Что, простите? Ах да. Я не сказала… Я – дизайнер, занимаюсь интерьерами. У меня есть – спасибо Пете, это он помог, – у меня есть студия на углу Гороховой и Садовой. Но если честно, то она не совсем студия, а по большей части магазинчик… Одним оформлением интерьеров прожить довольно трудно: заказы то есть, то нет… А сейчас лето, мертвый сезон… ужасное выражение, правда?… Сейчас август, а клиент начинает шевелиться только где-то в самом конце августа – начале сентября.
Итак: в тот день шел дождь… Я стояла у окна и смотрела, как идут по Гороховой пешеходы, блестят зонты, как стекают по стеклу капли. Девчонки мои ныли, что, мол, вот – как дело к выходным, так и дождь. А была пятница, и оставалось полчаса до закрытия, и было ясно, что никто к нам сегодня уже не придет. И я сказала девчонкам, что они свободны, могут идти домой, потому что никто сегодня не придет. Никто не придет, никто… Они обрадовались и мигом убежали, а я осталась отбывать свою повинность. Я сварила кофе и села на подоконник смотреть, как идет дождь. Моя студия находится на втором этаже, и сверху я вижу мистическую реку жизни, по которой плывут скользкие медузы зонтов и блестящие спины машин… Я сидела, взобравшись с ногами на подоконник, дымился кофе, внизу плыл против течения большой троллейбус… в Петербурге был вечер, дождь, август, одиночество.
Я не услышала, как он вошел. Это очень странно, но я не услышала, как он вошел… Над входной дверью у нас висит колокольчик, и не услышать, как входит человек, нельзя. Но я – честное слово – не услышала. А услышала: «Добрый вечер».
Я услышала голос, вздрогнула и уронила чашку… и увидела его… Чашка еще не успела долететь до пола, она, кажется, еще падала, выплескивая черную горячую волну… А я уже встретилась глазами с Андреем. Чашка разлетелась на триста осколков, а кофе забрызгал низ портьеры… Я каждый день смотрю на след этого черного взрыва и вспоминаю, как он вошел и сказал:
– Добрый вечер… Аи, беда какая! Я, кажется, вас напугал. Простите, я этого не хотел.
Я что– то ответила, но сейчас мне не вспомнить, что именно. Наверное, я сказала какую-нибудь банальность… Или не банальность. Не помню, не помню… Помню только, что он улыбнулся, подошел и сказал:
– Простите меня… я искуплю. Честное пионерское.
И подал мне руку, помогая слезть с подоконника. Рука у него была крепкая, сухая и прохладная… сильная мужская рука. Я опустила ногу на пол, и триста горячих осколков обожгли мне ступню – я же босиком сидела на окне… Наверно, мне было больно. Наверно… но я ничего не сказала. А он сам догадался. Он догадался, понял и подхватил меня. Очень ловко меня подхватил и перенес через дымящуюся кофейно-фарфоровую лаву. И аккуратно поставил меня на пол. Кафель пола показался мне холодным. Я бы даже сказала: ледяным. Меня как будто обожгло холодом… Я стояла и смотрела в его глаза. А он улыбнулся и сказал:
– Простите мне некоторую вольность, но я не мог допустить, чтобы вы порезали ноги.
И вот когда он это сказал, я подумала: а вдруг? А вдруг это судьба?
Знаю! Знаю, что звучит банально, театрально, избито… но именно так я в тот момент чувствовала. И ведь я оказалась права! Оказалось: это ОН.
***– Дура! – возбужденно выкрикнул Петр Николаевич. – Господи, ну какая же дура! Пришел альфонс… дрянь, сволочь, уголовник… подержал за сиську – и все, сомлела дура… Разорила… разорила!
– Петр!
– Да ладно… не надо только корчить тут из себя, сестрица! Ах, дождь! Ах, август! Ах, я натура утонченная… ой, ой, ой! А пришел кобель, прихватил за клитор – и все! Крыша поехала.
– Петр! – воскликнула Анна Николаевна. Видимо, что-то она хотела сказать, но ничего не сказала, а вскочила и выбежала из кабинета.
– Да ладно, – сказал «дипломат» и сделал глоток виски.
Партнеры и Брюнет переглянулись. Брюнет поднялся и вышел вслед за Анной Николаевной. Ее брат закурил, взмахнул, разгоняя дым, рукой и сказал:
– Ну, погорячился… ну, может быть, несколько не прав. Но поймите: отдать саблю за шестьдесят тысяч баксов! Бред. Бред полнейший. Кому рассказать – не поверят.
– А что все-таки произошло? – спросил Купцов.
– Неужели непонятно?… Этот Андрей, если, конечно, он Андрей, вскружил ей голову. Она, Нюшка-то, баба неплохая, но с тараканами… Она разок уже замужем побывала по молодости. За одним… (Петр Николаевич усмехнулся) гением. Гений этот пил и ее бил… вот так, господа. А у нее с той самой поры образовалась идея фикс, что вот, мол, когда-нибудь в ее жизни появится НАСТОЯЩИЙ МУЖЧИНА. Понимаете?
– Пожалуй, да, – ответил Купцов. Петру хин кивнул.
– Ну вот… вот он и появился. Из дождя и августа. Наплел ей, дурехе, с три короба. Про Бродского… а она, Нюшка-то, от Бродского кипятком писает. Ведь как будто знал, гандон, на чем ее подловить можно. И, конечно, подловил… Пригласил в кафе, потом повел гулять по набережным… В сумерках… под дождем. Вы понимаете?
– Пожалуй, да.
– Ну вот… дурочка сомлела и пригласила его к себе. А если точнее: к нам. Но я-то в Питере бываю только наездами, я почти постоянно живу в Швеции. А сюда прилетел на пару дней после ее звонка. Она мне позвонила и закатила истерику: ах, его убили! Ой, дура! Ой, дура, дура, дура… Ой, дурища!
Петр Николаевич сокрушенно покачал головой, налил себе виски, выпил.
– Так на чем, господа, я остановился?
– На том, что ваша сестра пригласила своего знакомого в дом.
– Да, верно. Она пригласила этого Андрея в дом. Уж не знаю, чем они там занимались – стихи читали или еб…сь, но вспыхнула промеж ними любовь невероятная. Встретились, понимаешь, два одиночества, развели у дороги бордель… В общем, покидая под утро мою сестру-дуреху, этот Андрей «в залог нашей высокой любви» попросил фамильную саблю. И она дала!
– А когда это было? – спросил Петрухин.
– Пятого.
– Понятно, неделю назад. И с тех пор Андрей не появлялся…
– Да уж… Сказал, что сгоняет в коротенькую командировку и в понедельник вечером будет у нее. Конечно, ни в понедельник, ни во вторник он не объявился. А эта дура теперь твердит, что с ним случилась беда… И ведь никак не разубедить, понимаете?
– М-да… а в милицию вы обращались?
– Обращались. Что толку-то? Они там посмеялись и сказали, что даже и заявление у нас не примут.
– М-да, – сказал Купцов. – В общем-то, я их понимаю…
***– В общем-то, я их понимаю, – сказал Купцов. – А что вы знаете об этом Андрее, кроме того, что он Андрей?
Петр Николаич собрался ответить, но не успел – дверь отворилась, и в кабинет вошла Анна Николаевна. Следом – Брюнет.
– Вот Аня вам и расскажет, – ответил Петр Николаевич.
Не глядя ни на кого, Анна Николаевна пересекла кабинет и села в кресло.
– Ты, Нюша, на меня не сердись, – ехидным голосом сказал братец. – Все мы сейчас того… на нервах немножко. Ладно?
Анна Николаевна промолчала, а братец продолжил:
– Ты расскажи ребятам в подробностях, что ты знаешь про этого Андрея.
– Что я должна рассказать? – спросила она.
– Все, – сказал Петрухин. – Все, что вы знаете.
Анна Николаевна пожала плечами:
– Хорошо, я постараюсь… спрашивайте.
– Итак: в пятницу, четвертого августа в вашу студию пришел посетитель. Во сколько это было?
– Минут за пятнадцать-двадцать до закрытия.
– А во сколько вы закрываетесь?
– В семь.
– Ага… значит, это было примерно в восемнадцать сорок – сорок пять.
– Да, примерно так.
– Вы сидели на подоконнике. Вы не видели, как он подошел?
– Нет, не видела.
– Понятно. На улице шел дождь, а на одежде Андрея были следы дождя?
– Нет… кажется, нет… не помню.
– Ага… а зонт у него был?
– Нет, зонта точно не было.
– Ага… значит, шел дождь, зонта у Андрея не было, и следов дождя на одежде вы вспомнить не можете. Похоже, он приехал на машине… или на общественном транспорте.
Анна Николаевна снова пожала плечами.
– Остановка троллейбусная далеко от вашей студии?
– Метров сто.
– Далековато… Но – ладно, оставим этот вопрос. Итак, Андрей появился в вашей студни, напугал вас и тут же реабилитировался. А вообще-то: с какой целью он приходил? Хотел что-то купить?
– Нет, он хотел заказать проект интерьера для своего загородного дома.
– Но в тот вечер так и не заказал?
– Нет, в тот вечер не заказал.
– А где дом?
– В Карелии, на берегу озера.
– А точнее?
– Я не знаю, я не спросила.
– Ясно. Хорошо, а фамилия и отчество у Андрея есть?
– Послушайте! Я же не отдел кадров.
– Очень плохо, что вы, Анна Николаевна, не отдел кадров. Фамилии-отчества Андрея вы не знаете?
– Нет. И в паспорт его я не заглядывала.
– Адреса не знаете, и визиточки своей он вам не оставил и никакого контактного телефончика тоже… так?
– Так.
– А где работает? Кем работает?
Анна Николаевна пожала плечами. Купцов покачал головой, а Петрухин, нисколько не скрывая иронии, сказал:
– Нет. И в паспорт его я не заглядывала.
– Адреса не знаете, и визиточки своей он вам не оставил и никакого контактного телефончика тоже… так?
– Так.
– А где работает? Кем работает?
Анна Николаевна пожала плечами. Купцов покачал головой, а Петрухин, нисколько не скрывая иронии, сказал:
– А он, наверное, разведчик-нелегал… Анна Николаевна метнула на Петрухина такой изумленный взгляд, что Дмитрия кольнула догадка: кажется, попал. От этого стало совсем смешно. Купцов вздохнул и сказал:
– Ну и как же мы должны его искать? Как вы себе это представляете?
Глава вторая СПИСОК АННЫ
– Шестьдесят тысяч долларов, Дмитрий Борисыч, – тихо сказал Петр Николаевич. Анна
Николаевна кивнула и заплакала.
– М-да, – сказал Петрухин. – Но я все-таки не вижу, за что можно зацепиться. Кроме имени вы ничего о нем не знаете. Так?
Всхлипывая, Анна Николаевна пожала плечами. Петр Николаевич что-то пробормотал себе под нос.
– Ладно, – сказал Петрухин, – ладно… Вы, Анна Николаевна, художник. Нарисовать его портрет сможете?
– Э-э… я, видите ли, не очень сильна в портрете… не смогу.
– Худо… ну а описать словами? Она перестала плакать и сказала:
– Я попробую. Да-да, я попробую… и у меня обязательно получится. Ведь я столько раз представляла его себе!
Описание внешности Андрея оказалось все-таки весьма общим и довольно условным: высокий, темноволосый с проседью, с лицом «мужественным и открытым», шрамов, татуировок, родимых пятен – нет. Одет был в светлые брюки, пиджак в клеточку, кремовую сорочку и – главный штрих – с шейным платочком. На правой руке – золотой перстень с черным камнем и выгравированной буквой "А", что, в общем-то, соответствует имени Андрей… и еще десятку имен.
– Негусто, – сказал Петрухин. – А в каком ресторане вы ужинали?
– Не знаю… не помню. В каком-то очень уютном кафе на Васильевском.
– А поточнее?
– Какое это имеет значение?
– Возможно – никакого. А возможно, имеет. Многие люди склонны посещать одно и то же заведение. И их там, соответственно, могут знать…
– Андрей был в этом кафе впервые, – нетерпеливо сказала Анна Николаевна.
– Понятно… А скажите, Анна Николаевна, как он расплачивался в кафе, наличными или по карте?
– Наличными.
– Жаль… А сотового телефона у Андрея нет?
– Нет… при чем здесь телефон?
– Раз я спрашиваю, значит, так надо. Сотового, значит, нет. А в процессе вашей прогулки он никому не звонил из уличных таксофонов?
– Да нет же, нет, – с заметным раздражением сказала Анна Николаевна. – При чем здесь это?
Петрухин пожал плечами и вопросов больше не задавал. Вместо него подключился Купцов:
– Раз мы спрашиваем, Анна Николаевна, значит, так надо. Мы пытаемся отыскать хоть какие-то зацепочки, которые приведут к вашей сабле.
– К Андрею, Господи! К Андрею, – сказала Анна Николаевна.
– Это почти одно и то же, – ответил Купцов. – Отыщем вашего Андрея – отыщется и сабля. Возможно.
– А возможно, и нет? – быстро спросил Петр Николаевич.
– Возможно, и нет. Мы же не знаем, куда и кому он продал или намеревается продать саблю… А кстати… Вы, Анна Николаевна, сказали Андрею, сколько стоит эта сабля?
– Что? А, да… да, я сказала, но он не придал этому никакого значения.
Партнеры переглянулись, Брюнет покачал головой, а Петр Николаевич шепнул: «Дура».
– Понятно, – сказал Купцов. – Он не придал этому никакого значения. Ай-яй-яй, какой невнимательный… беда прямо. А что еще вы можете вспомнить про Андрея: наклонности, привычки, что-нибудь особенное?…
Анна Николаевна смотрела на Леонида растерянно.
– Вспоминайте, вспоминайте, Анна Николаевна… иначе ничего у нас с вами не получится.
– Андрюша, – сказала она, – очень хорошо читает стихи…
– Да-а, это, пожалуй, зацепка, – произнес Петрухин.
Петр Николаевич кашлянул и спросил:
– У вас есть какие-то идеи?
– Нет, – сказал Купцов просто. – Никаких идей у нас нет. Сейчас я реально вижу один ход: попытаться найти его «пальчики». Он ведь был у вас в студии и дома. К чему-то он прикасался…
– Конечно, прикасался, – воскликнул Петр Николаевич.
– Сейчас я позвоню криминалисту, – сказал Купцов. – И договорюсь, чтобы он завтра к вам подъехал… Устроит?
Брат и сестра дружно кивнули. Купцов позвонил и решил вопрос с дактилоскопистом.
– Но это, господа, – сказал Купцов, – даст результат только в том случае, если мы, во-первых, найдем пригодные для идентификации следы, и, во-вторых, если наш Андрей не в ладу с законом…
Анна Николаевна прикусила нижнюю губу, а ее брат спросил:
– Что – совсем бесперспективно?
– Не знаю. Нужно обдумать ситуацию спокойно. Знаете что, Петр Николаич? Позвоните мне завтра. Вот моя визиточка.
Спустя еще минут пять брат и сестра ушли, оставив свои визитки и цветное фото сабли восемнадцатого века. Глядя в окно, как брат с сестрой садятся на стоянке в «девятку», Брюнет сказал:
– Петя этот – говно страшное, но специалист хороший. Скандинавскую промышленность знает весьма прилично, связи там имеет хорошие. Сможем мы ему помочь?
– Сказать по правде – едва ли. Где этого Андрюшу искать: на конкурсе чтецов-декламаторов?
– Жаль, – сказал Брюнет. – Жаль…
***Петр Николаевич позвонил Купцову примерно через час.
– Леонид Николаич, – сказал он, – прошу прощения, что отрываю вас, но вопрос-то серьезный… Я ведь совершенно упустил из виду и вспомнил только сейчас: я ведь премию установил за розыск сабельки-то. Пять процентов от ее стоимости… нормально?
– Три тысячи долларов? – спросил Леонид.
– Три тысячи долларов? – удивился эксперт. – Я имел в виду две.
– Странно. Вы, кажется, назвали цифру пять процентов.
– Да, именно пять процентов.
– Но пять процентов от шестидесяти тысяч составляет три тысячи долларов, – сказал Купцов, откровенно забавляясь. – Разве не так?
– Э-э, видите ли, Леонид Николаич, – сказал Петр Николаевич, – шестьдесят тысяч – цена условная. По аналогии, так сказать… Шестьдесят тысяч я назвал потому, что, насколько мне известно, за такую сумму на аукционе Сотбис была недавно продана аналогичная сабля. Но та вся была в бриллиантах… а наша-то скромная. Ей красная цена тысяч сорок. Не более! Уверяю вас – не более. Скорее всего – значительно меньше.
Знаете что, Петр Николаич? – сказал Купцов. – Вы обсудите денежные вопросы с Голубковым…
– Помилуйте, – ответил Петр Николаевич. – При чем здесь Голубков? Я хотел вас… лично… с коллегой… стимульнуть.
Повесив трубку, Купцов пробормотал:
– Прав Брюнет – говно страшное этот Петр Николаевич… стимульнуть он меня хочет.
***Спустя еще полчаса позвонила Анна Николаевна.
– Леонид Николаич, – сказала она. – Леонид Николаич, помогите мне. Я очень вас прошу.
– Анна Николаевна, – начал было Купцов, но художница его перебила:
– Нет, нет, не говорите ничего. Прошу вас… Прошу вас: выслушайте меня. Мне очень нужно, чтобы вы его нашли. Понимаете? Мне очень это нужно, и я… и я… я готова заплатить… Только не говорите ничего брату.
– Анна Николаевна!
– Нет, нет, прошу вас, выслушайте меня. Я знаю, что показалась вам несколько странной. (Да уж, подумал Купцов. Вы, голубушка, действительно несколько СТРАННЫ.) Но я и сама понимаю, что, может быть, не все в этой истории так уж чисто… и поведение Андрея небезупречно, но… но он мне очень нужен. Найдите его, Леонид Николаич. Я прошу вас, найдите его. Я в вас верю. У вас глаза хорошие: умные и честные. А Виктор Альбертыч сказал, что вы с Дмитрием Борисычем – самые лучшие, что вы профессионалы, каких больше в Санкт-Петербурге нет. Вы мне поможете?
– Мы, – сказал Петрухин, – посмотрим, что можно предпринять.
***Поздним вечером партнеры сидели в кухне у Купцова, пили пиво и обсуждали положение.
– Ну и что ты об этом думаешь, инспектор? – спросил Купцов.
– Думаю, что такую дуру надо еще поискать.
– Да-а, дама, бесспорно оригинальная… В богемной среде таких чистых людей действительно не найти.
– Но Андрей-то нашел.
– А как, Дима, он ее нашел?
– А ему рассказали, что есть такая особа романтичная.
– А если он случайно в этот магазинчик… прошу прощения – студию – зашел?
– Не-а, Леня, не случайно… не случайно. Очень уж все подозрительно гладко получается: шмотки, манеры, стихи Бродского… и даже время его появления – перед закрытием – не случайно. Да еще и дождь этот…
– Дождь тоже он подстроил? – поинтересовался Купцов.
– Насчет дождя ничего не скажу, – отозвался Петрухин. – Дождь – он и есть дождь… явление, так сказать, природы. Заказать его нельзя. Но чтобы все остальное совпало… извините!
– Извиняю. А если все-таки случайность? Вот шел-шел человек по улице и увидел вывеску – «студия»! Сообразил, что ему это нужно… зашел. Увидел. Победил. Женщина-то действительно симпатичная весьма… а? Ну а с саблей этой так уж вышло – случайно. Можешь возразить, инспектор?