— Е-рун-да! — сказал Стас. — Может быть, у тебя с собой радио есть или телевизор? Костя, сбрасываем бестолкового продюсера… Бестолкового продюсера сбрасываем. Ты — за? Против? Воздержался? А я — за. Продюсера надо сбросить…
Я понял, что он тянет специально, надеясь, что перескоковская сообразительность с перепугу все-таки что-нибудь сгенерирует. И он оказался прав.
— У нас есть телефоны! — возопил тот.
— Точно! — воскликнул я. — Стас, собирай у всех трубки! Там в настройках есть опция «звуки»…
— Не успеем! — сказал Стас. Действительно, ближайший мотоцикл был уже метрах в пяти от нас, за его рулем зверски скалился здоровенный колхозник, а в коляске сидел Комбинезонов и хорошо поставленным голосом кричат:
— Э, нет, друзья мои гламурные! От народа не уйдете!!!
— Идея! — воскликнул Перескоков и выдернул из кармана трубу. — Я сейчас ему позвоню!
«Кому?» — не сразу понял я. Но он, тыкая в кнопки, бормотал:
— Так… «Контакты»… Комбинезонов…
Теперь я все понял. Но если мобильная связь не работает? А если тут вообще нет сети? А если у того не Леокадия на звонке?! Но — о чудо! — миг спустя со стороны преследовавших тихо, но отчетливо послышался звонкий голосок певицы:
Колхозник за рулем тут же расплылся в улыбке, и мотоцикл отстал.
— Сработало! — прошептал Стас.
Наш продюсер вновь поспешно набрал номер, и песенка заиграла уже где-то на платформе.
— Коллега! — от волнения визгливо обратился Перескоков к Шпулькину. — Это я вас набрал, не отвечайте! Бросьте свой телефон нашим сибирским друзьям! Подарите его народу, не жадничайте!
— Легко! — отозвался Шпулькин и швырнул свой поющий «сименс» в толпу.
Несколько мотоциклистов замедлились и свернули на обочину.
— Лелик, Лелик, Лелик! — заорал Перескоков. — Я тебя очень прошу, будь так добр, позвони Клавочке!
— Так вот же она, — глупо хохотнул тот, но принялся послушно набирать номер.
— Кролик! Кролик! — суетился Перескоков, параллельно отбирая у примадонны уже поющий голосом Леокадии телефон и передавая его Стасу. — Мармеладный мой! Позвони мне. Ну, пожалуйста!..
Через минуту несколько пиликающих дурацкие мелодии «сименсов», «самсунгов», «нокий» и «моторолл» поочередно улетели в народ. Бегущие впереди остальных начали останавливаться, те, что неслись следом, стали спотыкаться о них и падать… Вскоре погоня превратилась в кучу-малу, и мы от нее оторвались.
Немного спустя мы увидели, что сельчане, побросав колья и вилы, радостно машут нам вслед.
— Ур-ра!!! — снова закричали миролюбивые звезды.
Как раз в этот момент трактор выбрался на трассу и пошел по ней уже с приличной скоростью.
Отдышавшись, мы со Стасом протиснулись в начало прицепа — к кабине. Оттуда раздавался зычный голос Петра Петровича, проникновенно распевающего:
Я заглянул в окошечко. Одной рукой директор совхоза вертел баранку, в другой держал ружье, а в зубах его дымилась здоровенная папироса.
— Петр Петрович! — что есть силы замолотили мы по кабине. — Петр Петрович, стойте! — Наконец Ядрышников нас услышал, оглянулся и смущенно замолк. «Кировец» сбавил обороты, сошел на обочину и остановился.
— Здорово, хлопцы! — выбрался директор из кабины. — А я тут, понимаете ли, песней увлекся… Все ли живы? Самогудиха, главное, цела?
— Еще как цела! — жеманно отозвалась примадонна и встала в соблазнительную, по ее мнению, позу: выпятив грудь и отклячив зад.
— Ох-х ты! — восхищенно хлопнул себя по ляжке председатель.
— Петр Петрович, — отвлек я его внимание от непотребного зрелища, — от погони мы ушли, спасибо вам огромное…
— Да не за что! — махнул тот рукой. — Мне одно удовольствие! Не каждый день простому человеку случается таких знаменитостей спасать…
— А куда мы едем теперь? — спросил Стас.
— В Томск мы едем, куда ж еще? В славный город Томск, в центр наш областной, — ответил директор с явным благоговением. — Вот доедем, сдам вас с рук на руки губернатору, тогда и назад в деревню отправлюсь. Народ-то у нас хоть и буйный, но хороший, сам воспитал. Побузят, побузят да и успокоятся. Они вообще-то добрые…
«Теперь-то уж точно», — подумал я, но промолчал. А Стас попросился:
— А можно тогда к вам — в кабину?..
— А чего ж нет?! — обрадовался Ядрышников.
…Двигатель «Кировца» гудел монотонно, уютно, убаюкивающе.
— Сибирь-то она большая! — перекрывая этот гул, продолжал развивать свою мысль Петр Петрович. — Не то что Россия. Здесь люди правильные живут. Бесхитростные. Вы зла на них не держите. У меня-то взгляды поширше, я в техникуме учился… А они подумали, вы их обидеть хотите. Кто ж знал, что в Москве теперь так модно? — тут он лукаво глянул на меня и резко сменил тему: — А правда, кстати, что в Москве люди хлеб маслом снизу намазывают?
Честно говоря, я не понял, шутит он или нет, и посмотрел на Стаса.
— Бывает, что и с обеих сторон намазывают, — серьезно ответил тот. — А случается, и без хлеба масло едят, прямо ложками.
— Во народ! — искренне изумился Ядрышников.
— А я вот тоже хочу спросить, — сказан Стас. — Правда, будто бы у вас в Томске прямо по улицам медведи ходят, а?
— Конечно, правда! — и глазом не моргнул председатель. — И по улицам ходят, и в дома заглядывают. Бывает, что ужинаем вместе, выпиваем… Бальзам они кедровый любят, с пельменями. А я вот что еще хотел про Москву выяснить…
— Сами-то мы не москвичи… — попытайся я пресечь их соревнование, кто кого переврет.
— Но в Москве-то небось бывали? — спросил, борясь с рулем, директор со знакомой уже наивно-мечтательной интонацией. Так он при первой встрече спрашивал нас, кто из артистов прилетел в Киреевск. Мы кивнули, а он расплылся в улыбке, и глаза его блаженно затуманились. — И президента небось видели?
— Не видели, — честно признались мы.
— А премьера?
— Нет, — помотапи мы со Стасом головами. — И премьера не видели. Только по телику.
— Вот и я — только по телику, — сладко вздохнул Ядрышников. — А как думаете, правду говорят, что на дачу он на истребителе летает, а водку редькой закусывает? И даже не морщится.
— Мы не в курсе, — признался я. Но мне стало интересно. — А что еще про него говорят?
— Много говорят. Например, как, бывает, увидит его женщина брюхатая в метро, так сразу от бремени и разрешится. Прямо на эскалаторе. А он-то поднимет дите на руки, посмотрит на негода и говорит, к примеру: «Мальчик! Мужики мам нужны!» Поцелует дитятку в пупок и дальше идет — в Кремль, на работу.
— Так он же туда на самолете летает, — напомнил Стас.
— Не-не-не, — уверенно отмахнулся Ядрышников. — На МИГе, это он — на дачу, а на работу — на метро, прямо под землей. Чтобы, значит, пробки на улицах не создавать. И, говорят, никогда не опаздывает. Уж очень он у нас правильный. Ленин, так тот все-таки соврал один раз. Про вазу. А этот даже и не пробовал. Бывало, захочет, а совесть не позволяет. Вспомнит Россию-матушку, поля ейные бескрайние, Байкал полноводный, и все! Не может. Не поворачивается язык. Так сразу всю правду в глаза и выкладывает. «Носки, — его спрашивают, — на дворе кто с веревки свистнул?» А он вздохнет да и ответит: «Я свистнул…» «В бане, — спрашивают, — кто свет погасил да баб щупал?» «Я!» — говорит. — Петр Петрович рубанул рукой воздух. — И так завсегда: бензопилу пропил так пропил! Наследил на ковре сапогами погаными так наследил, запираться не станет! «Ты нашкодил, гад? — спрашивают. — Ты ночью по Москве шакалил, стекла бил?» «Я, — говорит, — я шакалил!..»
Да-а… Много, оказывается, нового можно узнать в народе о нашей политической элите.
— Петр Петрович, — перевел я, от греха подальше, разговор на более животрепещущую тему, — а вы слыхали о такой певице — Леокадии? — не оставлял меня вопрос, почему в Киреевске народ раньше не подобрел.
Ядрышников задумчиво свел брови.
— Нет, не слыхал про такую. А что, красиво поет?
— Красиво-красиво, — покивал я. — А как же это получилось-то? Вы что, телевизор не смотрите?
— Как это не смотрим?! — возмутился тот. — Только телевизором-то от тоски и спасаемся. А! — шлепнул он себя по лбу. — Она небось недавно, эта ваша Леокадия, появилась?
— Ну да, — кивнул Стас.
— Так тут дело такое, хлопцы. Что-то нам нынешний телевизор совсем нравиться перестал. Всякая там «Бандитская братва» да «Сиськи-письки под стеклом»… Стыд-позор, да и только! Самим смотреть противно, а ребятишкам показать и вовсе нельзя. Вот мы тогда на сельсовете и постановили — отключить трансляционную точку к ядрене фене. Слава богу, свое есть вещание — кабельное. Запаслися кассетами лет на пять вперед да и смотрим. «Волга-Волга» — раза два в неделю, «Веселые ребята» — каждый вечер. Новенькое кое-что — «Ихтиандер», например, «Песня-87», «Песня-88»… Ну и иностранные фильмы бывают, конечно — Блондин, там, с ботинком, «Просто Изаура»… Радио, правда, тоже теперь нет, но нам оно и без надобности.
— А новости? — поразился я.
— У нас свои новости, местные. Паренек один наш в городе выучился, каждый день теперь программу делает. По будням. Так и называется: «Будни Киреевска». А еще есть одна программа, так мы на нее не нарадуемся. «О тех, кто в запое» называется. Люди теперь и пить аккуратнее стали, кому ж охота в таком виде на экране показываться?..
— Ну а что в мире творится, неужели не интересно?!
— А это мы из газет узнаем. На бумаге — не так страшно.
Глава седьмая. Вольфрамовы метаморфозы
Много еще чего рассказал Ядрышников о сибирских просторах и о своих односельчанах, но я его уже почти не слушал, то впадая в дрему, то думая о том, как же нам поступить с ним самим. С одной стороны, нам вроде бы следовало отплатить ему за спасение и уберечь от подобрения. С другой — что он увидит, когда вернется в свой совхоз? Горстку добреньких придурков?.. А нам бы такой человек ох как пригодился…
По сторонам дороги, прямо в сосновом бору, стали появляться краснокирпичные коттеджи и новенькие автозаправки, небольшие шашлычные и солидные кафе. Внезапно трасса вырвалась в поле, за которым в рассветном солнце засияла перехваченная мостом река, а на другом ее берегу раскинулся большой город.
Тут в кабину замолотили. Мы обернулись и увидели в заднем окошке взволнованного Перескокова. Заметив, что мы обратили на него внимание, он постучал себя в грудь, потом показал пальцем в кабину и скорчил такую плаксивую рожу, что Петр Петрович от неожиданности вильнул рулем.
— А это еще кто? — спросил он.
— Это наш продюсер, — сказал я. — В кабину просится. Остановитесь, пожалуйста.
— А надо? — спросил председатель с сомнением. — Не люблю я этих… Продюсеров…
— Давайте, — попросил Стас. — Он у нас хитрый. Наверное, опять что-то умное придумал.
— Перескоков, — представился продюсер, забираясь к нам. В кабине стало тесновато. — Только, пожалуйста, не путайте с Перископовым, — как всегда, добавил он.
— Ага, — хмуро кивнул Петр Петрович, подозрительно на него покосился и до самого конца поездки больше не произнес ни слова.
— Значит, так! — начал Перескоков возбужденно. — Не вышло с Владика, начнем с Томска! Разницы — никакой. Первый концерт тура, как и планировалось, — сегодня вечером.
— Не-не-не, — заорали мы хором, а потом Стас сформулировал четко: — Ваша затея провалилась. Никаких концертов! Вы уже забыли, что только чудом остались живы?!
— Ерунда это все, — отмахнулся продюсер. — Вся наша пиар-кампания была рассчитана на добрых, кто же знал, что в этой дыре люди до сих пор такие злые…
«Кировец» взревел. Это Петр Петрович, вновь нехорошо глянув на Перескокова, в сердцах как следует газанул. Но промолчал. Не обратив на это внимания, Перескоков продолжал:
— Так что начнем с Томска.
— Но нас там никто не ждет! — возразил я.
— Ждет не ждет, — махнул рукой тот, — какая разница?! При вашей-то раскрутке?! Не зря ж мы вас по всем каналам рекламировали! Да тем более у меня еще целый день в запасе! И вообще, это вам надо или мне? Вам нужна Леокадия или не нужна?
— Что вы конкретно предлагаете? — спросил я обреченно, понимая уже, что от концерта не отвертеться.
— Вам нужно остановиться где-то здесь, отдохнуть, выспаться, а я пока все устрою. Вот, как раз! Стойте! — крикнул он.
Ядрышников ударил по тормозам, с платформы раздались крики повалившихся с ног звезд, и «Кировец» замер перед небольшим двухэтажным домиком с разноцветными витражными окнами и вывеской: «Гостиничный комплекс «Кеть». Ресторан, отель, сауна».
— Отлично! — сказал Перескоков. — Тут и устроитесь. А я поеду в город и в течение дня все организую. Вечером вы с триумфом туда въедете и дадите, наконец, свой первый настоящий концерт…
— Только мочиться мы больше не будем, — твердо сказал Стас, на миг опередив меня. А я добавил:
— Это опасно для жизни.
— Никаких проблем, — неожиданно легко согласился Перескоков. — Обойдемся и без этой грубой наглядности. Мне и самому все это как-то не понравилось. Достаточно намека в текстах… Да и вообще, благодаря нашей рекламе, вы можете уже совсем не мочиться.
— Нет уж, — сказал я, немного успокоившись. — Совсем мы тоже не можем…
Перескоков шутки не понял и, посмотрев на меня долгим взглядом, отозвался:
— Как хотите. Дело ваше.
— А я считаю, надо эту тему вообще с повестки снять, — заявил Стас. — Никаких «Ночных позоров». Нам нужно что? Леокадию разозлить. Вот и давайте исполнять только ее песни.
— Ну-у… Не знаю, — сказал Перескоков. — В принципе-то да, но реально — не получится. Песни уже записаны, а они все в тему… Ладно, все! Пойду руководить заселением. — Он выбрался из кабины. — Приехали! — объявил он звездам, часть которых уже попрыгала с прицепа на асфальт. — Все спускайтесь! Селимся в гостинице и отдыхаем перед вечерним концертом!
Артисты, сползая с прицепа, потянулись к крыльцу нарядного домика.
— Да-а, хлопцы, — нарушил наконец молчание Ядрышников. — Трудная у вас работа. Я б с таким начальством не ужился. Я б его давно уже прищучил…
— Пробовали, — честно сказан Стас. — Он из окна с парашютом выпрыгнул.
— Вот-вот, — непонятно отреагировал Ядрышников, словно всегда знал, что такие, как Перескоков, прыгают с парашютами из окон. — Ну что ж, ладно, — продолжал он, погрустнев. — Раз я вам больше не нужен, поеду-ка я домой.
— Нет, постойте, Петр Петрович, — сказал я. — Есть у меня к вам одно предложение…
В «Кети» мы отлично выспались и пообедали, а ровно в семь Перескоков влетел в наш с Костей номер.
— Все вниз! Выезжаем ровно в полвосьмого! Повезло нам несказанно! Как раз сегодня тут должен был состояться городской карнавал, а я за этот день его переориентировал в вашу торжественную встречу!
— Что еще за карнавал? — удивился Стас. — Мы что, в Бразилии?
— Сам удивляюсь, — пожал плечами продюсер. — Это очень странный город. Сами аборигены называют его «Сибирские Афины», а карнавал и вправду как в Латинской Америке.
— Почему Сибирские Афины? — удивился я.
— Говорят, потому что много скульптур и философов, — пожал плечами Перескоков. — А еще говорят, тут очень веселые правители — мэр Пистолетов, он сейчас в тюрьме сидит, и губернатор Вольфрам, он пока на свободе. Сами любят веселиться и народ повеселить. Вот, например, они как-то решили, что люди соскучились по демонстрациям, и назначили ежегодный карнавал. — Продюсер вытащил из кармана помятую карту и разложил ее на столе. — Значит, так. Сначала нас встретит губернатор, вот тут, на мосту, — ткнул он пальцем в бумагу, — это для журналистов. Кстати, и встреча, и концерт будут транслироваться на всю страну. Губернатор садится к вам, и мы проезжаем к Лагерному саду… — полз по карте его палец.
— А почему сад «лагерный»? — опасливо перебил Стас.
— Потому что тут раньше лагеря были, — объяснил Перескоков. — Как кто в столице чего натворит, его сразу сюда ссылали. Оттого тут и народ такой нестандартный. Это по одной версии. А по другой — здесь, прямо посреди города, нашли лагерь древнего человека с двумя мамонтами… Но это все не важно! — продолжил он вести пальцем по карте. — Тут мы медленно-медленно спускаемся с горочки, а за нами — все прочие участники карнавала.
— А как мы спускаемся? Пешком? — поинтересовался я.
— Да ну, вы что! На белых лимузинах! Я пять штук добыл, они уже внизу. Все брачные конторы на уши поставил. Вы, губернатор и главные звезды будете стоять на крышах, — продолжал Перескоков. — Вот тут — площадь Новособорная, тут уже готова сцена с аппаратурой. Мимо вас пройдут колонны, вы с губернатором и остальными звездами их поприветствуете, а как шествие закончится, начинаем концерт. Сначала вы, а потом — Самогудова — Лелик — Грелкин.
— Что поем? — подозрительно прищурился Стас.
— Песни Леокадии, как договорились. Но с нашими, естественно, текстами. Других фонограмм у нас нет.
Итак, на пяти роскошных белых лимузинах мы въехали на мост, а посередине него под прицелом телекамер и фотообъективов нас встретил просто-таки удивительный человек. Мы, конечно, поняли, что это и есть обещанный Вольфрам, но никак не ожидали, что этот областной начальник начнет карнавал с себя, да еще так смело.
Суетливый полненький дяденька был, словно в древнеримскую тогу, завернут в белую простыню, лысина его была покрыта венком из одуванчиков, а ноги обуты в плетенные из лыка шлепанцы. Судя по цвету лица, его выдернули прямо из парной.
С остекленевшими от подобострастия глазами он в сверкании журналистских фотовспышек вручил нам каравай хлеба с солонкой и громадный символический ключ от города, выпиленный из дерева и покрашенный серебрянкой. После этого он уселся к нам в лимузин и принялся слезно умолять выпить с ним после концерта томского национального кедрового бальзама. «Который медведи любят», — вспомнил я.