Тем временем стали поступать донесения с правого фланга: мой 2-й батальон вел ожесточенный бой в обороне, особенно на правом своем фланге около Троарна и на его северной окраине. Нельзя было допустить тут прорыва противника и его выхода в наш незащищенный, неприкрытый фланг. 7 июня погиб командир батальона, капитан Курцон. Его посмертно произвели в майоры и наградили Рыцарским крестом. Погиб и лейтенант Бранденбург, который со своей 5-й ротой первым вступил в боевое соприкосновение с противником 6-го числа. Обоих похоронили в тылу за позициями, а впоследствии перезахоронили.
У нас у всех были очень серьезные потери. В качестве командира батальона из резерва дивизии прислали майора Курца. Он был пехотинцем и послужил в России, эти обстоятельства делали его особенно пригодным для выполнения поставленной задачи. Он за короткое время сжился с частью и стал впоследствии одним из самых результативных и надежных командиров в составе боевой группы.
8 июня не атаковали ни мы, ни британцы. Обеим сторонам надо было заняться ранеными и принять пополнения. Вдруг, к нашему удивлению, появилось несколько «Мессершмиттов», которые тут же вступили в воздушный бой.
Над британскими позициями был сбит истребитель КВВС. Наши солдаты кричали и размахивали руками в ликовании. Так что, обещанные «1000 истребителей» все же прилетят?
Но тут сбили и «Мессершмитт». Летчик сумел выброситься с парашютом и приземлился около позиций разведывательного батальона. Его привели ко мне. Он выругался и указал рукой вверх:
– Что может сделать горстка истребителей против такой армады? Где те чертовы 1000 истребителей?
Он не знал. Мы тоже.
После полудня вернулся из отпуска майор Вальдов. Солдаты и офицеры его разведывательного батальона обрадовались. Его любили, он всегда стоял горой за своих подчиненных и стремился избежать ненужных потерь.
В момент возвращения Вальдова поступил также и приказ из дивизии: «Боевая группа фон Люка утром 9 июня изготовится к решающей атаке на Эсковиль, далее на Ранвиль и на мосты через реку Орн, с целью овладения ими. В данной операции к ней прикомандировываются: 21-й танково-разведывательный батальон, 4-я рота 22-го танкового полка, три батареи из 200-го дивизиона штурмовых орудий майора Беккера и одна рота 220-го противотанкового дивизиона 8,8-см пушек. Артиллерия дивизии окажет поддержку наступлению, по мере возможностей ввиду ограниченности боезапасов».
Поздним вечером все командиры, включая и артиллерийского наблюдателя, собрались на моем КП.
– Мы выходим на исходные до рассвета, прежде чем сумеют вступить в дело военно-воздушные силы противника и когда огонь ВМФ не будет особенно эффективным. Возглавят атаку мотоциклисты разведывательного батальона и гренадеры 2-го батальона, не связанные боями с неприятелем, затем пойдет 1-й батальон, его поддержат танки 4-й роты, а также ребята Беккера. 8,8-см противотанковые орудия займут позиции на высоте к югу от Эсковиля, чтобы отразить контратаку британских танков.
Получалась мощная боевая группа, имевшая шансы добиться успеха даже в условиях наличия у противника морских орудий и истребителей-бомбардировщиков.
Мы вышли на исходные за час до рассвета. Я находился в малой командирской группе в тылу разведывательного батальона, чтобы иметь возможность принимать решения на месте событий.
Ночью нас сильно обстреливали и бомбили – нашу подготовку явно засекли.
Ефрейтор Хаммель, принимавший участие в атаке в рядах мотоциклетного эскорта, вспоминает: «При поддержке танков и штурмовых орудий мы вскоре пробились в Эсковиль. Оставшееся гражданское население собралось у церкви. Нам попалось несколько детей, которые бегали и искали родителей. Мы отвезли детей к церкви.
Британцы из 6-й воздушно-десантной дивизии оказывали упорное противодействие. Когда рассвело, морские пушки обрушили огонь на центр селения и его южную окраину. Мы не могли продвинуться. Тут до нас дошло известие о гибели нашего любимого командира, майора Вальдова, который только что вернулся из дома, где навещал жену. Это стало для нас всех настоящим ударом. Поначалу мы даже не могли забрать его тело под огнем. Только после наступления темноты отряд добровольцев, которому британцы благородно предоставили право сделать это, сумел принести тело майора Вальдова и похоронить его у нас в тылу. Позднее британцы перенесли его на военное кладбище в Ранвиле, где он и нашел место последнего упокоения среди своих бывших врагов».Смерть Вальдова стала для меня тяжелой утратой. Находясь на преподавательской работе в Париже, я не раз беседовал с ним и из наших разговоров уяснил себе, как сильно он презирает Гитлера. Как я узнал позднее, он принадлежал к широкому кругу «участников 20 июля 1944 г.».
Я рассказал Вальдову о пророчестве Роммеля. Он тоже очень верил в Роммеля. Вальдов был офицером старой прусской школы, удостоившимся высоких наград в России, скромным человеком, всегда заботившимся о своих людях. Его сестра рассказала мне потом, как однажды он оказался в русском селе, окруженном партизанами. Местные жители страшно голодали, и Вальдов раздал часть пищевого довольствия своих солдат женщинам и детям. И вот ночью неожиданно появились посланцы от партизан: «Немец, ты поделился с нашими женщинами и детьми едой, спасибо тебе. За это мы пропустим тебя с твоими солдатами. Уходите, мы не будем атаковать».
Проявление гуманизма с обеих сторон.
Разведывательный батальон Вальдова принял капитан Брандт из офицерского резерва дивизии.
Для Вернера Кортенхауса, тогда командира танка в 4-й роте, 9 июня тоже стало днем кошмара. «В тот день мы вели самые ожесточенные бои. Силами примерно десяти танков мы сосредоточились под деревьями к югу от Эсковиля. С закрытыми люками, машина за машиной мы проследовали мимо замка и вышли на широкий огороженный луг. Здесь нам предстояло построиться широким клином для атаки совместно с гренадерами, которые должны были следовать рядом и за нами.
События развивались очень быстро: не прошло и нескольких минут, как мы потеряли четыре танка, уничтоженных огнем корабельной артиллерии. На моем танке (PzKpfw IV с короткоствольной пушкой) заклинило башню, так что я мог лишь стрелять по изгородям из пулемета. Огонь сделался более интенсивным, а потому по приказу майора фон Люка мы отошли, а с нами и гренадеры.
Артиллерийский обстрел продолжался. От 30 до 40 гренадеров, должно быть, погибли под снарядами. К вечеру 9 июня мы осознали, что не способны сбросить британцев в море.
В 1960 г., когда замок все еще стоял в руинах, я снова оказался в местах былых боев.
Наша атака не могла увенчаться успехом, потому что за изгородью находилась прочная стена, если бы мы стали таранить ее, думая, что перед нами всего лишь слабая изгородь, мы бы повредили пушки. Перед стеной пролегала канава, очень удобная для обороняющихся. В стене же были бреши, пробитые артиллерийскими снарядами, через эти проемы противник мог легко отступить в случае надобности. Следовательно, для нас, танкистов, данный участок представлялся совершенно невыгодным при наступлении».
Из донесений дозоров стало известно, что 8 июня на береговой плацдарм на смену измотанной 6-й воздушно-десантной перебросили 51-ю Хайлендскую дивизию, состоявшую из уроженцев горных районов Шотландии. Данный факт еще более снижал и без того мизерные шансы смять береговой плацдарм. Я знал 51-ю Хайлендскую дивизию еще с Северной Африки, уже тогда мы считали ее опытным в боевом отношении элитным соединением.
Один раз, к моему большому удивлению, отряд дозорных пригнал мотоцикл DKW. Я стал рассматривать машину, которую покрывала характерная раскраска и познавательные знаки 3-го разведывательного батальона на крыльях. Мотоцикл побывал в переделке. Он в виде трофея достался британцам в Северной Африке, они перевезли его в Англию, а теперь в Нормандию, где наши ребята отбили его у противника и доставили мне в целости и сохранности.
Тем временем в ночь с 7 на 8 июня две танковые дивизии – Учебная танковая и 12-я танковая СС, – прибывшие в район вторжения после тяжелых и кровопролитных маршей из районов дислокации далеко к востоку и к югу от Кана, были брошены в контратаку и в поддержку рубежам нашей обороны к западу от Кана. Однако и они, теряя машины в бессильной злобе на постоянно атакующие КВВС, тоже не могли сокрушить береговой плацдарм к западу от Кана. Мы увязли в боях.
Глава 16 Операция «Гудвуд» 18 – 19 июля 1944 г
До Гитлера тоже уже, похоже, стало доходить, что мы имеем дело с самым настоящим вторжением, а не с отвлекающим маневром. Однако он не исключал возможности проведения противником операции и через Па-де-Кале.
Как сказал мне в один из своих приездов на передовую Роммель, он в устной и письменной форме упрашивал Гитлера появиться на фронте и самому составить представление об обстановке. Нам казалось это само собой разумеющимся и наименьшим, что следовало бы сделать «главе армии». Он же сидел в хоромах на Оберзальцберге [102] и отправлял оттуда приказы. Поневоле мы испытывали уважение к Черчиллю, который прибыл на фронт, ездил в части, встречался с солдатами и вселял в них мужество. Между тем в соответствии с директивами Гитлера ни одну дивизию нельзя было ввести в дело без его личного приказа.
Не только Роммель, но и все мы осознавали, что оценка Гитлером ситуации слишком оптимистична, он «жонглировал» дивизиями и армейскими корпусами, фактическая численность которых была далека от полной.
Боевой же дух личного состава был, как ни удивительно, чрезвычайно высок, хотя солдаты и понимали, что успех союзников на Западе означал неизбежный конец. Применение ракет Фау-1 и позднее Фау-2, а также заявления о готовящемся к вводу в действие неком «чудо-оружии» подогревали в людях надежду, что все еще может повернуться к лучшему.
На 12 июня дивизия получила очередной приказ – атаковать селение Сент-Онорин, расположенное на господствующей высоте, отбить его у противника, что открыло бы нам возможность обзора позиций неприятеля и одновременно лишило бы британцев возможности наблюдать за нашими. Мою боевую группу предполагалось усилить. Нас должна была поддержать бригада установок реактивных снарядов, «ревущих коров», – что-то около 300 ПУ, стрелявших гранатами калибра 21 см и 30 см. Особенно важным было психологическое воздействие такого оружия: снаряды пролетали над полем боя с громким, пронзительным воем и заставляли врага в смятении бросаться на землю.
Силами двух мотоциклетно-стрелковых рот из разведывательного батальона и части гренадеров из состава 1-го батальона в пешем строю, при поддержке нескольких оставшихся на ходу танков 4-й роты и штурмовых орудий Беккера, мы после сосредоточенного обстрела из установок реактивных снарядов перед самым рассветом двинулись на Сент-Онорин.
Атака застала врасплох нашего противника, части канадской дивизии, и он быстро очистил селение.
Я следовал сразу за мотоциклистами и впервые увидел с высоты позиции противника. На земле лежали сотни планеров. Мы тотчас же окопались на северной окраине селения, чтобы закрепиться и удержать высоту.
Тут мы подверглись самому мощному обстрелу с моря, который только случался с самого начала вторжения. Мы видели, как ведут огонь линкоры, крейсеры и эсминцы. В воздухе свистели туши 38-см снарядов, они ударяли в землю, образуя огромные воронки. Никем не тревожимые, заходили для атаки на нас, ревя моторами, британские истребители-бомбардировщики.
Затем под прикрытием огня, в дыму взрывов, канадцы контратаковали и после рукопашной вынудили нас откатиться и оставить селение.
Что мы могли противопоставить превосходству противника? Его морским орудиям и штурмовой авиации?
Мы окончательно покинули надежду нанести весомый урон неприятелю на британском береговом плацдарме, не говоря уж о том, чтобы уничтожить его. Между тем мы понимали, как важен этот береговой плацдарм, и «чувствовали» это своим незащищенным правым флангом.
Как вспоминал позднее ефрейтор Хаммель: «Такого огненного шквала, какой противник обрушил на Сент-Онорин, мы прежде не видывали. Мы молились. Когда мы отошли в селение Кювервиль, расположенное в нескольких километрах дальше на юг, неприятель накрыл огнем и эту деревню. Что же выходит, уж совсем не осталось места, где можно было бы перевести дух и хоть немного поспать?»
Наши частые контратаки и активная дозорная деятельность принесли по меньшей мере один результат, который выражался в том, что британцы начали ограждать свои позиции минными полями. Это служило для нас верным признаком того, что в ближайшем будущем они не имеют намерения продолжать наступление.
На несколько недель на нашем участке воцарилось нечто вроде неофициального перемирия. Продолжались патрулирование и ведение наблюдения.
Только однажды, 15 июня, при активной поддержке артиллерии мы попытались атаковать Эсковиль, служивший ключевой позицией для любого, кто хотел отбить мосты через Орн. Попытка, однако, не увенчалась успехом и стоила больших потерь обеим сторонам. Мы просто не могли изменить положения, пока действовали на дистанции огня морских орудий и в условиях безраздельного господства в воздухе вражеской авиации.
Храбрый и несгибаемый 21-й танково-разведывательный батальон был отведен с передовой 16 июня, однако 29 июня ему вновь пришлось отражать неприятельский натиск на восточных окраинах Кана, поскольку противник стремился овладеть Каном и находившимися там мостами через Орн. 30 июня батальон был передислоцирован в район к югу от Кана для получения пополнений.
Побывав на моем командном пункте, генерал Фойхтингер сказал мне, что британцы и американцы создали себе надежные, хотя иногда и маленькие базы по всему фронту вторжения.
– Совершенно ясно, что союзникам в тот или иной момент придется где-то прорываться с плацдармов далее в глубь континента, иначе вторжение не имеет смысла. Наше слабое место – правый фланг, ваш участок, мой дорогой Люк. Южнее и восточнее вас нет никаких резервов. Единственное преимущество для вас в том, что участок местности между рекой Орн и вышедшей из берегов рекой Див настолько узок, что атаковать там с плацдарма может сразу не более одной дивизии противника. Мы должны быть готовы к этому, поэтому вы получите подкрепления и построите эшелонированную оборону. Сама по себе местность подходит для танковой атаки, однако, учитывая наличие на ней множества селений, всевозможных изгородей и рощ, она в не меньшей мере годится и для противотанковой обороны.
Задача ваша остается неизменной: предотвратить прорыв или вклинение противника с берегового плацдарма в южном или юго-восточном направлении.
Июнь прошел, наступил особенно жаркий июль. Мы страдали от нашествия комаров, для некоторых солдат дело не обходилось без медицинского вмешательства – вздувались веки глаз. Урожаи созрели и колосились в полях, но крестьяне не рисковали выходить на работу, опасаясь превратиться в мишени и погибнуть под обстрелом.
Почти каждые сутки 2-му батальону приходилось отражать атаки сильных штурмовых групп противника, неся в стычках серьезные потери.
Одним жарким утром, когда я изучал положение на фронте вместе с майором Курцем, пуля снайпера сбила мою фуражку. Повезло.
В начале июля противник неожиданно перешел в наступление – стартовала операция «Эпсом». (Британцы любили называть боевые операции в честь мест проведения скачек.) Противник попытался прорваться к западу от реки Орн, на участке 192-го полка. Атаковала 11-я бронетанковая дивизия генерал-майора «Пипа» Робертса, вероятно, самого молодого, но и наиболее опытного танкового командира у противника. Я знал Робертса по Северной Африке, где он командовал танковой бригадой в знаменитой 7-й бронетанковой дивизии. С другой стороны, его 11-я бронетанковая была вновь сформированной дивизией и не имела опыта [103] .
Как почти всегда поступали британцы, они пустили в бой танки без пехотного сопровождения. В результате им не удалось сразу уничтожить маленькие, хорошо замаскированные противотанковые гнезда, которые располагались в рощицах или за изгородями. На основном направлении наступление захлебнулось под нашим огнем, хотя на фланге британская и канадская пехота сумела проложить путь в западную часть Кана. Фронт мы удержали.
Как обещал Фойхтингер, в начале июля мою боевую группу значительно усилили:
– На мой участок перебросили 503-й батальон танков «тигр». Из-за его наводящей страх на противника «восемьдесят восьмой» и толстой брони «тигр» считался неуязвимым и превосходил все имевшиеся у противника танки.
– В мое распоряжение поступил майор Беккер со всеми пятью батареями 200-го дивизиона штурмовых орудий, которые действовали в тесном контакте с гренадерами.
– Мне придали оставшийся батальон нашего танкового полка (другой батальон перебросили в Германию для укомплектования танками PzKpfw V «пантера»), а также подразделение установок реактивных снарядов.
– Батальон 16-й полевой дивизии Люфтваффе тоже перешел под мое командование, чтобы образовать тонкую линию прикрытия перед моим позициями.
– Как Фойхтингер и говорил мне, на высотах в Бургебю и за ними расположились три отделения противотанковой обороны, вооруженные 8,8-см пушками. Прибавим к этому дивизионную артиллерию.
– Мои батальоны – 1-й и 2-й 125-го полка – дислоцировались справа и слева за полевыми частями Люфтваффе на так называемых «блокировочных позициях», с которых могли либо контратаковать, либо держать там оборону. С ними находились и батареи майора Беккера.Таким образом мы создали фронт обороны на глубину около 15 километров, что позволило бы нам рано или поздно свести на нет усилия атакующих.
Несмотря на интенсивную воздушную разведку, британцы не сумели выявить наших позиций на всю их глубину. Как мы узнали позднее, они считали, что она не будет превышать 7 километров. Благодаря трофейным картам мы установили, что, по мнению британцев, им на данном участке противостояли по меньшей мере две, если не три, немецкие танковые дивизии. Переоценка наших сил стала, возможно, позднее причиной их осторожного продвижения.