Сменившись с вахты, я разыскал «деда». Тот сидел в своей каюте за письменным столом и, не отрываясь от работы, коротко бросил мне:
— Что у вас?
Я смиренно шагнул в каюту и сказал:
— Насчет донкимена Джонни. Это он опалил Яна.
Я удивлялся своей смелости (надо же — доложить самому машинному богу!), но молчать я не мог.
— Беда случилась при пересечении экватора, господин старший механик. Как раз в это самое время сверху пошла вода. Ясно, донкимен опрокинул на нас лохань, ни о ком другом не может быть и речи.
«Дед» вскочил. Он вытолкнул меня за дверь и заорал:
— Ваши ссоры меня не касаются. Разбирайтесь в них сами! Мне требуется только, чтобы вы держали пар. Это и есть ваше дело. И оставьте меня в покое!
В душевой я столкнулся с Мак-Интайром и сообщил ему о визите к «деду».
— Никакого результата, Мак, — оказал я. — «Дед» не хочет ни о чем знать. Понятное дело: донкимен лижет ему пятки, а это всегда приятно.
Сгорбившись над раковиной, Мак-Интайр лил себе на шею горячую опресненную воду.
— Может, мне вышвырнуть его за борт или треснуть кулаком так, чтобы концы отдал? — опросил он.
— Тогда у топок будет на одного человека меньше, — просто ответил я.
Земли все еще не было и в помине. Она лежала где-то далеко южнее нашего курса. Нам оставалось лакать воду с червями и ржавчиной. Или «наверху» полагают, будто мы станем пить опресненную воду, чтобы помереть, маясь животам? Пожалуй, для двадцатого столетия это уж слишком… Впрочем, на «Артемизии» был в наличии весь букет «удовольствий»: и жажда, и голод, и отсутствие медикаментов, и удары исподтишка.
В очередную выдачу мы снова получили испорченные продукты. Ярость обуяла нас, мы двинулись к капитану. Как известно, морской закон запрещает подобные выступления. Нам вполне могли «припаять» мятеж. Но в ту минуту мы не думали об этом. Дело зашло уже слишком далеко. По железному тралу, ведущему на шканцы, мы — двенадцать чумазых кочегаров и матросов — поднялись к салону. Затем остановились, тяжело дыша, на вылизанной добела палубе. Жорж постучал в дверь святилища, и стук этот был, видимо, столь осторожен, что капитан Ниссен не смог отличить его от почтительного стука своих офицеров.
Дверь красного дерева широко распахнулась: в проеме стоял кэп. Без капитанской фуражки и в расстегнутой на все пуговицы форменной тужурке. Увидев нас, он пошарил рукой за спиной и немедленно водрузил на голову фуражку. Лишь теперь он почувствовал себя хозяином положения и, ступая широко и уверенно, вышел из каюты.
Однако мы не позволили ему и рта раскрыть. Фред выдвинулся вперед и сунул прямо под нос капитану вонючую миску с нашими пайками. Кэп начал понимать, что происходит. Сперва он собрался было разобраться, но, увидев наши решительные лица, счел за лучшее податься назад. Он схватился за дверную ручку и попытался захлопнуть дверь салона, Не тут-то было! Жорж успел подставить ногу — дверь осталась открытой. Несколько парней схватили кэпа за лацканы тужурки и пригнули его голову к отвратительно воняющей миске. Теперь уже бунт было налицо! Кэп мычал, как бык на бойне, пучил глаза на тухлую колбасу и, не в силах совладать с подступающей тошнотой, издавал горлом клокочущие звуки. Из последних сил он все же прокричал:
— Бунт! Мятеж!
На мостике показались чиф, «дед» и второй помощник. У каждого в руке было по револьверу Кэп ревел:
— Стреляйте же, стреляйте! В кандалы этих бичей, в цепи!
Однако стрелять господа не осмеливались. Зато Фред грохнул миску прямо под ноги кэпу, так что зловонная жижа брызнула на его отутюженные брюки. Все мы отступили на несколько шагов. Один Жорж остался на месте и заявил:
— Капитан Ниссен, вы знаете, что труд у нас тяжелый, и тем не менее даете нам тухлые продукты. Это противоречит морским законам. Можете отдать нас в ближайшем порту под суд. Нас здесь двенадцать человек, больных цингой, и мы обвиняем в этом вас. На борту нет также годной для питья воды.
Кэп, понятно, не хотел ничего слышать. Он шипел только: «Заткнись, бич!» — и снова кричал, стараясь, чтобы его слышали офицеры:
— Стреляйте же, не то я прикажу заковать в цепи вас!
В конце концов «бульдог» дал предупредительный выстрел. Пуля просвистела над головами. Офицеры спрыгнули на палубу салона, появилось оружие и в руке у кэпа. Теперь все было потеряно, это мы поняли, как дважды два. Нас согнали на шкафут, только Жоржа и Фреда задержали наверху. Чиф с «дедом» приставили пистолеты к их спинам и затолкали обоих в штурманскую рубку. Позднее, когда я снова заступил на вахту, парней перевели в форпик и заковали в цепи.
Мак-Интайр отнесся к этой акции безучастно. Правда, он тоже был вместе с нами у дверей капитанского салона, но вел себя весьма сдержанно, а когда все кончилось — еще больше замкнулся в себе. Как и прежде, он исправно выполнял свою работу, но в краткие минуты передышек обязательно из бегал по железному трапу, чтобы понаблюдать за морем.
Куда же мы идем? После того как Жоржа и Фреда заковали в цепи, держать пар стало еще тяжелее. Наша воля к сопротивлению была сломлена. Сумрачные, спускались мы в свою преисподнюю, шуровали, как дьяволы, пили опресненную воду и жрали червивый сыр.
Я опросил Мак-Интайра:
— Где расположен Ле-Пор?
Как-никак кэп грозился описать нас всех именно в этом городишке. Мак прислонил лопату к стенке бункера, уселся на кусак угля и сказал, подумав:
— Ле-Пор? Это на Реюньоне, маленьком французском острове неподалеку от Мадагаскара. Всего лишь крохотная точка в атласе. — Он вытащил свои знаменитые шахматы. — Брось ты этот остров, давай лучше сыграем, а то, может быть, больше случая не представится.
Я сел напротив Мака.
— Ты что, собираешься описаться на берег?
Он не ответил и сделал первый ход.
Я играл хорошо. Ирландец заметил это и удвоил усилия. И все-таки уже после первых десяти ходов наметилась серьезная угроза его королю. Внезапно Мак-Интайр решил сдаться. Он медленно поднялся и дрожащими руками протянул мне маленькие чудо-шахматы.
— ОН близко, — сказал Мак. — В Ле-Поре мы с ним встретимся. Я дарю тебе шахматы. Мне они теперь ни к чему.
Шахматы я брать не хотел Они не принесут мне счастья. Так я и сказал ему, но ирландец смотрел куда-то в сторону и ничего больше не слышал.
Двадцать пять больших лопат швырнул я в ненасытную пасть тонки. Когда я затворил дверцу, за моей спиной послышалось какое-то движение. Мак снова протягивал мне свои шахматы.
— Они твои, — сказал он. — Ты часто побивал меня в игре. Теперь время настало. Что будет, то и будет. Завтра или послезавтра. Я знаю наш курс. «Артемизия» везет меня к НЕМУ, — Мак все еще держал в руке изящный ящичек. — Мне они свое отслужили, — повторял он — Их мне отдал один товарищ по каторге.
Тягостной была эта сцена. Я взял шахматы и сказал:
— Ладно, так и быть. Подержу их у себя, пока они тебе снова не понадобятся.
И мы молча разошлись по рабочим местам.
На следующее утро на горизонте вынырнула бледная полоска суши. Почти посредине высился остроконечный зубец вулкана. Сказочный вид! По мере приближения к земле, все больше птиц кружилось над нашим судном — капские голуби, альбатросы, фрегаты. До берега было еще порядочно, а мы уже вдыхали запахи, распространявшиеся в открытом море. Рейс заканчивался. Нас ждали свежая вода, овощи, мясо и твердая земля под ногами.
Но не меньше шансов было за то, что нас немедленно передадут портовой полиции. Тогда уж тюрьма обеспечена наверняка. Капитан, не задумываясь, расправится с нами. Мак-Интайр попытался успокоить меня:
— Кэп не сможет нанять новых людей на острове. Сброд, который здесь околачивается, ему не годится. Суд состоится разве что в Гамбурге, если к тому времени вы все еще будете на «Артемизии».
Слова ирландца звучали разумно. Откуда, впрочем, ему так хорошо знаком этот маленький остров?
— Последняя вахта, — объявил он. — Ле-Пор уже недалеко.
— Мак, слышишь? Бьют склянки. Нам пора заступать. Я уже расставил фигуры. Мы успели бы сделать несколько ходов.
— С игрой покончено, — оказал Мак-Интайр. — Эти шахматы мне свое отслужили. Держи их у себя, а я не хочу их больше видеть.
Земля впереди по курсу вырастала в размерах, из дымки выплывал мыс, за ним можно было разобрать какие-то точки — город. На наших глазах из океана поднимался сказочно прекрасный Реюньон. Чувство удивления и восхищения охватило меня. Но Мак-Интайр разрушил его:
— Жалеешь, что не придется увидеть, как мы подходим к острову? — спросил он. — Ничего, ты еще многое здесь испытаешь. Запомнишь этот проклятый остров навсегда.
Мы сменили изнуренных кочегара и триммера и проверили топки. Все было в порядке. Я распахнул было дверцу, собираясь подбросить уголька, но вдруг, задумавшись, опустил лопату. «Последняя вахта» — так, кажется, оказал Мак-Интайр? Ну, ясно, — успокоил я себя. — Это просто-напросто наша последняя вахта перед Ле-Пором».
— Попить нечего? — крикнул мне Мак.
Я подбежал к вытяжной трубе, под которой обычно стоял чайник.
— Ничего нет, Мак. Поднимусь наверх, посмотрю, может, наш кок, этот старый боров, расщедрится на холодненькое. В конце концов две кружки нам полагаются!
Выйдя на палубу, я обнаружил, что вход в порт, обозначенный маяком, у нас на траверзе. Принес Мак-Интайру холодный чай и, пока он пил, сказал:
— Мы идем с половинной скоростью против того, что было до смены. Судя по всему, нашим нужно принять на борт лоцмана. Но они проходят мимо порта. В этом я уверен.
Раздался звонок машинного телеграфа.
— Полный вперед, — повторил Мак команду. — Видишь, снова пошли полным.
Он оперся на лопату и уставился невидящим взором в пространство перед собой.
— «Артемизия» идет к коралловому рифу, вот что я тебе окажу. И этим самым подтверждается все! — прошептал он. — ОН уже там и ждет меня. ОН знает, что я приду!
Снова этот отчетливый безумный блеск в его глазах! Я отпрянул на несколько шагов, решив при малейшей опасности рвануть бегом через котельную к машине и искать там помощи. Но ничего не случилось. Мак был спокоен, как никогда. Он хлопотал у своей топки, наводя идеальный порядок. До блеска выдраил железный настил перед котлом, прочистил топку, выбрал весь шлак и набросал целую гору угля для следующей вахты. Потом прошел мимо меня — так, словно не был со мной знаком, — постучал по стеклу манометра и, убедившись, что стрелка стоит на нужном делении, быстро и молча полез наверх. Я слышал его шага, слышал, как скрипят прутья под иго ногами, — и вдруг осознал, что Мак-Интайр покинул кочегарку навсегда. Моя рука нащупала в кармане штанов маленькие шахматы.
— Мак! — закричал я. Но он был уже далеко. Не знаю, долго ли я пребывал в оцепенении, а когда опомнился, мне пришлось отчаянно метаться между шестью топками, чтобы поддержать в них огонь. Я работал без передышки и уже валился с ног от усталости, когда машинный телеграф освободил меня наконец от трудов. Мы замедляли ход.
Вскоре пришла смена. Кочегары были невероятно возбуждены, а Хайни объяснил мне:
— Твой Мак-рыба нарулил на доикимена на баке и врезал ему. Удар был точный, короткий и страшной силы. Джонни лежит на первом люке. Ирландец только оказал: «Это тебе за воду с палубы!» — а потом заперся в кубрике.
Маня словно оглушили. Поднявшись наверх, я увидел на фордеке безжизненно распластавшегося донкимена. Над ним склонились свободные от вахты кочегары, чиф и несколько машинистов. Кровь сочилась из ужасной раны возле правого уха и окрашивала в темно-красный цвет линялый кусок парусины, на котором лежал Джанни.
«Артемизия» шла теперь средним ходом неподалеку от берега и как раз огибала мыс. Я был свободен от вахты и мог сколько угодно смотреть на вожделенный остров, столь хорошо, как выяснилось, знакомый Мак-Интайру. Ухоженные поля зеленели на полого поднимающемся берегу. Ровную черту побережья разрезало устье раки Можно было разглядеть множество мелких поселков и хуторков.
— Мыс Ла-Уссэй на траверзе… — услышал я голос чифа, докладывавшего на мостик.
Кэп ответил сверху:
— Мы пройдем чуть дальше Я держу мористее: впереди виден риф. Непрерывно измеряйте глубину, штурман.
И для чего только нашей старой посудине ползать вокруг этого опасного кораллового рифа?
Я не мог пойти в кубрик, потому что там заперся ирландец Кто же он: убийца и душегуб? Или не владеющий собой сумасшедший? Надо же, прихлопнул донкимена, как и грозился! Я стоял, опершись на релинг, и — поглядеть со стороны — был совершенно спокоен, но вопросы так и бились в моем мозгу друг о друга. Судьба ирландца тревожила меня, а его предчувствие ужасной гибели возле этого острова и вовсе наполняло душу страхом.
Большая лодка с высоко задранным носом отвлекла меня от мрачных мыслей. Рыбаки загарпунили акулу и теперь буксировали ее, плывя вдоль нашего борта. По моей оценке, эта бестия была никак не менее шести метров.
Акула волочилась за лодкой брюхом кверху. Я мог хорошо разглядеть ее огромную, широко открытую полукруглую пасть и с содроганием представил себе, каково было Мак-Интайру рядом с этаким частоколом зубов. Лодка пересекла наш курс, пройдя перед самым штевнем «Артемизии». Один белый, в соломенной шляпе, стоял во весь рост и пытался объясниться жестами с нашим начальством на мостике. «Артемизия» застопорила ход. Человек в соломенной шляпе сложил ладони рупором и крикнул что-то по-французски. Капитан Ниссен, казалось, понял его. Мы снова пошли курсом на юг.
Ранцо стоял радом со мной у релингов. Мы оба наблюдали за этой странной встречей. Когда чиф проходил мимо, Рэвцо обратился к нему:
— Штурман, донкимена надо в лазарет. Давайте, я принесу носилки.
— Не суйте свой нос в дела, вас не касающиеся, — резко оборвал его «бульдог». — Капитан Ниссен приказал, чтобы лазарет был под замком.
Ренцо незаметно толкнул меня в бок. Нам стало ясно, что кэп провертывает какое-то темное дельце. Теперь уж не только Ян вынужден мучиться со своими ожогами в койке, теперь они и донкимена оставили лежать на люке. Боцман подложил ему под голову одеяло. Кровь не останавливалась Не помогла и перевязка. Кэп зорко следил с мостика за всем происходящим. До нас донеслась его команда, усиленная мегафоном.
— Потом отправите раненых и ирландца на берег, штурман. Готовьтесь! Ирландца заприте в форпике. Обоих кочегаров выпустите. Мы поговорим с ними в свое время. Пока что они нам еще нужны!
Значит, нам пока опасаться нечего: расплата отодвигалась. Мы с Ренцо подошли к форпику. «Бульдог» отодвинул засов, и в тускло освещенном помещении мы увидели Жоржа и Фреда. Они нерешительно вышли из темницы. Оба очень ослабли и, не в силах стоять, тут же опустились на настил. «Бульдог» сообщил им об освобождении и оказал, что они должны заступить в следующую вахту. Что будет дальше — время покажет.
Я подошел к Жоржу и рассказал ему о событиях на судне и о том, как это получилось, что ирландец заперся в кубрике. Однако Жорж ничего не ответил. Что ему до выходки ирландца? У него вовсе не осталось сил. Мы и сами-то были еле-еле душа в теле. Конечно, меня очень интересовало, как обернется дело с ирландцем. Я вспомнил о револьвере, который он прятал под матрацем.
Пятеро встали у нашего кубрика. У офицеров в руках были пистолеты, у плотника — тяжелый ломик. «Бульдог» медленно нажал на дверную ручку. В тот же миг дверь распахнулась. Из кубрика вышел Мак. Он спокойно взглянул на «группу захвата» и, словно не замечая ничего, неторопливо зашагал на палубу. Все кинулись следом, чтобы поглядеть, что он будет делать. Я не ошибся в своих предположениях: ирландец стоял у релингов и наблюдал за морем. И казался при этом таким одиноким, каким я не видел его никогда. У меня запершило в горле. Смотреть, как они охотятся на него?! Да ведь он же был моим товарищем по вахте… Но для Мака я более не существовал. Он полностью погрузился в свой мир: готовился к последней схватке с «морским королем».
«Артемизия» как раз огибала мыс Ла-Уссэй. Впереди, неподалеку от берега, я увидел тянущуюся вдаль полоску белой пены, где она кончалась — глаз не мог определить. Скорее всего это был узкий коралловый риф. Мы шли по спокойной воде. Вдруг тело ирландца напружинилось, руки его крепко вцепились в релинг. Как зачарованный, уставился он в одну точку между «Артемизией» и берегом. Все невольно перевели туда взгляд и увидели два больших спинных плавника, неторопливо резавших легкую волну
Выстрел хлестнул с палубы: Мак-Интайр держал в руке дымящийся револьвер Он снова прицелился. Однако и следующие две пули прошли мимо — акулы были слишком далеко. Мак опустил руку Пистолет выпал из нее и грохнулся на палубу. Кэп на мостике прямо-таки взбесился:
— Стреляйте, штурман! — орал он. — Влепите ему пулю! Я вам приказываю!
Но до Мак-Интайра, видимо, не доходило, что он может быть застрелен. Одна лишь акула была в его мыслях, только за ней, безмятежно кружащей вдали, следил его взор.
«Смирил» ирландца плотник. Железным ломиком он нанес ему страшнейший удар по шее. Более слабый от такого удара наверняка испустил бы дух, но ирландец только упал на колени. Он изумленно переводил взгляд с одного на другого, словно силясь понять, за что же его так жестоко ударили. Он не оборонялся уже, когда офицеры схватили его, проволокли по баку и столкнули по трапу к фордеку. Они тащили его как скотину. Наконец-то офицеры могли дать волю своей ярости. Потом Мак-Интайра бросили в форпик. Проскрежетал тяжелый засов. Для полной гарантии плотник еще заклинил его деревянным колышком.
Что же это, значит, Мак-Интайру теперь конец? Медленно брел я по палубе по направлению к рубке. Наше судно упорно шло вдоль белоснежной полосы. С суши плыли ананасно-ванильные ароматы. Вся низина между берегом и вулканам казалась одним большим садом. Огромные пестрые медузы проплывали мимо, сквозь прозрачную воду мерцало, переливаясь красками, морское дно.