуточки могут быть, если только что убил ее мужчину, бесчувственная свинья, совсем огрубел, но слово не воробей, уже вылетело.
Она ответила очень серьезно:
— Но ты же убил моего мужа!.. Ты обязан это сделать… Таков Великий Закон!
— Чего–чего?
— Взять меня, — сообщила она мрачно. — По закону, убив мужа, ты забираешь его жен в наложницы, так как нельзя оставлять женщину одну.
Глава 4
Я окинул ее долгим взглядом, явно не горит желанием стать моей наложницей, но готова подчиниться обычаю или закону, что–то помню насчет этого в двадцать шестой суре, но я другого вероисповедания, я всегда другого, с каким бы ни столкнулся, а вообще–то, если честно, хотя этого никому не брякну даже спьяну, верую только в себя, да и то очень даже редко.
— Дорогуша, — сказал я, — я тебя доставлю до ближайшего селения, хорошо? А там либо езжай, либо устраивайся на жизнь, либо топай ножками в поисках лучшей жизни. Я не могу решать проблемы всех людей на свете! Не надо было выходить замуж за такого буйного дурака!.
Она ответила с чувством достоинства:
— Брак заключается родителями, я впервые увидела своего мужа только на брачном ложе.
— Ах да, — сказал я, — брак по договоренности! Скоро я стану специалистом по видам брака… Так что же с тобой делать?
Она в удивлении вскинула брови.
— Как что? Вези меня к своим женам. Надеюсь, ты человек закона, и у тебя их не больше четырех? А я буду наложницей… У тебя много наложниц?
Я сказал сердито:
— К счастью, у меня даже жены нет.
Она охнула:
— Да как же… Что с тобой не так?.. Ты настолько бедный? Даже одну не можешь купить? Ну ладно, наложницы — почти то же самое, что и жены, у них те же права, только у нас нет прав на совместно нажитое и на детей, если ты вздумаешь расторгнуть наши отношения.
Я сказал саркастически:
— А, так ты прям законница!..
Она фыркнула:
— А как иначе? Женщина должна помнить о своих правах.
— Ты говоришь, — сказал я с надеждой, — могу и расторгнуть?
— Да, — ответила она, — но только ты сперва должен войти в права господина и овладеть мной. А потом достаточно трижды сказать «Талак», и брак разорван.
Я почесал нос, задумался. Бобик тоже посматривал на нас по очереди в задумчивости и веселом удивлении.
Она все так же смотрит с непониманием, я пробормотал:
— Да как–то не по мне овладевать против воли.
— Но я — твоя собственность!
— Да, — согласился я, — раз уж я убил твоего мужа и тем самым взял его обязанности на себя… но все–таки… ладно, кто я таков, чтобы идти против Закона?.. Лучше пересядь ко мне, я отвезу тебя в твой домик. Или ты живешь в норе?
Она спросила обидчиво:
— Почему это в норе?
— Дикая какая–то, — сообщил я. — Если не в норе, то на дереве? У тебя там гнездо?
Она ответила с достоинством:
— У нас настоящий замок, хоть и… не совсем большой. Нет, я поеду на этом нашем коне.
— Твоем, — уточнил я.
Она вздохнула и поправила меня:
— Нашем.
Я умолк пристыженно, сообразив наконец, что она вкладывает в слово «наше» совсем другой смысл, чем я по своей привычной заторможенности и остроумии на лестнице.
— Тебя как зовут? — спросил я наконец.
— Алвима, господин.
— А меня Ричард.
— Просто Ричард?
— Просто, — сказал я сердито. — Без всяких там… разных.
Она сказала невесело:
— Тогда ты совсем бедный… но ничего, ты сильный воин.
— Ладно, — сказал я в раздражении, — поехали.
— Только держись рядом, — предупредила она. — Если напрямик, то придется ехать через земли Мурдраза.
— Чем–то опасные?
Она поморщилась:
— Только хозяевами.
— Старая вражда?
— Очень старая, — ответила она мертвым голосом. — Если увидят, что со мной нет моего мужа… Мурдраз обязательно нападет.
— Ого, — сказал я, — придется драться?
Она повернула голову и смерила меня недоверчиво–презрительным взглядом.
— А ты уже готов уклониться?
— Я всегда готов, — ответил я с постыдной для взрослого человека мальчишечьей бравадой, но что делать, в присутствии женщин мы все втягиваем животы и топорщим перья.
— А вот они не готовы, — сказала она.
Некоторое время мы ехали рядом, затем я поинтересовался:
— А другой дороги нет?
Она снова посмотрела на меня со странным выражением.
— Только через земли Нахимда. Но они еще опаснее.
— Ну и порядки у вас, — сказал я с сердцем. — Как пауки в банке.
Она проговорила медленно:
— Наверное, ты очень издалека.
— Очень, — согласился я. — Ты, значит, принадлежишь мне по тетравленду?
— Что такое тетравленд?
Я отмахнулся:
— Да та же забота о женщине, чтобы вы всегда были под защитой мужчин и покровительством. Как вижу, даже самые разные религии приходят к одним и тем же законам… Постой, вот там далеко не те люди Мурдраза, что с вами во вражде?
Она всмотрелась, лицо омрачилось.
— Они. Сражайся хорошо, мне очень не хочется стать наложницей у Мурдраза. У него их десятки, а тех, кто ему надоедает, передает, в нарушение закона, своим сыновьям.
— Какой мерзавец, — сказал я. — Вообще–то я всегда защищаю закон, каким бы тот… интересным ни был. Ты сойдешь на землю?
— Зачем?
— Твой конь не понесет?
— Он привык к схваткам, — сообщила она.
— А я вот нет, — ответил я со вздохом. — Уже и перерос вроде бы, а все равно… да и привыкну ли?
Всадники сперва неслись во весь опор, а когда увидели, что мы и не пытаемся убежать, перешли на рысь и приближались, не скрывая торжествующих усмешек.
Впереди рослый мужчина, очень сухой, с резкими чертами лица, такими я почему–то всегда представляю фанатиков, со злым и неприятным выражением, а трое с ним просто воины, по всему видно, что привыкли бахвалиться силой и глумиться над более слабыми.
Алвима хмуро молчит, я ждал, а передний всадник крикнул с жестокой веселостью:
— Что случилось? Почему прелестная Алвима едет через мои земли в сопровождении незнакомца?
И хотя он смотрит на меня в упор, но вопрос вроде бы адресован Алвиме, потому я смолчал, а она, видя, что я не открываю рот, ответила с неожиданным для меня достоинством:
— Мой бывший муж убит в честном поединке сэром Ричардом. Теперь он мой муж, и я не нарушаю обета чести, когда еду с ним.
Всадники начали переглядываться, на меня смотрят заинтересованно, а вожак заявил в удивлении:
— Как Торадз мог погибнуть?.. Этот не выглядит сильным бойцом.
Меня задело «этот», но смолчал, пусть, это поможет разозлиться, без злости я почти чеховец, даже буддист, а когда получаю по роже, да еще желательно не один раз, то могу и озвереть, и в благородном негодовании могу и перегнуть, что весьма полезно и крайне нужно, но как бы нехорошо.
Алвима сказала ровным голосом:
— А вот ты выглядишь сильным бойцом.
Он не понял скрытый смысл, даже издевку, гордо приосанился, а я бросил на нее удивленный взгляд, до этого момента она казалась просто покорной овцой.
Вожак велел:
— Слезайте с коней!.. Курл, свяжи им руки и надень петли на шеи. Погоним к себе… Нет, Алвима пусть остается, но руки свяжи за спиной, а ноги под брюхом ее уродливой лошади. Поведешь в поводу… Эй, ты, чего застыл? Ты слышал?
Я ответил мирно:
— Почему ты такой грубый?.. У тебя ничего не болит?
Он зло засверкал глазами.
— Что?.. Ты смеешь противиться?
— Обязан, — ответил я совсем кротко. — Если пойду долиной мрачной смерти, не убоюсь зла, потому что Ты со мною… Ты приготовил передо мною трапезу в виду врагов моих… Это я о вас, придурки деревенские!
Вожак подъехал ко мне вплотную и занес меч для удара. Я, уже взвинтив метаболизм, выхватил меч с такой скоростью, что сам едва заметил, как он блеснул в моей руке.
Сверкающее лезвие сверкающей полосой прошло через плечо вожака, руку сильно тряхнуло. Зайчик, все поняв, в один прыжок оказался среди опешивших воинов. Я ударил направо, развернулся и ударил налево. Третий начал в страхе поворачивать коня, мой клинок рассек ему череп сзади, дураков можно и в спину.
Я поспешно оглянулся на вожака, но тот раскачивается в седле и воет, как волк с перебитыми лапами, глядя на упавшую на землю отрубленную руку с зажатой в кулаке рукоятью меча.
Алвима смотрит вытаращенными глазами, я быстро подъехал к вожаку и торопливо, пока еще кипит злость, рубанул его прямо в лицо.
Он запрокинулся на круп, в горле заклокотала кровь. Я не стал смотреть, как он рухнет, повернулся к Алвиме.
— Он бы все равно не выжил, — сказал я виновато. — Это акт милосердия.
Она медленно проговорила:
— Да, конечно… Но как ты…
— Пришлось, — ответил я невесело. — Вот из–за такой вот ерунды и принят закон, что у нас называется тетравленд, а у вас…
Она сказала что–то совсем тихо, я не расслышал из–за бешено ревущей крови в ушах, а я нагнулся с коня и вытер лезвие о павшего. Алвима тем временем слезла с коня достаточно уверенно, подошла к вожаку и, наклонившись, начала снимать с его руки кольца и перстни.
Я помалкивал, вдруг там тоже что–то магическое, но она сняла с трупа и перевязь с пустыми ножнами, выдрала из вцепившихся пальцев рукоять меча.
— Да стоит ли? — спросил я вяло.
— Это именной меч, — ответила она просто. — Его все знают.
— Много он ему помог, — пробормотал я.
Она сунула клинок в ножны, зацепила перевязь на крюк седла своего красного коня, но когда направилась к другим еще теплым трупам, я запротестовал:
— Они же в таком рванье… Так и мародерничать нечего.
Она буркнула, не оглядываясь:
— Но кони у них хорошие.
— Ну, разве что кони, — пробормотал я.
Те пытались отбегать, дичились, но мы с Зайчиком переловили всех, я связал поводья и зацепил веревку за седло Зайчика.
Она с моей помощью взобралась в седло и поехала впереди, даже не оглядываясь, но я чувствовал по ее прямой фигуре, что настороженно ловит стук конских копыт за спиной.
Лес постепенно отодвигался все дальше, а впереди поднялись скалы, дорога ведет туда, а когда и те отъехали в сторону, я с дрожью в груди увидел черноту пропасти.
Глубокая трещина в земле, десятки ярдов, не меньше, а на той стороне чуть приподнятая скала со срезанной вершиной, где высится замок. Небольшой, компактный, вокруг не погуляешь, стены от самого края пропасти, зубчатые, одна башня высится рядом с домом.
Я пригляделся, с этой стороны через пропасть перекинут подвесной мост, однако настолько легкий, что в первые мгновения я его даже не заметил, таращась на замок по ту сторону бездны.
— А как кони? — спросил я.
— Мой привык, — ответила она. — А твой… может и сорваться.
— Ну, спасибо, — сказал я сварливо.
Она подумала, посмотрела на моего коня внимательно.
— Пожалуй, я попробую его провести.
— Нет уж, — сказал я. — Двигай вперед, вдруг да тебе, как хозяйке, ворота откроют? А как с трофейными конями?
— Пока оставим здесь, — сообщила она.
— Зачем?
— За ними придут, — сказала она. — Ну, ты готов?
— Я на все готов, — огрызнулся я. — Даже на хорошие и прекрасные деяния во имя, так сказать!.. Давно, кстати, готов. Как–нибудь даже и совершу, если будет возможность.
Она посмотрела на меня внимательно:
— Не было?
Я фыркнул:
— На мелочи не размениваюсь! Вот если все человечество спасти… Злая Звезда Маркус, говорят, все ближе.
Она, не слезая с коня, направила его на раскачивающийся под ветром мостик. Как только копыта ступили на доски, тот злорадно пошел из стороны в сторону, как оживший маятник.
Я сказал с тоской:
— Коню я глаза завяжу… а кто завяжет мне?
Зайчик посмотрел в удивлении, что это еще за шуточки, а я подумал, что в самом деле коням тут надо завязывать глаза, да еще и проверять, чтоб не подглядывали, а то сойдут с ума, когда обнаружат себя идущими над бездонной пропастью.
Зайчик пошел за красным конем уверенно, словно у него в пузе гироскоп, а я сцепил зубы и задирал морду, чтобы не видеть дощечки внизу даже краем глаза, там дальше вообще зияет бездна…
Мостик раскачивало только сперва, как маятник, а потом уже сильнее качелей, которые пытаются заставить сделать полный оборот вместе с усевшейся туда дурой.
Зайчик всхрапывал, но шел медленно и осторожно, чувствуя мою, скажем так, крепкую дрожащую руку настоящего мужчины и властелина.
Когда мостик уже заканчивался, на воротах замка появились несколько бородатых морд.
Встревоженный голос прокричал сверху:
— Госпожа, а где господин Торадз?
Алвима ответила с печалью:
— Погиб. Герст, встречайте моего нового мужа.
Там переговорили быстро, один ринулся вниз, надсадно заскрипели цепи, ворота открылись, а в глубине начала подниматься металлическая решетка из толстых прутьев.
Я въехал с осторожностью, нас окружили пятеро мужчин, все держат копья наготове. Слезть и помочь женщине я не успел, она соскочила сама, опершись на руку старшего из стражей, крупного и чернобородого, похожего на разбойника.