Я так элегантна – шанелистей некуда!
– Да-а-а-а-а, – с удовольствием обозрев меня, одобрительно выдыхает соседка.
И спрашивает:
– А что теперь?
Ой!
Я и забыла, что у меня нет времени на балы и маскарады!
Хотя…
Я наскоро обдумываю родившуюся у меня идею и делюсь ею с Кларой Карловной.
– Отличный план, – говорит она и кровожадно потирает сухие ладошки. – Держи ключ и иди, а я пока телефонирую нашим. Вызову подкрепление!
…Вся такая красивая – в ботах, фильдекосовых чулках, кримпленовом платье, войлочной феске и пальтишке с кофейными блюдцами – я сижу, согнувшись, в домике на детской площадке и нервно хихикаю.
Деревянный домик размером с большую собачью будку, и его интерьер сочетается с моим экстерьером примерно так же, как холмогорская корова с португальским седлом.
Счастье еще, что из-за плохой погоды на детской площадке отсутствуют ее штатные эксплуататоры, так что никто не требует от меня освободить помещение.
Я не могу его освободить. Я в нем прячусь, и не только от дождя.
В виноградной беседке, подняв капюшон штатской куртки, мужественно мокнет участковый Андрей Ильич. Он и Жозефина Георгиевна, выглядывающая из подъезда, – то самое подкрепление, которому призывно телефонировала моя соседка. Сама она топчется у окошка в собственной кухне – я вижу ее как бледно-розовое пятно меж двух мажорно пламенеющих гераней.
Андрей Ильич, у которого лучшая видимость, должен покашлять, когда появится серебристый «Рено».
– Чем проще и естественнее условный сигнал, тем лучше, – доказывает он на «летучке» у Клары Карловны. – Я, конечно, могу покричать козодоем, но кто из вас поймет, что это козодой?
В специалисты по козодоям никто не вызывается, и участковый получает разрешение просто и естественно кашлять.
Однако через полчаса дежурства под дождем он начинает перхать и хрипеть просто так, безотносительно к происходящему, точнее, не происходящему.
Клара Карловна, чей слух поразительно чуток, распахивает окно и рассекает между пенными волнами гераней, как деревянная дева на носу корабля, чтобы покричать:
– Андрей Ильич, идите в дом, я дам вам переодеться в сухое!
– Идите, идите! – машу я, потому что мне страшно интересно, как нарядит запасливая соседка участкового.
Если тоже в кримплен и чулочки, я хочу это видеть!
Неэффективно кашляющий наблюдатель уходит со своего поста, и по закону подлости вскоре после этого во двор въезжает моя машина.
С радостью отмечаю, что в ней только один человек – водитель. Макс, разумеется.
Без радости замечаю, что в руке у него прозрачный кулек с аптечными упаковками и целым патронташем одноразовых шприцев.
Вот гад! Собрался колоть мне лекарства для сумасшедших!
Собрав в кулак волю и прилипающий к ногам кримпленовый подол, сижу в домике и не высовываюсь.
Макс заходит в подъезд.
Через несколько секунд из того же подъезда выглядывает Жозефина Георгиевна. Пальцем, устремленным ввысь, она показывает направление движения объекта, многозначительно кивает и снова прячется.
Я пока не высовываюсь, чтобы поднимающийся Макс не увидел меня в окно на лестничной площадке.
Клара Карловна в окошке чахоточно кашляет. На сей раз это сигнал: Макс вошел в квартиру.
Теперь мой выход – к сожалению, сольный, хотя изначально предполагалось, что я выступлю в дуэте с участковым. Андрей Ильич должен был осуществить техподдержку запланированного мной автоугона (уже третьего, если я не ошибаюсь), но крайне некстати ушел за сухими чулочками.
Как я справлюсь одна – непонятно, но медлить нельзя. У меня мало времени: вряд ли Макс задержится в квартире надолго. Наверняка он с разбегу полезет шпиговать меня психотропным и сразу же обнаружит, что пологую горную гряду в постели под одеялом образует чужая боярская шуба.
– Дилинь-дилинь-дилинь! – звонким колокольчиком заливается древний мобильник, выданный мне для экстренной связи бесценной соседкой.
Этот аппарат похож на пузатую пластмассовую мыльницу, из которой торчит ручка зубной щетки. Дисплей у него маленький, а кнопки большие, и я без промаха жму на прием звонка.
– Не тушуйся, я тебя веду, – рокочет в трубке голос участкового. – Кочергу не потеряла?
Кочерга – это крючок из проволоки полутораметровой длины. Потерять такую габаритную вещь в игрушечном домике было бы проблематично.
– У меня, – отвечаю, помахав необычным аксессуаром.
– Значит, делай, как я говорю. Идешь к машине, суешь проволоку под уплотнитель в верхний угол передней двери, опускаешь крючок вниз, поддеваешь изнутри дверную ручку, тянешь на себя – дверца и откроется. Сделала?
– Секунду… Еще секунду…
Проходит полминуты или сто лет – кому как, и я открываю «Рено».
– Молодчина! – хвалит меня наставник, не дожидаясь победного рапорта.
Стало быть, смотрит в окно.
Поднимаю голову, нахожу взглядом алые герани и близоруко щурюсь, пытаясь рассмотреть, во что одет участковый.
В нежно-зеленое, цвета молодого богомола.
– Не отвлекайся! – Андрей Ильич в телефоне сердится, младой богомол за стеклом размахивает лапками. – Лезь в машину и займись проводами. Тут тоже все очень просто: белый подсоединяешь к синему, туда же красный – включится стартер. Потом красный отсоединяешь – стартер выключается. И чтобы по дороге не заглохнуть, подсоедини желтый, только не черный, а то сработает заводская сигнализация, аккумулятор сядет, придется с толкача заводить, а тогда зачем было красный подключать?
– Слишком быстро, – бурчу я сквозь зубы.
Чувствую себя Брюсом Уиллисом, наугад обезвреживающим атомную бомбу.
Красный или синий?!
– Белый к синему! – повторяет мой инструктор.
И тут я слышу топот.
Из подъезда вылетает взбешенный Макс – без шапки, с курткой под мышкой и с воинственным блеском в очах.
Вид у него устрашающий, и вместо того чтобы живенько сплести волшебное кружево из проводков, я бросаю это криминальное рукоделие и поспешно захлопываю дверь перед носом «любимого».
Это временная мера, ведь в руке у Макса ключи, но альтернатива – спасаться бегством по мне не подходит, ведь чудесные ботики Клары Карловны при всех своих достоинствах за спортивную обувь не сойдут. Да и я с моей хромой ногой неважнецкий кенийский бегун.
С сожалением понимаю, что опять проиграла.
И в этот миг, совсем как в напряженном кино, в помощь мне активизируются дотоле дремавшие силы.
Засадный полк в лице дородной Жозефины Георгиевны вырывается на оперативный простор – молчаливый и грозный, как туча.
Макс дергает дверь, которую я держу изнутри, сверлит меня злобным взглядом и полностью этими действиями поглощен.
Хлопок по плечу и вопрос:
– Браток, закурить не найдется? – его явно удивляют.
Еще более удивительно, что традиционную реплику гопника произносит импозантная дама.
«А управдомша наша, похоже, давно знакома с участковым, и у них было общее преступное прошлое! Андрей Ильич машины угонял, а Жозефина Георгиевна налетами промышляла!» – оживляется мой внутренний голос.
– Не курю! – машинально огрызается Макс, тем самым точно продолжая классический сценарий.
– Врешь.
– Да пошла ты, бабка!
– Ну, сам напросился, – почти ласково говорит Жозефина Георгиевна и неожиданно бьет парня коленом в пах.
– Ого! – восклицаю я.
– Жужа, молодец, теперь спасайся бегством, как учили! – кричит в открытое окно Клара Карловна.
Вспоминаю, что соседка рассказывала мне: они с подружкой посещали занятия по самообороне для женщин.
Надо бы и мне такие курсы пройти.
– Побегу, когда Машка поедет, – отвечает Жозефина Георгиевна и наклоняется над поверженным противником.
Потом разгибается и делает то, что не удалось Максу – открывает дверцу машины со словами:
– Маня, держи!
Я на лету ловлю знакомые ключики – мои собственные.
Завожу машину быстро, а отъезжаю потихоньку, потому что не вижу под колесами Макса и опасаюсь его задавить.
«Мой любимый», конечно, редкая сволочь, но пусть еще поживет и помучается.
В зеркало заднего вида замечаю, что из подъезда вылетел дружественный нам с Жозефиной Георгиевной участковый в развевающемся зеленом плаще экологически чистого Бэтмена, и нажимаю на газ: Андрей Ильич не даст в обиду управдомшу, и я могу уезжать.
Кручу баранку и вяло думаю: почему, интересно, на картонные коробки очень часто заботливо лепят наклейки «Осторожно, не кантовать!», а на черепные – никогда?
В голове у меня разруха. Мешанина. Цветная каша.
Как будто наполовину собранный конструктор «Лего» уронили с большой высоты, а потом еще сплясали на нем чечетку.
Никаких связных мыслей и стройных версий по поводу того, кто я, откуда взялась и как могу вернуть свое прошлое и наладить настоящее. А ведь у меня уже выстраивались какие-то общие планы и даже частные сценарии!
Никаких связных мыслей и стройных версий по поводу того, кто я, откуда взялась и как могу вернуть свое прошлое и наладить настоящее. А ведь у меня уже выстраивались какие-то общие планы и даже частные сценарии!
И вот опять все перепуталось и смешалось так, что непонятно, с чего начинать разбор завалов.
«Для начала – перестань ныть», – брезгливо советует внутренний голос.
Он прав, я что-то расклеилась, но все же не совсем раскисла: головной мозг временно не функционирует, но спинной не поражен, и подсознание молча принимает управление Машенькой на себя.
На полном автопилоте проехав по мокрым улицам, я с удивлением обнаруживаю себя в местах знакомых и где-то даже родных.
Очнувшись, озираюсь и понимаю, что я совсем рядом с подвалом Вано.
А какой у нас день и час?
Нахожу ответ на подслеповатом дисплее допотопного мобильника Клары Карловны и вновь удивляюсь: оказывается, я прибыла почти по расписанию – опоздала на очередное занятие всего на полчаса!
Итак, вопрос: идти ли мне на тренировку в дивных фильдекосовых чулках и чудном кримпленовом платье – или же не травмировать нежную психику Вано и его товарищей?
Пока сижу и думаю, происходит еще одно маленькое чудо.
Подъезжает знакомый джип, при виде которого мое сердце сначала замирает, а потом высоко подпрыгивает, застревая в горле так, что я задыхаюсь и от этого (только от этого, разумеется) заливаюсь румянцем.
«Вот и хорошо, вот и правильно», – с подозрительно плаксивой интонацией бормочет внутренний голос.
Кажется, мы поменялись ролями: я собралась, а мое альтер эго раскисло и вот-вот растечется по широкой груди Саныча слезами и соплями.
Чувствую, что избежать этого будет трудновато, тем более что физиономия Саныча сегодня выполнена из материала, заметно более мягкого, чем гранит, что располагает к душевным порывам.
Не бросаюсь ему на грудь лишь потому, что первой меня встречает Белка.
Моя приемная собака выныривает из джипа, легко обходит Саныча, пляшет на задних лапах и приветственно машет красным флажком языка перед лицом нерадивой хозяйки.
– Фу, Белка, фу! – треплю я косматый загривок. – Я тоже рада, но успокойся, пожалуйста.
– Ну, привет, – с едва уловимым укором говорит мне Саныч. – Что случилось? Пришлось тебя с собакой искать.
– А я в полицию попала, – глупо улыбаюсь я. – За оскорбление чувства приличия своим непотребным видом.
Саныч внимательно осматривает меня снизу вверх, надолго прилипает взглядом к войлочному ведерку на моей макушке и задумчиво кивает.
Это обидно – я полагала, что выгляжу как модная дама в элегантном туалете, но рассказывать об уличном стрип-шоу с моим участием почему-то не хочется.
– А до этого на меня напали и хлороформом одурманили, – продолжаю жаловаться я.
Саныч прищуривается.
Меня несет:
– А после этого я угнала машину.
– Эту? – Саныч переводит взгляд на «Рено», и похоже, что машина ему нравится немногим больше, чем мой наряд. – Я ее уже видел, по-моему.
– Конечно, видел, она у моего коттеджа в санатории стояла, – подтверждаю я. – Это, вообще-то, моя машина.
– Ты угнала свою машину?
Задумчивость Саныча усугубляется.
Я пожимаю плечами. Звучит нелогично, но это же правда!
– И не первый раз, – щедро добавляю я сногсшибательной истины, поскольку Саныч все еще держится на ногах. – Уже третий. Хотя нет. Эту самую машину – второй. До этого я другую «Рено» угоняла.
– Тоже свою?
Мой собеседник непробиваем!
– Да нет, чужую, – тут я хмурюсь.
Вспоминать об обстоятельствах, при которых я совершила свой первый (в обозримом прошлом) автоугон, мне неприятно.
А Саныч превежливо спрашивает:
– Могу ли я поинтересоваться твоими дальнейшими преступными планами?
Он обеспокоенно косится на подвальчик – должно быть, подозревает, что я облачилась в кримпленовые доспехи, замышляя сразить наповал Вано со товарищи.
Понятно, наш Саныч не большой ценитель проверенной временем элегантности.
– О… Да, конечно…
Я замолкаю, потому как планов, если честно, у меня нет никаких.
Детали «Лего» в голове начинают броуновское движение, но не успевают сложиться, а с моего языка уже срывается:
– Хотелось бы, конечно, лечь в постель…
– В самом деле? – вежливо улыбается Саныч, поднимая бровь.
О, ужас, это прозвучало, как предложение! Хуже того – как предложение, не вызвавшее интереса!
– Не в этом смысле! – негодую я.
– Не в каком? – веселится Саныч.
– В смысле, я спать хочу! У меня был очень трудный день! – вспоминаю свое пребывание на нарах и расширяю временной диапазон:
– И ночь! Я устала и валюсь с ног!
В подтверждение своих слов я грациозно покачиваюсь, и Саныч наконец перестает улыбаться.
– Садись в машину, – командует он.
Я кошусь на джип. Неплохо было бы забраться в этот танк, пожалуй, там я чувствовала бы себя вполне защищенной, но не бросать же взятый с боем «Рено»?
– Я на своей поеду, – говорю я.
– Куда? – интересуется Саныч.
– В санаторий.
В самом деле мне больше некуда ехать. Возвращаться в квартиру я не спешу – сначала попрошу благородного слесаря еще раз поменять замок, чтобы обезопасить себя от вражеских вторжений.
– А доедешь?
Я перестаю покачиваться, выпрямляю спину и разворачиваю плечи:
– А то!
Саныч испытующе смотрит на меня. Я непоколебима.
Не надо было цинично смеяться над девушкой, неосторожно выдавшей свои тайные мысли! Теперь я буду тверда, как неприступная крепость.
– Собаку забери, – Саныч перебрасывает мне поводок и машет освободившейся рукой:
– Пока!
Ну, вот… А я-то думала, он будет меня уговаривать, навязывать мне свой джип как машину сопровождения…
– Пока, – я уныло бреду к «Рено».
Белка весело скачет. Саныч грузится в джип.
И чего я дура-то такая, объясните?
А еще эмпат.
Сокрушаясь об отсутствии среди моих талантов тонкого женского кокетства, еду в санаторий. По пути рассказываю Белке историю моих недавних приключений.
Собака – лучший друг человека. Она меня не перебивает, не задает ехидных вопросов, не ухмыляется насмешливо и даже взвизгивает в особо драматических моментах.
Потом жалобный визг превращается в нудный скулеж, и я понимаю, что Белка тоже не самый лучший собеседник.
Еще одно эгоистичное создание на моем тернистом жизненном пути!
– Что? Гулять? – угрюмо спрашиваю я, сворачивая на обочину.
Останавливаюсь, открываю заднюю дверь и выпускаю Белку на волю.
Она вываливается из машины в кучу сухой листвы, которой заполнена придорожная канава. В этом месте Белке по шейку, и она радостно плывет по серо-рыжим волнам, расплескивая листья и не обращая внимания на мои требования не удаляться из зоны видимости и не задерживаться.
«Может быть, это не русская борзая, а английская гончая? – бормочет мой внутренний голос. – Откуда такая приверженность традициям?»
Я понимаю, о чем он: Белка отправилась на променад в том же месте, где уже гуляла, когда мы ехали втроем на джипе Саныча. Плюс-минус километр, пожалуй, а то и полкилометра.
В тот раз собачка принесла мне с прогулки подарочек – джинсовые шорты.
– Белка! Белка, фу! – кричу я, как думаю, с упреждением.
Поздно.
Добычливая собачка уже возвращается с тряпкой в зубах.
– Фу, Белка, что за дрянь ты притащила на этот раз? – я морщусь, отворачиваясь от заскорузлой тряпки, которую настойчиво сует мне лучший друг человека. – Ладно! Ладно, я это возьму, стой смирно!
Кривясь, двумя пальчиками принимаю пыльный ком.
Встряхиваю его и чихаю, а тряпка разворачивается в подобие флага парламентера.
– Оп-ля…
Мне становится страшно.
Это белая хлопчатобумажная майка.
Идеальный компаньон джинсовых шортиков.
«Примерить не хочешь?» – вздрагивая, шепчет внутренний голос.
Я выворачиваю находку, чтобы увидеть ярлычок на горловине.
«М».
Как сказал бы Ослик Иа: «Мой любимый цвет, мой любимый размер».
Мне хочется подойти к ближайшему дереву и постучаться в него головой.
Почему я ничего не помню?! Ясно же, что все это не просто так!
Сажусь в машину и минут пять жалко хнычу, оплакивая свою пропавшую жизнь. Не эту – прошлую.
Белка лезет меня утешать, вытирает мне слезы языком, и, чтобы она отстала, я прекращаю хныкать.
За неимением дамской сумки запихиваю некогда белую майку в бардачок, захлопываю дверь, и мы едем дальше.
– Лариска, тебе надо поставить памятник из чистого золота! – признательно говорю я, выслушав подружку.
Оказывается, Лариска развернула целую секретную операцию, скрывая мое отсутствие от санаторского руководства.
Она подкупила процедурную сестру, чтобы та исправно ставила «галочки» в моем листе посещения, а сама каждый вечер дважды заходила в мой коттедж, чтобы включать и выключать свет в гостиной. Запасной ключ от моего домика Лариске в нарушение всех правил дал сторож, и он же присматривал за Белкой. А мои старики-сотрапезники поддержали этот маленький заговор, во всеуслышание объявив, что Машенька, мол, требует завтраки и ужины в постель, и под этим предлогом с многозначительным видом выносили еду из столовой на тарелочках. Даже не знаю, благодарить ли мне престарелых затейников за их помощь или ругать за подрыв моей репутации?