Свет.
Сквозь сомкнутые веки пробивался свет. Хельги чувствовал это, но почему-то не мог открыть глаза, словно бы что-то мешало, какая-то пелена, лежащая на лице, — он тоже ее чувствовал. Что бы это могло быть? Запекшаяся кровь? Юноша протянул руку, хотел стереть кровь… Хм… Кажется, никакой крови не было. Да и пелена вдруг куда-то делась, словно взяла да испарилась сама собою. Хельги осторожно открыл глаза, осмотрелся…
Он лежал на своей спальной лавке в длинном доме семейства Сигурда. Ноги его были укрыты медвежьей шкурой, голова покоилась на жестком валике. Остро пахло навозом и дымом. Это был родной, с детства знакомый запах. Приподнявшись на локте, Хельги прислушался к собственным ощущениям — вроде бы легко отделался — по крайней мере жив и руки-ноги целы. Правда, в голове как-то пусто и звон такой стоит, словно перепил на пиру хмельного скира и после этого три дня не ел. Что-то подозрительно тихо вокруг. Интересно, где все?
Обернувшись, Хельги ударился локтем о деревянную кадку с водой. В кадке плавал корец, легкий, резной, изящный. Зачерпнув корцом воду, отпил, откинул рукой свисающее с потолка покрывало. Дым от горящего очага, черный, пахучий, въедливый, привычно стелился по потолку и стенам. Около очага, выложенного круглыми булыжниками, сидел старый Сигурд, седобородый, высохший, с желтой болезненной кожей, — и отчаянно кашлял. Откашлявшись, обернулся… В блеклых от старости глазах его вспыхнула радость!
— Хельги! — тихо вымолвил он.
— Отец!
— Боги вернули мне сына! — обняв Хельги, торжественно произнес Сигурд. — И помог мне в этом славный Велунд, знай об этом, сын мой!
Хельги пошатнулся, ухватившись за поддерживающий крышу столб, украшенный охранительными рунами. Медленно сполз, упал бы, если б не подхватил его на руки Сигурд. Бережно положив сына обратно на лавку, старый ярл провел рукой по разметавшимся волосам юноши.
— Спи, сын мой, спи. Набирайся сил, они тебе скоро понадобятся.
В следующий раз Хельги проснулся утром. Вокруг по-прежнему было темно, но он почему-то знал, что уже наступило утро. Может, потому, что мычал в заднем углу дома скот, а за покрывалом ходили-разговаривали люди, а может, просто почувствовал порыв свежего ветра, дернувший волной плотное покрывало.
В доме посреди зала жарко горел очаг, над которым висел кипящий котел, подвешенный на длинной цепочке, спускавшейся с черной от копоти притолочной балки. В котле что-то варилось, оглушительно булькая, рядом, на лавке, сидели, хихикая, две девицы в одинаковых синих, с овальными металлическими застежками, сарафанах. Одна из девиц, рыжеватая, вполне симпатичная, с хитрыми зеленоватыми глазами, время от времени деловито помешивала булькавшее в котле варево длинной деревянной ложкой. Вторая — белокожая, с длинными светлыми волосами, заплетенными в две толстые косы, и тонкими чертами лица — тоже была довольно красива. Пахло от варева очень вкусно.
Первая была родная сестра Хельги Еффинда, вторая же… Откуда она здесь? Приехала погостить?
— Сельма! — одними губами прошептал Хельги. — Сельма…
Девицы тут же, как по команде, обернулись. Еффинда — рыжеватая, круглощекая, веселая — подмигнула:
— Проснулся, братец! Горазд же ты спать. Наши уже с утра пошли на ручей за рыбой. Харальд Бочонок, Ингви, все, даже Дирмунд Заика увязался за ними. Говорят, где-то у ручья бурей выкинуло на берег кита. Представляешь, сколько это мяса! Вон Сельма сама видела, она уж второй день у нас гостит.
— Целая гора, — подтвердила Сельма, стрельнув глазами, потом обернулась к подруге: — А ты так и будешь братца словами кормить, Еффинда?
Еффинда всплеснула руками и швырнула в Хельги ложку. Тот ловко увернулся и засмеялся. Вроде и вправду отступила болезнь, только вот ребра еще побаливают да в голове звенит.
— Сестрица Еффинда, может, я пойду посмотрю наших? — с аппетитом уплетая вторую миску овсянки, осведомился Хельги.
— Нет, батюшка не велел тебе долго ходить.
— Так я же не долго! Только до Радужного ручья — и обратно. А хотите, пойдем вместе? Посмотрим того самого кита.
Еффинда отрицательно покачала головой — кто же будет готовить пищу? А вот Сельма громко рассмеялась и накинула на плечи накидку из шкуры волка.
— Ну, пойдем, коли ты так хочешь. Ой, Сигурд будет ругаться…
— Ничего, — застегивая на левом плече теплый шерстяной плащ, успокоил ее Хельги, даже не застеснялся ничуть, словно каждый день гулял с Сельмой. Даже уши не покраснели! А Сельма-то — тоже хороша, ну разве пойдет гулять с кем-нибудь из молодых людей скромная девушка? Ну, разве что только с женихом, а женихом ее Хельги не был, да, похоже, никто пока к Сельме и не сватался… Так, может?..
— Эй, ты что, заснул?
Хельги улыбнулся и вслед за девушкой выбежал из дому.
Солнце!
Оно сверкало в ярко-голубом небе волшебным брильянтом, тысячью огоньков отражаясь в ослепительно белых сугробах так, что было больно смотреть, и Хельги прикрыл глаза рукой. Лишь через несколько минут, привыкнув к свету, он оглядел усадьбу, ручей, голые, давно потерявшие листву деревья, покрытые лесом холмы и далекие горы. С залива, начинавшегося прямо тут же, почти у самой усадьбы, дул ветер — совсем не по-осеннему теплый. Волны — сине-зеленые, глубокие, словно глаза разбитной женщины, — мерно бились о низкий берег, оставляя после себя блестящие черные камни.
— Взбежим на холм, а? — азартно воскликнул Хельги. — Глянем, где наши.
— Еффинда говорила: тебе нельзя сейчас сильно бегать, — предупредила Сельма и, не дождавшись ответа, быстро понеслась на холм. Хельги еле-еле догнал ее и, задыхаясь, встал на вершине рядом. Следующий холм был пониже, справа от него возвышались горы, а слева, у самой кромки залива, копошились люди, словно муравьи, обступившие огромную черную тушу. И вправду — кит!
— Что я говорила? — хитро улыбнулась девчонка, и Хельги, словно первый раз, заметил, какие у нее жутко голубые глаза — словно глубокая морская синь, загнутые кверху ресницы, ослепительно белая кожа, изящный, чуть присыпанный веснушками нос и небольшая родинка над верхней губой, слева.
— Ну, что встал? Бежим!
— Ага.
Взявшись за руки, они подбежали к крутому склону. Хельги желал в этот миг только одного — чтоб этот бег вообще никогда не кончался. Остановились лишь у обрыва, задумались — как бы половчей обогнуть.
— А давай — прямо вниз, на плаще… — неожиданно предложил Хельги. — Ну, как зимой, с горки…
Сельма смешно наморщила нос, опасливо огляделась — вокруг никого не было, — усмехнулась и махнула рукой:
— Давай. Если плаща не жалко!
Хельги не нужно было долго упрашивать. Долой с плеч плащ, прямо на землю, на мокрую от дождя или тающего снега траву… Сельму в охапку, и — вниз, по крутому склону! Так, чтоб ветер в лицо, и солнце, и…
Понесло хорошо! И ни о чем не думалось. Лишь ветер свистел в ушах да звонко смеялась Сельма. Они пронеслись по мокрой траве и с разгона чуть было не ухнули в глубокую лужу. Поднялись на ноги, уселись у корней старого ясеня, подставив лица солнцу. Нечасто выдаются в Халогаланде такие деньки. Особенно сейчас, поздней осенью, почти что зимой.
— Хельги, — приподнялась на локтях Сельма. Толстые косы ее разметались, в темно-голубых глазах стоял дикий восторг и почему-то грусть. Отороченная бобровым мехом шапка валялась рядом.
Повернувшись к девушке, Хельги улыбнулся, чувствуя себя так, как никогда раньше не чувствовал. Еще бы! Он вместе с Сельмой!
— Знаешь, что к сестре твоей Еффинде посватался Рюрик Ютландец? — тихо спросила девушка и тяжело вздохнула. — Сигурд ярл обещал сыграть свадьбу.
— Так чего ж ты не рада?
— Рада. — Сельма широко улыбнулась. — Только все равно обидно. Ты знаешь, мы с Еффиндой подруги, хоть и редко видимся — от Снольди-Хольма, сам знаешь, путь не близкий. Вот уедет Еффинда… Тоже страшно. Ведь покинуть родные места — все равно что переселиться в Нифлхейм.
— Да, это так, — важно согласился Хельги. — Но ведь викинги же ходят в далекие страны! Как и мы пойдем этим летом, с младшей дружиной… — Он хотел было не менее важно, даже небрежно, добавить, что собирается стать хевдингом младшей дружины, но запнулся, посчитав, что такие хвастливые слова недостойны благородного викинга.
— Но викинги возвращаются, пусть даже не все! И притом — они же мужчины.
— Это ты верно заметила. — Хельги сел на плаще, обхватив коленки руками, как сидел когда-то давно, в раннем детстве. Сельма уселась рядом, погладила его по волосам, светлым и длинным, шепнула на ухо:
— Хельги.
— Да?
— А как ты думаешь — мне тоже пора замуж?
Хельги не знал, что и сказать. Вернее, знал… да сказать побоялся.
— А я еще и не за всякого выйду, — дразнилась Сельма. — А то попадется еще какой-нибудь скряга, типа ваших соседей, братьев Альвсенов!
— Взбежим на холм, а? — азартно воскликнул Хельги. — Глянем, где наши.
— Еффинда говорила: тебе нельзя сейчас сильно бегать, — предупредила Сельма и, не дождавшись ответа, быстро понеслась на холм. Хельги еле-еле догнал ее и, задыхаясь, встал на вершине рядом. Следующий холм был пониже, справа от него возвышались горы, а слева, у самой кромки залива, копошились люди, словно муравьи, обступившие огромную черную тушу. И вправду — кит!
— Что я говорила? — хитро улыбнулась девчонка, и Хельги, словно первый раз, заметил, какие у нее жутко голубые глаза — словно глубокая морская синь, загнутые кверху ресницы, ослепительно белая кожа, изящный, чуть присыпанный веснушками нос и небольшая родинка над верхней губой, слева.
— Ну, что встал? Бежим!
— Ага.
Взявшись за руки, они подбежали к крутому склону. Хельги желал в этот миг только одного — чтоб этот бег вообще никогда не кончался. Остановились лишь у обрыва, задумались — как бы половчей обогнуть.
— А давай — прямо вниз, на плаще… — неожиданно предложил Хельги. — Ну, как зимой, с горки…
Сельма смешно наморщила нос, опасливо огляделась — вокруг никого не было, — усмехнулась и махнула рукой:
— Давай. Если плаща не жалко!
Хельги не нужно было долго упрашивать. Долой с плеч плащ, прямо на землю, на мокрую от дождя или тающего снега траву… Сельму в охапку, и — вниз, по крутому склону! Так, чтоб ветер в лицо, и солнце, и…
Понесло хорошо! И ни о чем не думалось. Лишь ветер свистел в ушах да звонко смеялась Сельма. Они пронеслись по мокрой траве и с разгона чуть было не ухнули в глубокую лужу. Поднялись на ноги, уселись у корней старого ясеня, подставив лица солнцу. Нечасто выдаются в Халогаланде такие деньки. Особенно сейчас, поздней осенью, почти что зимой.
— Хельги, — приподнялась на локтях Сельма. Толстые косы ее разметались, в темно-голубых глазах стоял дикий восторг и почему-то грусть. Отороченная бобровым мехом шапка валялась рядом.
Повернувшись к девушке, Хельги улыбнулся, чувствуя себя так, как никогда раньше не чувствовал. Еще бы! Он вместе с Сельмой!
— Знаешь, что к сестре твоей Еффинде посватался Рюрик Ютландец? — тихо спросила девушка и тяжело вздохнула. — Сигурд ярл обещал сыграть свадьбу.
— Так чего ж ты не рада?
— Рада. — Сельма широко улыбнулась. — Только все равно обидно. Ты знаешь, мы с Еффиндой подруги, хоть и редко видимся — от Снольди-Хольма, сам знаешь, путь не близкий. Вот уедет Еффинда… Тоже страшно. Ведь покинуть родные места — все равно что переселиться в Нифлхейм.
— Да, это так, — важно согласился Хельги. — Но ведь викинги же ходят в далекие страны! Как и мы пойдем этим летом, с младшей дружиной… — Он хотел было не менее важно, даже небрежно, добавить, что собирается стать хевдингом младшей дружины, но запнулся, посчитав, что такие хвастливые слова недостойны благородного викинга.
— Но викинги возвращаются, пусть даже не все! И притом — они же мужчины.
— Это ты верно заметила. — Хельги сел на плаще, обхватив коленки руками, как сидел когда-то давно, в раннем детстве. Сельма уселась рядом, погладила его по волосам, светлым и длинным, шепнула на ухо:
— Хельги.
— Да?
— А как ты думаешь — мне тоже пора замуж?
Хельги не знал, что и сказать. Вернее, знал… да сказать побоялся.
— А я еще и не за всякого выйду, — дразнилась Сельма. — А то попадется еще какой-нибудь скряга, типа ваших соседей, братьев Альвсенов!
Засмеявшись, Сельма засунула за шиворот Хельги целую пригоршню мокрых листьев.
Так они и просидели у ясеня, пока не замерзли, а потом все-таки дошли до кита.
С какой искренней радостью встретили Хельги друзья!
Первым навалился Харальд Бочонок — толстый парень, похожий на упитанного медвежонка, любитель хорошо покушать, — волосы его, цвета прелой соломы, лезли прямо в нос приятелю.
— Ты еще не сожрал этого кита, Харальд? — вырвавшись из медвежьих объятий, весело поинтересовался Хельги. — Слава богам, хоть что-то нам всем оставил.
Харальд засмеялся, заржал, как конь, показывая крепкие зубы.
— Кстати о жратве, — заметил кто-то сзади. — Неплохо было бы перекусить.
Хельги обернулся: насмешник Ингви по прозвищу Рыжий Червь — рыжеватый веснушчатый пацан с курносым носом и близко посаженными светло-серыми глазами, тоже старый приятель.
— Поешь пока снега, Ингви, — усмехнулся сын ярла. — Но знай: за моим пиршественным столом всегда найдется место для тебя… Ну и для Харальда, если он будет поменьше есть.
Все, включая самого Харальда, радостно захохотали.
— Все ржете, как саксонские кони, — подъехал к смеющимся всадник, один из старых воинов Сигурда, Эгиль Спокойный На Веслах. — А, это Хельги тут вас веселит, — слезая с коня, улыбнулся Эгиль. — Я так и подумал. Собирайся, Сигурд ярл хочет видеть тебя! Бери коня и скачи.
— А он разве не здесь?
— Нет, он ушел раньше, и многие с ним, — пояснил Ингви. — Как видишь, только молодежь здесь и осталась.
— Рад был вас всех увидеть. — Вскакивая на коня, Хельги помахал рукой.
И вдруг…
И вдруг почувствовал какой-то необъяснимый страх. Да перед кем — перед собственным жеребцом! Словно бы никогда раньше не ездил верхом. Да что ж это такое? Откуда этот нелепый страх? Видно, оттуда же, откуда и звон в голове. Покачав головой, Хельги прыгнул в седло.
Сигурд ждал его, сидя на покрытом волчьими шкурами ложе прямо перед очагом. По обе стороны от ложа горели светильники на высоких ножках, в очаге потрескивали угли. Под ногами старого ярла стояла небольшая скамеечка — для тепла и удобства.
— Сын мой, — торжественно произнес ярл. — Ты знаешь, что уже совсем скоро Эгиль Спокойный На Веслах по решению тинга соберет всю младшую дружину. Какое-то время вы будете жить отдельно от своих родичей — там и решится, кому быть хевдингом.
— Я знаю кому! — не удержался Хельги. — Верь, отец, либо я стану вождем, либо умру!
— Ответ, достойный воина, — усмехнулся в усы Сигурд. — Вот только не торопись в Валгаллу раньше зова Одина. Кому я тогда оставлю корабль? Фриддлейву или… или Дирмунду Заике?
Упомянув Заику, Сигурд сам засмеялся своей шутке.
— Велунд просил меня, — неожиданно оборвав смех, произнес он. — Просил, чтобы ты, мой сын, стал наследником и его знаний.
— Велунд? — Хельги вздрогнул. — Но… как же тогда младшая дружина?
— Ученье у Велунда не помешает тебе, — покачал головой старый ярл. — К тому же до того, как Эгиль начнет собирать молодежь, еще есть время.
— Но это время для тренировок! Я видел, как каждый день бегает по горным тропам Фриддлейв…
— Помолчи, сын мой. — Сигурд поморщился. — Ты думаешь, у Велунда тебе будет легко?
— Да, но…
— Молчи! С завтрашнего дня будешь жить в горах, у кузницы Велунда. Ближе к весне пойдешь в младшую дружину к Эгилю. Велунд тебя отпустит к ним в лагерь, однако помни — двойную ношу придется нести тебе — Эгиля и Велунда, и сколько продлится твое учение — год, или два, или четыре, — знают одни лишь норны.
Одни лишь норны… — эхом отдалось в голове Хельги.
Что ж, поживем — увидим. Чей это корабельный сарай на берегу Бильрест-фьорда? Чей там корабль, скакун моря? Сигурда? Нет, пожалуй, уже и не Сигурда. Не Сигурда, а его сына — Хельги ярла! Если только… Если только он станет вождем молодых! И все они — Ингви, Харальд и прочие — будут верны своему ярлу — Хельги, сыну Сигурда, в числе других состязаясь с ним в воинском искусстве, в котором он обязательно должен быть первым, потому что если не первый — то какой же он ярл? Кто ж пойдет за неумехой-нидингом? Нет, он должен взять все знания Велунда и должен стать первым, утерев нос этому задаваке, красавчику Фриддлейву, — говорят, он когда-то с Сельмой на лугах цветы собирал! И тогда придет время, когда именно к нему, к Хельги, пойдут хускарлы-дружинники, и затрепещет над боевым кораблем молодого бильрестского ярла синее боевое знамя! На страх врагам, на радость друзьям и родичам. Так должно быть. И так будет.
Кузница стояла далеко от усадьбы Сигурда, в горах, у небольшого озера. Хельги добрался туда лишь к вечеру, отвел коня в сарай, поклонился хозяину. Велунд буркнул что-то неразборчивое — то ли поприветствовал, то ли обругал, поди догадайся. Кивнув на лавку перед очагом, протянул миску каши. Дождавшись, пока гость — да какой там гость, ученик — поест, молча бросил на ту же лавку охапку соломы: спи, мол. Пожав плечами, Хельги повалился спать. Не спалось, и он принялся думать о Сельме. О том, какие синие у нее глаза, какая белая и гладкая кожа, губы, которые так и хочется… Вздохнув, юноша перевернулся на другой бок — все равно грезилась Сельма. Будто бы скачет она на лошади, с распущенными косами и сияющими глазами, красивая, как богиня Фрейя. А рядом с ней — он, Хельги. Вот они остановились, спрыгнули прямо в душистые травы…