– А ты усни. И я посплю.
– Нет, ты подожди. Эта ваша вакцина – это реально?
– Реально.
– Когда она будет готова? Я проберусь в поселение и принесу тебе хоть целую бочку. Только скажи.
– Не надо так волноваться. Я надеюсь, что продержусь еще дней пять. А там и спасатели появятся. И не надо будет никуда пробираться. Не думай, – он попытался рассмеяться, – что я собираюсь здесь умереть.
Но Валенски не продержался пять дней. Он не продержался и трех. На следующий день он выронил банку с едой – пальцы перестали его слушаться. Еще через день Сенин проснулся рядом с покойником.
Валенски чувствовал приближение смерти. Накануне он неожиданно сказал: «Камни теперь твои. С полным правом».
– Что? – Сенин сначала не понял даже, про какие камни тот говорит.
– Если что случится, обязательно меня сожги, – продолжал Валенски. Ему было тяжело говорить, Сенин с трудом разбирал слова. – Носи с собой биоцидовые баллончики. Если увязнешь в колючках – не дергайся, просто обрызгай их и подожди.
– Какие колючки, какие баллончики? – рассердился Сенин. – Хватит чушь пороть.
Но это была не чушь. Ночью Валенски тихо умер.
Сенин оттащил его на полсотни шагов от лагеря, нашел просторную поляну, выдолбил в земле продолговатую яму и положил тело туда. Затем навалил сверху большую груду сучьев, облил их топливом из джипа, бросил горящую ветку. Всё это он делал как-то механически, ничего не чувствуя. Всё происходило как будто с кем-то другим. И до самого вечера он бродил между деревьями, всё еще не осознавая, что произошло.
На следующее утро Сенин проснулся и спросил: «Завтракать будешь?»
И только тогда он понял, что ему никто не ответит, Что теперь он здесь совершенно один. Лишь в этот момент его сердце сжалось, как и полагается, а в горле вырос огромный сухой комок.
Он побежал на ту поляну, где темнело большое горелое пятно, ему казалось, что он что-то недоговорил, что-то не сделал для этого человека, и хотелось сделать хоть что-нибудь – может быть, насыпать холмик и поставить деревянный крест или камень.
В безмолвном лесу уже не с кем было говорить и нечего было слушать. Сенин включал рацию и подолгу слушал, как переговариваются поселенцы. И тогда ему казалось, что он не один, что мир не застыл, в нем что-то происходит.
«База, на реакторную подвезите еще бухту изоляции, швы сифонят…»
«Перекройте второй и третий трубопроводы, запускайте малый цикл, завтра всё сделаем…»
«Лесовозы пусть ждут, пока не принимаем никакие грузы, отдыхайте…»
«Люди будут или нет? У меня полбригады в лишаях, лежат по койкам…»
«На участке шесть объектов остановлено, нужно укрывать пневматику, чтоб не разморозило…»
Эти будничные неинтересные разговоры были дороги Сенину, они заменяли жизнь и общество. А потом он услышал сообщение, которое никогда не хотел бы слышать.
«Официально сообщаю для вахтовых бригад: в связи с гибелью начальника отряда милиции обязанности временно возлагаются на…»
Сенин не запомнил, на кого.
И, наконец, он услышал обрывок передачи, которую ждал:
«…Борт-221 – База, уточните координаты посадочной зоны.
База – Борт-221, Икс-максимальный – сорок, Игрек-максимальный – сто двадцать, допуск – пятьдесят, азимут – сто двадцать.
Борт-221 – База, приготовьтесь к наведению по электронной сетке…
База – Борт-221, обновите метеосводку…»
Сенин нажал клавишу и сказал в микрофон:
– Ку-ку, а меня нет.
Он мог лишь догадываться, что последовало за этим, потому что выключил рацию и отшвырнул ее куда-то в снег.
Затем вошел в палатку, растянулся на кровати и принялся ждать. Ждать пришлось без малого сутки. Он услышал сначала гул мотора – машина долго кружила вокруг в поисках его лагеря. Потом остановилась где-то рядом. Послышался хруст снега под чьими-то подошвами.
Их было четверо, все вооружены, все в нелепых биологических скафандрах. Лиц не разглядеть.
– Господин Сенин? Правами капитана рейдера «Миротворец-221» и именем закона Федерации вы арестованы по обвинению в непреднамеренном убийстве восьмидесяти двух жителей колонии Торонто-9. Можете собрать личные веши.
«Восьмидесяти двух…» – услышал Сенин, и в затылке образовался какой-то космический холод.
Он начал перекладывать вещи из ранца в свою сумку. Вещей было немного. Электронный блокнот, каталог с яхтами, теплый свитер, капитанские погоны, какие-то безделушки… «Вот она – моя жизнь, вся в небольшой сумке».
– Побыстрей, пожалуйста.
Сенин окинул взглядом палатку – не забыл ли чего. Камни! Ящик стоял у изголовья пустой кровати биолога. Ящик был слишком большой, он не влез бы в сумку. Сенин открыл его в надежде просто пересыпать содержимое. Нет, пожалуй, не стоит. Все камни в аккуратных ячейках, отдельной стопочкой – сертификаты…
– Нельзя ли побыстрей?
Он взял в руки камень – тот самый, над которым Валенски трудился последние дни.
На одной стороне был знакомый ландшафт – снежная равнина, черные кривые кустики…
На другой – два человека, замахнувшиеся друг на друга геологическими молотками. У них одинаковые лица, одежда, позы. Словно один из них – зеркальное отражение второго.
И только несколько отличий у этого отражения. Изогнутые козлиные рога на голове. Выпирающие клыки. Змеящийся крысиный хвост. И глаза, горящие адским огнем.
«Всё правильно, – подумал Сенин. – Всё так и есть».
* * *«…Таким образом, в судебном заседании установлено, что подсудимый, инспектор службы безопасности Южного Сектора акционерного коммерческого объединения „Русский космос“ Ганимед Сенин, временно исполняющий обязанности начальника группы активной разведки, действительно в подтвержденное материалами следствия время высадился в районе первопоселения Торонто-9, планета Евгения, звездная система Мрия, с целью воздействия активными органическими средствами на одну из разновидностей местного плотоядного кустарника.
Данный факт подтверждается свидетельскими показаниями экипажа целевого транспортировщика «Арго», а также администрацией первопоселения Торонто-9, представители которого заслушаны в установленном судебном порядке…»
В крошечном зале заседаний уместилось не больше двух десятков человек. А больше и не надо. Только официальные судейские чины, важнейшие свидетели, какие-то деятели от корпорации, да еще общественный адвокат от Федеральной полиции. Ни государству, ни корпорации не выгодно поднимать шум. Да и не будет никакого шума. Кому интересно, что где-то у черта на рогах погибло какое-то количество поселенцев? Да еще и по такой прозаической причине, как эпидемия. Никому это не надо.
Сенин рассеянно слушал, скорчившись за низким облупившимся барьером. До него только недавно стало доходить, что всё это не фарс, не страшный сон, даже не недоразумение. Всё настоящее – уголовный суд, скамья подсудимых, решетки на окнах. Ни под каким предлогом он раньше не мог представить, что окажется в такой роли.
Поначалу он еще хорохорился, по-свойски общался с охраной, блистал перед следователем профессиональным жаргоном, продуманно и грамотно отвечал на вопросы, чтоб тому легче было писать протоколы. Потом вдруг понял – это не поможет. Как из себя ни изображай своего, ты всё равно уже чужой. Ты по другую сторону барьера. И ничего, кроме брезгливой жалости, не вызываешь.
«…также установлено, что данное деяние, повлекшее за собой особо тяжкие последствия, совершено подсудимым по личной инициативе, без специальных директив и согласований с администрацией поселения и руководством акционерного коммерческого предприятия. По заявлению подсудимого, сведения о безопасности указанного активного органического средства он получил от автора разработки – специалиста-подрядчика Эриха Валенски (выведенного из данного судопроизводства в связи со смертью), однако никаких сертификатов безопасности, экспертных заключений и прочих официальных данных, подтверждающих безопасность средства, не видел и не требовал. Данный факт нашел подтверждение в ходе…»
Сенин горько усмехнулся про себя. Как же, «по личной инициативе». Знал бы судья истинную картину… Впрочем, истина здесь не нужна абсолютно никому, даже судье, и даже самому подсудимому.
С юристами «Русского космоса» он познакомился еще раньше, чем со своим следователем. Они к нему в камеру ходили, как на работу.
– Уважаемый господин Сенин, – проникновенно сказали ему в первый же день. – Все мы хорошо понимаем, что вы не преступник, и в ваших действиях не было ни злонамеренного умысла, ни халатности…
– За что я тогда здесь оказался? – спросил Сенин.
– Погибло несколько сот поселенцев. Человеческий фактор налицо. Судебная власть обязана найти виноватого.
– И вы с готовностью подсказали ей, что это я.
– А кто? – деликатно спросил юрист. – Вот скажите мне, кто, по-вашему, виноват?
И вот тут Сенин примолк. Виноваты они с Валенски, как непосредственные исполнители, только с того уже спросу никакого. А кто же еще? Корпоративное начальство? Нет, оно последовало рекомендациям Сенина и Валенски: срочно, безотлагательно, беспощадно и решительно жечь и вырывать с корнем заразу. Или виновато командование «Миротворца», которое тряслось от страха на орбите, пока внизу умирали поселенцы? Тоже мимо – во-первых, от них не было бы никакого толка. Во-вторых, они защищены пудовыми томами инструкций. Кто же виноват, если человеческий фактор налицо?
– Значит, вы решили, что я должен за всех лямку тянуть? – сказал Сенин.
Юрист пожал плечами.
– Вы можете, конечно, возмутиться, поставить перед судом вопрос об установлении истинных виновных… А что это вам даст? От суда вас это не избавит. Никаких виновных найдено не будет, потому что их нет. Ну, безусловно, доставите нам некоторые неприятности, если вы этого добиваетесь. Поссоритесь с нами, если хотите. А хотите ли?
– А мы с вами разве дружим?
– По крайней мере, сотрудничаем. До сих пор сотрудничаем. И вы не должны отказаться от нового партнерского договора.
– Опять договор… – пробормотал Сенин.
– Да, это бизнес. А в бизнесе всегда можно договориться, если следовать голосу разума. Итак, завтра вам будет предъявлено официальное обвинение, после чего начнутся допросы. Следователь будет склоняться к мнению, что имеет место непреднамеренное преступление, связанное с неосторожностью при обращении с активной синтетической органикой…
– А если не будет склоняться?
– Будет, – сказал юрист и загадочно улыбнулся. — Эта версия устраивает и нас, и правосудие, и федеральные власти. От вас требуется только подтвердить ее. Врать под присягой вам, в общем, не придется.
– «В общем», – задумчиво повторил Сенин.
– Именно так. Это не самое серьезное преступление, и суд будет в какой-то мере снисходителен. Ну, и мы со своей стороны проведем кое-какие мероприятия. – Он снова хитро улыбнулся, едва заметно.
– Итак, я беру всё на свою несчастную задницу, а вы попиваете кофе в кабинетах…
– Не только кофе, уважаемый, не только кофе. Мы даем вам отличные характеристики. Мы отказываемся от участия общественного обвинителя в суде. Мы, как потерпевшая сторона, даем отвод суду присяжных, потому что такое дело должны разбирать холодные профессионалы, а не чувствительные дамочки. Наконец, уважаемый, мы сохраняем обещанное вам материальное вознаграждение.
– Ну, еще бы! – усмехнулся Сенин. – Куда ж вы денетесь? Наш трудовой договор никто не отменял.
– Зря вы так самонадеянны, – снисходительно усмехнулся юрист. – Девяносто процентов вашего вознаграждения – премиальные надбавки. Оставить вас без них можно одним росчерком пера, тем более в сложившихся обстоятельствах.
– Очко в вашу пользу, – признал Сенин.
– Но мы этого делать не будем. Мы не экономим на преданных людях.
– Ясно, – вздохнул Сенин. – В общем, нам осталось только обняться по-братски и всплакнуть.
– И еще, – продолжал юрист. – Вы, наверно, тоже слышали эту страшилку. Ну, люди какие-то подземные, подражатели… – Он высокомерно усмехнулся. – Не надо следователю этим голову забивать, хорошо? Ему и так работы хватит, одних свидетелей не меньше сотни надо опросить…
– Что ж, здоровье следователя надо сберечь.
«И что со мной стало? – с горечью думал Сенин, когда визитер ушел. – Во что же я превратился? Уж как я ни сопротивлялся, как ни сторонился их игр… А всё равно сделали меня пешкой и двигают, как хотят».
Потом было несколько недель допросов. Через следователя к Сенину просачивались кое-какие крупицы информации. Он узнал, что умерли Вельцер, Карелов. Потом как бы невзначай следователь обмолвился, что эпидемия наконец-то остановлена. Но погибших в окончательном итоге не восемьдесят два, а почти четыреста.
Почему-то у Сенина даже сердце не шелохнулось. Четыреста – это всего лишь цифра с двумя нулями. И почему-то ему казалось, что эти случайные капли информации падают на него вовсе не в случайном порядке. Кое-кто занимается искусственным нагнетанием чувства вины.
«…смягчающим вину обстоятельством суд считает отсутствие прямого умысла у подсудимого. Как отягчающее вину обстоятельство суд усматривает наступление особо тяжких последствий в виде физической гибели трехсот девяноста одного жителя первопоселения Торонто-9. По совокупности предъявленных обвинений, а также учитывая все рассмотренные судом обстоятельства, суд признает гражданина Сенина виновным в совершении преступлений, предусмотренных статьями 255 часть первая, пункт один и 406 часть первая, пункт восемь Уголовного кодекса Федерации, и назначает наказание в виде восьми лет лишения свободы в колонии-поселении общего типа…»
У Сенина потемнело в глазах. Ему показалось, что он ослышался. Но о стенки черепа билось упрямое «восемь лет… восемь лет…». Он хотел вскочить и сказать: это какая-то ошибка! Потом захотелось крикнуть: что вы делаете?! Восемь лет жизни – за что?! В чем я виноват?
И вдруг он увидел в зале юриста корпорации. Тот улыбался. Он смотрел на Сенина и во весь рот улыбался. А потом и вовсе оттопырил вверх большой палец. И тогда Сенин внял тому, что говорил судья: «…суд находит возможным, по желанию подсудимого, применить условно-сокращенное заключение в боксе относительного времени из расчета один к трем. Также, учитывая ходатайство Министерства Федеральной полиции и образцовый послужной список, суд сохраняет за подсудимым статус федерального пенсионера, ведомственные награды и социальные гарантии, предусмотренные…».
У Сенина отлегло от сердца. Ну, конечно! Бокс относительного времени – совсем другое дело. Тоже не сахар, конечно, но три года – это не восемь. И думать нечего. Как раз и Лизка вернется из своих полетов…
Потом, после суда, у него было время всё обдумать. Бокс относительного времени – иначе говоря, виртуальная тюрьма. Ее еще называли «ванной», «бочкой», «банкой», «мозгоёбкой», «телевизором». Человек проводит там какое-то время, например, год. При этом у него полное ощущение, что проходит пять лет. Или два, или десять – как суд определит.
Сенин как-то разговаривал с человеком, который провел там два года. Тот сказал так: «Дурачки радуются, когда их вместо лагеря отправляют „мультики смотреть“. В лагере – там хоть люди, хоть какая-то жизнь. А в „бочке“ – только тени серые…»
* * *В четырехстах космических милях от Земли завершил очередной виток по своей орбите безжизненный опаленный радиацией шар, названный в свое время Желтым Глазом. Название дал экипаж безвестного разведывательного аппарата, и оно не очень укладывалось в тот стиль, который применялся при наречении новых миров. Но планета была непригодна для полезной жизнедеятельности человека, проку от нее не было, поэтому федеральные чиновники не стали капризничать. Она так и осталась Желтым Глазом.
В свою очередь, вокруг Желтого Глаза в очередной раз обернулся пятисотметровый металлический цилиндр – бывшая орбитальная сталеплавильная печь, а ныне Специальная станция относительного времени Министерства Юстиции. Или, иначе говоря, виртуальная тюрьма.
Для двух с лишним тысяч ее заключенных наступление нового года и нового дня прошло незаметно, ибо у них было свое летоисчисление, определенное приговором суда и настройками нейроэлектроники.
Две с лишним тысячи человек пребывали сейчас в другом мире, не существующем в реальности, созданном причудливыми переплетениями электрических полей.
Две с половиной тысячи цилиндрических боксов размером метр на три стояли тесными рядами в полной тишине. Лишь иногда эту тишину нарушал звук шагов обходчика. Но заключенные их не слышали. Они были в другом мире.
Ровно в назначенный день и назначенный час на панели одного из боксов вспыхнул зеленый огонек. Одновременно такой же огонек замигал на пульте у дежурного. Тот сверился с расписанием – всё верно, у очередного заключенного сегодня закончился срок наказания.
К боксу немедленно выдвинулась дежурная бригада, состоящая из инспектора по режиму и двух врачей. В полном соответствии с установленным порядком врачи стравили из бокса избыточное давление, затем слили триста пятьдесят литров крепкого солевого раствора. Как всегда, при этом распространился характерный запах, поэтому инспектор заранее отошел подальше.
Теперь пора было вытаскивать и перекладывать на каталку заключенного – вялого исхудавшего человека с необычайно белой кожей. Впрочем, здесь это не считалось необычным, так выглядели все заключенные.
Осталось только освободить его тело от электродов и электростимуляторов и привести в чувство. Но эта процедура проводилась в специальном помещении.
Через два часа Сенин открыл глаза. Он глубоко вдохнул и тут же закашлялся – непривычный естественный воздух хлынул в легкие, как горный обвал.