Сам же скоро прошёл внутрь башни и вышел из неё во дворе крепости. Он кратчайшей дорожкой пересёк невзрачный уже осенний сад, обошёл мрачную тень поварской пристройки и, стараясь, чтобы его не выдали шорохи опавших листьев, подкрался под угловое окно спальни. Из приоткрытого окна второго яруса изливался желтый свет нескольких свечей, казалось, сторожил чьё-то уединение, не позволял мешать этому уединению даже бледному свету от задёрнутой дымкой облачка луны. Разин обратился в слух, и ему послышался очень тихий голос мужчины, каким можно говорить лишь вплотную к собеседнице. Предположения одно другого ярче, как прибойные волны, захлестнули голову, и в виски толчком ударила горячая кровь. Руки, ноги, всё тело словно онемели и одеревенели, сделались неуклюжими и непослушными.
Сквозь застилающую глаза мглу он на ощупь вошёл в замок, придерживаясь за ограждение, стал подниматься лестницей. Подошва сапога задела ступеньку, и слабый шорох, будто удар колокола, до звона в ушах оглушил атамана. Пронзительная боль стиснула сердце, и, задыхаясь, он рванул ворот рубахи, взвёл собачки курков обоих пистолетов. Не думая больше, что производит шум, он ринулся наверх. Удар ноги сотряс дверь, но она выдержала, и ему почудилось, её нарочно заперли изнутри. Потом вдруг сообразил, что надо дёрнуть на себя, он так и сделал, и она легко распахнулась.
– Степан?! – с облегчением выдохнула княжна.
Девушка стояла у окна, и он кинулся к проёму в темноту ночи, оттолкнул персиянку в сторону. Тень молодого и необычно ловкого мужчины перепрыгнула через крепостную стену и пропала так быстро, что её можно было принять за обман зрения. Не целясь, он пальнул туда, затем пальнул из второго пистолета. Там было так тихо, что ему захотелось поверить, всё лишь почудилось, это было бестелесное видение, а не человек. Слабая надежда, как успокоительный ветерок, дохнула на его пылающее, покрытое каплями пота лицо, на влажные пальцы. Следовало лишь подождать, что скажут казаки охраны – после его выстрелов они должны сторожевыми псами броситься обыскивать каждый клочок земли, каждый камень всего острова.
Мансур тем временем от его имени заставил казаков со струга ждать распоряжений атамана, толпиться снаружи крепости. После неожиданных выстрелов они гурьбой кинулись к Южной башне. Однако Мансур загородил вход и громко объяснил:
– Стойте! В крепости достаточно наших! А вдруг кто-то убегает и перебирается через стену?!
Казаки не могли не признать справедливости его слов. Иных предположений не было, и Мансур указал сотнику вправо от башни.
– Ты с ними, – он наугад показал на часть казаков, – туда! – И обратился к другим: – А вы, за мной!
Семнадцать человек побежали за сотником, а пятеро остались стоять рядом, ожидая от него распоряжений и действий. Он деловито осмотрел лужайку, быстро прошёл к деревьям и домику, заглянул за них, давая беглецу достаточно времени для отплытия от берега, затем только впереди своей пятёрки побежал тропой вдоль левой части стены. Никто кроме него не обратил внимания на уносимое течением реки тёмное пятно отруба дуба. У ряда ив появились обежавшие крепость казаки во главе с сотником, и он крикнул им:
– Ну что?
Сотник замедлил бег, переходя на скорый шаг, развёл руками.
– Никого!
Все остановились. За стеной шумно рыскали не меньше десятка их товарищей, перекликались по всем углам двора крепости и иногда замысловато ругались.
– И этим берегом никого! – оглянулся назад Мансур. – На всякий случай надо рассредоточиться и следить за стенами. А я сбегаю внутрь, предупрежу, что мы обеспечили внешнюю охрану.
Возражений не было, и он скоро вернулся к Южной башне. Прежде, чем нырнуть в черноту её нутра, бросил взгляд на уплывающий кусок дерева.
– Плод ещё не созрел, княжна, – чуть слышно и с коротким сипом проговорил он и хохотнул степным шакалом. – Подожди ещё.
Разина он увидел возле поварской пристройки. Тот опустился на колено, пальцами трогал рыхлую землю. Будто не доверяя глазам, казачий вождь хотел и ощупью убедиться в свежести вмятин, которые подошвы сапог мужчины оставили прямо под окнами спальни. Разин вскинул голову, пронзил его блестящим в ночи взглядом, в котором был безмолвный вопрос.
– Никого не обнаружили, – вполголоса сообщил Мансур.
– А на реке?
Мансур пожал плечами.
– Ничего не видели, ни лодки, ни пловца...
– Пусть будет так, – прервал его Разин и тяжело поднялся, отряхнул колено. – Завтра с рассветом буду на охоте... с воеводой. Вернусь затемно. Обеспечь надёжную охрану. Если посмеет заявиться... мне он нужен живым или мёртвым. Понял?
Не желая знать его ответа, он отвернулся и направился к входу в замок.
Наверху в спальне княжна выпрямилась у окна, кинулась к нему и нежно воскликнула, как будто происшествие и его настроение забавляли её, не больше того:
– Степан?!
Но он не позволил ей обхватить себя и повиснуть на шее, остановил вытянутой рукой.
– Зачастил сей ночной гость, когда меня нет, – в кривой усмешке показал он крепкие белые зубы. – Не за тайной ли любовью за моей спиной?
Она отступила, как ужаленная пчелой.
– Почему, почему ты мне не веришь? – произнесла она тихо и с горечью.
Его передёрнуло. Она подождала, не услышав объяснений, продолжила срывающимся голосом:
– Не верь воеводе.
– А кому мне верить? – глухо отозвался он. – Тебе, что ль?
Губы её задрожали, на глазах заблестели слёзы.
– Думай обо мне, что хочешь, – произнесла она. – Но не верь воеводе.
Гнев его утихал, вроде моря после обессиленной бури.
– Не верю я ему, не верю. Не реви только.
После вспышки умопомрачительной ревности, любовная привязанность к ней только усилилась. Он ощутил, что она стала дорога, как никогда прежде, а её слёзы и жалкий вид терзали ему сердце, как стая воронья. Он не мог смотреть на это и отвернулся. Наконец он уступил сладостной боли новых переживаний.
– Обещай, что больше не увидишься с ним, – тихо попросил он в сторону.
Девушка слабо улыбнулась.
– Я всё узнала, что хотела, – сказала она грудным слабым голосом. – Он мне больше не нужен.
Разин порывисто обернулся. При виде дрожи её нежных губ он опустился на колени, обнял ей ноги.
– Мне страшно потерять тебя, – прошептал он, и шёпот его был ужаснее крика. – Я весь мир готов разрушить ради тебя.
Понемногу успокаиваясь, притихшая и покорная, она лишь спросила:
– Ты любишь меня?
– Да, да, – простонал он, порывисто встал, жадно подхватил её на руки и на ходу к постели осыпал жаркими поцелуями.
13. Тайное письмо Морозова
Осенняя река даже при тёплом бабьем лете студила кровь и, пока Удача прялся за отрубом, плыл возле обрубков корней от Заячьего острова, его члены окоченели, а зубы устроили пляску с клацаньем. Лишь когда остров стал размываться темнотой ночи, он наконец решился выбраться из холодной воды. Вещи, которые он на острове скинул с себя и запихнул в дупло, мешали ему устроиться в самом дупле, и он нагишом оседлал ствол, чувствуя, что всё тело до костей пробирает озноб. Надев только рубашку, он принялся работать веслом так часто, как только смог, но по настоящему согреться не позволяли ноги, которые оставались по колена в воде. Со стороны он являл собой необычное зрелище, но оценить это было некому, вокруг не виделось ни одного живого существа.
Миновав пригорок, на вершине которого прошлой ночью горел костёр заговорщиков, он направил отруб к берегу. Едва обломки корней зашуршали в песке, слез с шершавой коры ствола и вытащил его к трём камням и торчащему внизу обрыва кустарнику. Живо одевшись, забрал из дупла оружие и свиток письма, перевернул отруб дуплом к песку и, чувствуя наконец волну успокаивающего тепла, быстро поднялся к зарослям рощицы. По привычке он продвигался без какого-либо шума и, когда появился рядом с сидящим на ворохе листьев Антоном, тот невольно вздрогнул.
– Я оставил твоё плавучее средство у тех же камней, что и вчера, – вполголоса предупредил он товарища и отвязал поводья аргамака от корявой ветви дерева. – Не думаю, что оно мне ещё понадобится.
– Как знать, – не по возрасту глубокомысленно возразил Антон, встал на ноги и отряхнулся.
С конями на поводу они вышли к тропке и прошли к дороге. На дороге их тени соединились с тенями лошадей, забрались им на спины, после чего всадники поскакали в город. Удачу подгоняло незавершённое ночное дело, он спешил вернуться, Антон от него не отставал, и треть часа спустя они уже были у своего постоялого двора. Сторожу он заплатил за ночные беспокойства ещё вечером, и тот дожидался их и сразу же, едва услышал, кто они, открыл ворота. Оставив коней его заботам, Удача захватил из сторожки приготовленную заранее дорожную сумку. Хотел было предложить Антону остаться, однако у того был решительный настрой сопровождать его в любые предприятия, и он промолчал.
Они вновь покинули сонное подворье. В сопровождении своих безмолвных теней пересекли площадь и скрылись на купеческой улице, которая вела к крепости.
– Мне-то, какая боль с их промыслов? – махнув рукой в ту сторону, проворчал сторож в ответ нехорошим предположениям и посоветовал сам себе: – Заплатили тебе, так не суй нос в чужие дела.
Он закрыл створки ворот, накрепко заперся изнутри двора, опустив и впихнув поперечный брус в железные крючья. Потом достал полученный вечером серебряный полтинник, вновь недоверчиво попробовал его на зуб и опять убрал в карман длинного суконного кафтана. У кормушек нетерпеливо переступали оставленные не рассёдланными лошади. Расседлав их по очереди, он похлопал по морде гнедого аргамака.
– Разбойники у вас хозяева, – объяснил он жеребцу. – Хуже казаков. Те хоть ночами не колобродят. – И пробубнил, направляясь к сараю: – Сейчас, сейчас пожрать дам. Овса вам? Дам овса.
Оба товарища тем временем скоро дошли до наглухо запертых Воскресенских ворот. По мосту перешли ров, и тропа увлекла их в тень рядом с крепостной стеной Белого города, где вдоль неё протянулся скреплённый корнями травы широкий уступ, справа которого был побережный обрыв к реке. Дойдя до середины расстояния между сторожевыми башнями, Удача скинул ремень сумки с плеча, на котором её нёс, опустил сумку на тропу. Затем присел на корточки и, распустив узел, вынул моток верёвки, концом привязанный к ушку крюка, используемого при нападениях на крепости. Он расправил верёвку, раскрутил конец с крюком до лёгкого свиста и отпустил, чтобы он взлетел вверх, потянул за собой верёвочный хвост. Крюк цокнул, зацепился за каменный зубец. Оба замерли, но окликов часовых не последовало, и Удача потянул верёвку, на секунду повис на ней, чтобы она стала похожей на натянутую струну.
– Как же ты попадёшь в дом воеводы? – вдруг сообразив о других препятствиях, шёпотом полюбопытствовал Антон. – Там же заперто?
– А окна на что? – тоже шёпотом удивился Удача, словно вопрос парня никогда не приходил ему в голову. – Ладно, жди.
При помощи верёвки он без труда забрался наверх, перевалился за зубец. После чего хвост верёвки подпрыгнул, заскользил туда же, размахиваясь и продёргиваясь, как будто ожил и превратился в необычайно длинную змею. Проводив её взглядом, Антон задрал голову и в который раз позавидовал ловкости приятеля – ни один звук не выдал, что тот передвигается и спускается внутрь Белого города. Присев на сумку, он стал ждать, размышляя, что вообще-то такая жизнь ему больше по нраву, чем та, которую он вёл прежде.
Не встречая ни души на настороженных и одновременно беспечных улицах, на которых не было ни бдительных сторожей с колотушками, ни дозорных стрельцов, Удача торопливо прошёл ко двору семейства воеводы. В больших палатах и подворье уже ничто не напоминало о вечернем застолье. Он завернул за угол к серой, отбрасываемой в переулок тени главного терема, и она поглотила его собственную. Отступив на пару шагов, породив опять свою тень, он увидел на крыше скрывающую нижнюю часть луны печную трубу, после чего осмотрелся. Затем расправил верёвку, раскрутил конец с привязанным крюком и отпустил его, чтобы он пролетел к той трубе. Царапнув по кирпичу, крюк прочно впился остриями за её край и выдержал, когда он натянул верёвку, чтобы проверить надёжность зацепа. На подворье сыто заворчал пёс, но захлебнулся ворчанием и затих. Пресытившись остатками еды от недавнего пиршества хозяев, другие собаки поленились даже поворчать.
Выросший в горах он забрался на жестяную, выкрашенную в зелёный цвет крышу с проворством молодой обезьяны. Припоминая расположение спальни воеводы по отношению к другим помещениям, прокрался к низу пологого ската во двор, подтянул верёвку, и осторожно, чтобы не потревожить собак, прилёг у края крыши, внимательно осмотрел двор. Во дворе всё дремало – фыркало спросонья, тяжело вздыхало, храпело и посапывало. Он прикинул, где должно быть нужное ему окно, и обнаружил его немного левее того места, где лежал. Окно было приоткрыто для проветривания, что облегчало ему задачу. Он стянул с себя полукафтан, оставил его на крыше и, опрокидываясь вниз, завис на верёвке. Не мешкая, толкнул носком мягкого сапожка оконную раму; она охотно поддалась, смазанная в петлях беззвучно провернулась внутрь комнаты. Окоём был достаточно широк, чтобы сунуться в него сначала ногами, затем, опускаясь на руках, просунуться и телом. Отпустив верёвку, он змеёй пролез внутрь помещения и очутился в полумраке, узнавая очертания спальни, значительную часть которой занимала просторная кровать.
Направленному к окну породистому и властному храпу князя певуче, но в другую сторону похрапывала его дородная супруга. Утопая в перине, укрытые по пояс жарким, на лебяжьем пуху одеялом, они отклонялись головами каждый на свою подушку, напоминая государственного двуглавого орла, и строгое чело воеводы было обращено навстречу Удаче. Он на цыпочках прокрался к изголовью кровати. Чтобы не разбудить хозяина дома, на этот раз достал ларец из тайного простенка, с ним отступил к косому лунному освещению. Накрыв защёлку рукавом, мягко надавил на неё, и крышка приоткрылась без предательски резких звуков. Холодный голубоватый свет проник в нутро ларца, когда он положил в него выкраденное несколько часов назад царское послание. Как оказалось, показанное девушке оно не вызвало у неё особого внимания, ей важна была его готовность выполнить то, что она потребовала от него прошлой ночью. В ларце были ещё два свитка, и случайно освещённая печать нижнего из них привлекла внимание Удачи. Он вынул свёрнутую бумагу, развернул лист и разобрал написанные слова.
" Не бойся вызвать казачий бунт. Обезглавь его начало, и он будет обилен кровью, но не страшен государству, а молодому царю поучителен. То нам сейчас выгодно. Отсидишься в крепости и недолго ждать тебе боярства. В том моё слово тебе крепко.
Морозов".
Удача, не колеблясь, засунул под рубаху столь важное, свидетельствующее о заговоре против царя, письмо с собственноручной подписью Морозова. Затем быстро вернул ларец на место, в простенок за изголовье кровати.
– Нет, воевода, теперь плясать будешь под мою дудку, – одними губами предупредил он лицо князя.
Храп оборвался, воевода промычал маловразумительное недовольство, сунул широкую пятерню под одеяло, поскрёб ляжку. Вдруг приоткрыл веки, мутными глазами бессмысленно уставился в стоящего над ним царского порученца. Удача застыл, как вкопанный, не шевелясь и не дыша.
– А-а-а! – пробурчал воевода спросонья. – Сгинь проклятый!
И снова провалился в объятия тяжкого сна, захрапел громче прежнего. Удача отступил на полусогнутых ногах и, не видя смысла задерживаться, охотно исполнил княжье пожелание.
На крыше он надел полукафтан, сбросил верёвку с крюком на улицу и прыгнул следом. В ближайших подворьях затявкали собаки. Тявкали они нехотя и недолго, словно знали, что им некого привлечь к выяснению причин подозрительного мягкого прыжка и скоро удаляющихся шагов. Тем же путём он вернулся к тому же безлюдному участку крепостной стены. Поднявшись на настил, захватил серединой верёвки каменный зубец, живо спустился вдоль белокаменной стены настолько, насколько позволили верёвочные хвосты, затем отпустил свободный и с крюком в руке спрыгнул на тропу возле привстающего Антона. Свободный хвост верёвки взметнулся обратно вверх, после чего соскользнул с зубца и, извиваясь и шурша, как живой гад, упал к их ногам.
Антон собрал верёвку, с крюком запихнул в сумку.
– Ну, как? – спросил он, распрямляясь и перекидывая сумку через плечо и за спину.
– Пошли отсюда, – произнёс Удача, ровным голосом подтвердив, что всё в порядке. – Спать пора.
Возвратившись к постоялому двору, они не стали стучать, перелезли через забор. Лохматая собака их признала, а сторож расположился на лавке у конюшни, обнимал ружьё и беспокойно вздрагивал из-за каких-то сновидений. Не разбудив его, они проникли в дом, ощупью поднялись к комнаткам постояльцев и пробрались в боковую спаленку. Удача заснул, как только завалился на постель. Антону же долго не спалось. Он ворочался под одеялом, признаваясь себе, что не хотел бы расставаться с новым товарищем.
– И что это мы такое вытворяем? – пробормотал он, недовольный и озадаченный тем, что Удача уклонился от всех его расспросов.
Однако загадок было слишком много. Ему никак не удавалось потянуть за один из концов разных предположений и размотать весь клубок объяснений. Так что же вокруг него происходило? С этой мыслью он постепенно забылся и покинул мир бодрствующих ради ночного отдохновения души и тела.
14. Противники переходят к действиям
Проснулся Антон поздно. Товарища не было. А за окном нависла серая пасмурность, как будто хотела разом пресечь все надежды на возвращение солнца и тепла. Бабье лето заканчивалось, и решительно вступала в свои права осенняя непогода.