– Держи его! – заорал Катон, устремляясь вперед.
Прокул бросился к оленю, расставив руки. Крик пробудил остальных легионеров, которые спросонья схватились за оружие.
– Держи его! – кричал Катон. – Держи, пока не удрал!
Олень вскочил-таки на ноги, увернулся от Прокула и бросился напролом сквозь кусты, волоча за собой застрявшее копье. Из раны лилась яркая, горячая кровь.
Древко цеплялось за кусты, и при очередном прыжке олень чуть не упал, однако же ухитрился устоять, выпрямиться и, подгоняемый слепящей паникой, устремился дальше. Прокул со всех ног гнался за ним, Катон отставал от солдата только на несколько шагов. Все остальные тоже вскочили и присоединились к погоне.
– Прокул! Не дай ему уйти!
Раненый олень с хрустом и треском проламывался сквозь заросли, уходя от преследователей, но при каждом повороте древко копья снова и снова застревало в кустах, замедляя его бег, и в конце концов Прокул, исцарапанный, весь в крови, настиг животное.
Тем временем заросли расступились: за ними открылась полоска травы, а дальше широкое темное пространство покрытой пропеченной солнцем растрескавшейся коркой подсушенной трясины. Олень, продолжая бег, совершил отчаянный прыжок в шесть локтей длиной, но, когда с глухим стуком приземлился, его копыта пробили засохшую поверхность и застряли в грязи. Животное дергалось, но его ноги основательно увязли. Прокул, углядев в этом свой шанс, прыгнул вслед за оленем и точно так же, проломив корку, чуть ли не по колени погрузился в трясину. Кряхтя от напряжения, он выпростал одну ногу и попытался освободить вторую, но она слишком увязла. Впереди него, тоже пытаясь высвободиться, отчаянно вертелся, взбивая копытами вонючую грязь, олень. Вместе с ним вертелось и копье, и когда древко на миг оказалось в пределах досягаемости Прокула, тот мгновенно ухватился за него и вырвал из раны как раз в тот миг, когда Катон и остальные выбежали на травянистый берег.
– Дерьмо! – орал Метелл. – Дерьмо, мы ж его поймали!
Легионер рванулся было вперед, но Катон его остановил.
– Погоди!
Метелл отстранил руку центуриона, но Катон, указав другой рукой на Прокула, который, барахтаясь в трясине, пытался обрести опору, чтобы нанести удар копьем, крикнул:
– Ты что, не видишь? Это опасно! Погоди!
Прокул, по колени в липкой грязи, подался вперед и всадил копье оленю в горло, тут же вырвал его и нанес второй удар. Олень издал последний крик ужаса, голова его упала в грязь, язык вывалился. Желто-коричневая грудь всколыхнулась еще несколько раз, и животное затихло. Кровь, изливаясь из ран, растекалась по поверхности растревоженной трясины.
Прокул, потрясая копьем, издал крик торжества, повернулся с довольной улыбкой к товарищам и нахмурился, увидев их озабоченные лица.
– Он же тонет, – тихо произнес Метелл.
Прокул глянул вниз и увидел, что черная жижа добралась уже до его бедер, и темная вода плещется у самого края его драной туники. Он напрягся, пытаясь высвободить хоть одну ногу, но усилие привело лишь к тому, что его затянуло еще глубже. Он снова повернулся к товарищам, и на сей раз на его лице читался испуг.
– Помогите…
– Копье! – крикнул Катон, подкрепляя слова жестом. – Протяни его нам!
Прокул перехватил древко сразу под наконечником и протянул тупым концом к товарищам. Катон вытянул руку, насколько мог, но его пальцы лишь скользили по древку. Сильный захват сделать не удавалось.
Он обернулся к Метеллу.
– Держи меня за руку, да покрепче.
В то время как Метелл уперся ногами в берег, Катон сделал пробный шаг по сухой корке поверх грязи, и его нога тут же провалилась на несколько дюймов. Он снова подался вперед, дотянулся до подрагивавшего древка, сомкнул пальцы вокруг твердого дерева и потянул. На том конце древка центурион видел побелевшие от напряжения костяшки Прокула, отчаянно вцепившегося в тонкий шест, связывавший его с жизнью. В устремленных на центуриона глазах застыл ужас.
– Держись! – выдавил сквозь стиснутые зубы Катон. – Держись, парень!
В какой-то миг копье подалось к нему, но на том все и кончилось: как он ни тужился, пытаясь подтянуть Прокула к берегу, движения не было. Закрыв глаза, центурион предпринял последнее, отчаянное усилие и, не добившись успеха, ослабил напряжение.
– Так не получится.
Он быстро огляделся и принялся отдавать новые приказы:
– Нужен какой-нибудь настил. Рубите ветки. Бросайте в грязь. Живо!
В то время как все, обнажив клинки, начали обрезать тонкие ветки дрока, Прокул озирался по сторонам со всевозрастающим ужасом. Трясина неуклонно затягивала его все глубже, и сейчас он погрузился в нее уже по пояс. Мертвого, неподвижного оленя, находившегося позади него, засасывало медленнее, но голову его уже затянуло, и над поверхностью маслянистой воды торчало лишь одно ухо.
– Вытащите меня отсюда! – заорал Прокул и попытался отгрести от себя грязь руками.
– Не дергайся, болван! – прошипел Катон. – Так ты только быстрей увязнешь. Не шевелись!
Ветки дрока оказались прочнее, чем ожидал Катон, и срезать их оказалось не так-то просто. Он изо всех сил кромсал ножом крепкие белые волокна, но упругая древесина никак не поддавалась.
– Проклятье!
Катон резал изо всех сил, но его все более охватывало отчаяние: оглянувшись на Прокула, он увидел, что тот погрузился уже по грудь.
– Вот! – один из солдат, кряхтя от усилия, отломал надрезанную ветку, бросил в трясину и тут же принялся резать следующую.
– Быстрее, чтоб вам сдохнуть! – кричал Прокул. – Быстрее, ублюдки!
Катон наконец отрезал ветку и, повернувшись, чтобы бросить ее рядом с первой, охнул:
– О нет…
Теперь над поверхностью были видны лишь голова и плечи увязшего легионера, отчаянно протягивавшего руки над трясиной навстречу товарищам. В правой руке Прокул по-прежнему сжимал копье. Прямо на глазах у Катона тело несчастного просело еще глубже, и ему плеснуло в рот всколыхнувшейся маслянистой водой.
– Дерьмо! – проревел, отплевываясь, Прокул. – Спасите меня!
Катон бросил свой нож и ступил на лежавшие поверх трясины ветки.
– Нет! – Метелл схватил его за руку. – Слишком поздно.
Катон вырвал руку, снова повернулся к Прокулу и увидел, что тот откинул голову назад, и глаза его расширились от ужаса, потому что грязь уже безжалостно подступала к его переносице. Еще миг, и над поверхностью остались лишь макушка да руки с судорожно пытающимися уцепиться за воздух пальцами. Потом и макушка пропала из вида: некоторое время темная вода на том месте, где она скрылась, пузырилась и булькала, потом все стихло. Неожиданно из трясины вынырнула рука Прокула со скрюченными пальцами, но они тут же медленно разжались, расслабились, обвисли и ушли под воду.
На миг воцарилась гробовая тишина: застывшие бойцы смотрели туда, где только что исчез их товарищ.
– Мать твою… – выдохнул кто-то.
Катон обессиленно опустился на траву, остальные медленно сели по обе стороны от него. На их глазах трясина медленно, словно нехотя, начала поглощать тушу оленя, и все, что они могли сделать, это созерцать со смешанным чувством потрясения и печали из-за смерти Прокула и терзавшего голода, усугубляемого видом постепенно исчезающего оленя. В конечном счете он был поглощен топью, грязная вода сомкнулась над окровавленной шкурой, и скоро на виду не осталось ничего.
Помедлив, Катон поднялся и заткнул свой кинжал обратно за пояс.
– Идем.
– Идем? – Метелл взглянул на центуриона и нахмурился. – Куда идем, командир?
– Обратно в лагерь.
– Но зачем?
– Здесь оставаться нельзя, – терпеливо пояснил Катон. – Туман поднимается. Нас могут увидеть.
– Да какая разница, командир, – отозвался Метелл с усталым отчаянием. – Рано или поздно это проклятое болото все равно всех нас прикончит.
Глава 28
Третья когорта добралась до долины через два дня после выступления из лагеря у Тамесис. Максимий отдал приказ ставить палатки и копать оборонительный ров, когда свет уже шел на убыль. Перед ними лежала узкая полоса земли, не более двух миль в поперечнике и восьми миль в длину. А дальше, за ломаной линией предгорий, насколько мог видеть глаз, простирался болотный край, унылая низина, поросшая тростником с вкраплениями чахлых деревьев, с темными озерцами и омутами да небольшими, поросшими дроком островками, выступавшими над водой, словно спины громадных подводных чудовищ.
С маленькой смотровой вышки, возведенной над воротами, центурион Макрон мог обозревать всю долину и видел дюжины тонких дымков, поднимавшихся над пологими склонами. Ближе к лагерю он заметил небольшие скопления круглых хижин и туманную дымку, висевшую над маленьким леском примерно на полпути через долину, что указывало на наличие там какого-то поселения. «Да уж, – подумалось ему, – мирная картина. В ближайшие несколько дней все это изменится».
Послышался стук железных гвоздей по деревянным ступеням, и в следующий момент над площадкой смотровой вышки появилась голова Максимия. Он выбрался на помост и тыльной стороной ладони утер пот со лба.
– Жаркая работенка.
– Так точно, командир.
– И для этого пришлось гнать людей так, чтобы мы добрались сюда дотемна?
– Так точно, командир, – откликнулся Макрон, бросив взгляд на легионеров, продолжавших работу над последним участком защитного рва и вала вокруг лагеря.
В ста шагах перед рвом, в одну разреженную шеренгу, был выставлен заслон. Солдаты в большинстве своем тяжело опирались на щиты и выглядели совершенно измученными. Вздумай враг напасть сейчас или пусть даже нынешней ночью, изнуренные бойцы вряд ли смогли бы должным образом защитить свой лагерь. Но, чтобы не быть несправедливым к Максимию, следовало признать, что необходимость выбирать между созданием надежных оборонительных укреплений и готовностью людей сражаться отравляла жизнь большинству командиров. По крайней мере, когда настанет утро, впереди у Третьей когорты будет лишь один недолгий переход, и уж тогда она будет готова встретить любую угрозу, способную появиться из болот.
Некоторое время центурион Максимий смотрел вниз, в долину, в направлении скрытого за деревьями поселения, а потом поднял руку и, указывая, спросил:
– Видишь холмик, вон там, возле леса, за ручьем?
Макрон проследил за его взглядом и кивнул.
– На мой взгляд, это прекрасное место для устройства более постоянного лагеря. Хороший обзор во всех направлениях, и вода рядом, так что не придется о ней беспокоиться. В самый раз для нас, как по-твоему?
– Согласен, командир.
Макрон уже начал уставать от этих попыток завязать беседу. Если Максимию приспичило поболтать, так лучше поискал бы общества всегда готового угодить центуриона Феликса. Кроме того, Макрон, на которого постоянно давило осознание своей причастности к бегству Катона и прочих приговоренных, вообще опасался вступать с Максимием в разговоры. Он знал, что командир когорты пытается выявить виновного, и Макрон постоянно держался начеку, чтобы тот хитростью не вызвал у него какую-нибудь неосторожную обмолвку, содержащую хоть малейший намек на соучастие или вину.
Командир когорты развернулся к своему подчиненному и несколько секунд внимательно изучал выражение его лица.
Макрон под его взглядом чувствовал себя неуютно, но не очень-то понимал, как лучше отреагировать, а потому просто молча смотрел вперед, словно присматриваясь к территории, через которую когорте предстояло пройти на следующее утро.
– Не больно-то я тебе нравлюсь, верно?
Теперь Макрону пришлось поднять на него глаза и нахмуриться, изображая удивление.
– Не понял, командир?
– Да ладно тебе, – с усмешкой промолвил командир когорты. – С самого твоего назначения в Третью когорту ты не делал особого секрета из своего ко мне отношения.
Макрона это заявление удивило и испугало: неужели он был так неосторожен? Или у него все на лице написано? Это не могло не беспокоить. Что еще заприметил в нем Максимий? На миг Макрон ощутил пробежавший сзади по шее холодок страха. Мысли его заметались в панике: Максимий мог играть с ним, проверять его, пытаться заманить в ловушку.
– Командир, я не имел в виду ничего неуважительного. Просто такая уж у меня натура: не больно-то я схожусь с людьми.
– Ни хрена себе, а вот мне говорили совсем другое. Что ты прирожденный вожак. Да это и так видно. – Глаза Максимия сузились. – Может быть, так оно и есть. Ты считаешь, что ты лучше меня?
Макрон покачал головой.
– Чего башкой трясешь? Или говорить боишься?
Макрона это взбесило, и он не выдержал.
– Ни хрена я не боюсь, командир, просто никак не пойму, чего тебе от меня надо. Чего ты хочешь?
– Полегче, центурион, полегче… – Максимий издал смешок. – Просто мне хотелось узнать, что ты думаешь, вот и все. Без всякого злого умысла.
Без злого умысла… Подобное поведение начальника вызывало у Макрона горечь и презрение. Честные солдаты никогда не играют в подобного рода игры. Это дело политиков и безумцев, причем он не был уверен, что разница между этими двумя категориями так уж велика.
– Так или иначе, а мне хотелось кое о чем с тобой поговорить. Ты ведь знал Катона уже некоторое время, не так ли?
– С самого его зачисления во Второй легион, командир.
– Знаю, я смотрел послужные списки. Получается, что ты как раз тот человек, с которым можно проконсультироваться насчет его планов.
– Откуда мне о них знать, командир?
Максимий задумчиво кивнул.
– Но этого человека ты знал. Для меня ценны твои соображения. Что, по-твоему, Катон станет делать? Конечно, не исключено, что он уже мертв. Но предположим, что все-таки жив. Что в таком случае он предпримет? Ну?
– Я… я правда понятия не имею, командир.
– Ну, давай, Макрон. Пошевели мозгами. А то, не знай я тебя лучше, у меня могло бы сложиться впечатление, будто ты его прикрываешь.
Макрон чуть было не заставил себя рассмеяться, но сообразил, что смех будет звучать фальшиво и никого не одурачит, а менее всех – его нервного командира.
– Командир, ты ведь знаком с моим послужным списком. А раз так, знаешь, что я всегда играю по правилам и не испытываю сочувствия к тем, кто их нарушает, не говоря уж о тех, из-за кого я и мои товарищи оказались по уши в дерьме. А с Катоном, по моему разумению, как раз такой случай. Что же до того, каким мог бы быть его нынешний образ действий, тут я могу разве что строить догадки. Я никогда не знал Катона настолько хорошо, чтобы предугадать его поступки.
Последнее было чистой правдой, и Макрон, продолжая, едва не улыбнулся.
– Катон способен выкинуть что угодно. Мог бы, например, затеять игру с самим Каратаком.
– Это абсурд. У него нет никаких шансов.
– Он и сам это знает, командир. Но армия – единственная семья, которая была у Катона. Без нас он никто. И он сделал бы что угодно, дабы заслужить право вернуться в легион. Вот почему я уверен, что Катон скрывается где-то там, в болоте, тянет время и дожидается подходящего момента. К слову, возможно, как раз нас и дожидается. И не он один, командир. Посмотри туда.
Макрон кивнул в направлении ближайшего, находившегося примерно в полумиле, хутора. Какие-то люди выглядывали из-за низких стогов сена, явно присматриваясь к укрепленному лагерю.
– Может, мне выслать патруль и шугануть их, командир?
– Нет, – ответил Максимий, сурово взирая на туземцев. – Это может подождать до завтра. Тем временем весть о нашем прибытии уже распространится среди местных жителей, вот пусть и попотеют. Мы должны нагнать на них такого страху, какой только возможно.
На следующее утро когорта разрушила лагерь и двинулась дальше по долине. Макрон знал, что за их продвижением внимательно наблюдают. Стоило ему невзначай оглядеться, как он тут же примечал лицо, в тот же момент пропадавшее из виду, исчезнув за деревом или в поросли, покрывавшей поля, мимо которых лежал их путь. Многолетний опыт привил ему чувство ландшафта, и он нутром чуял, где, по мере их прохождения, враг мог бы найти удобное место для засады. Но никакой засады не было и в помине; более того, маршируя по этой мирной долине, легионеры вообще не сталкивались ни с какими проявлениями враждебности.
Потребовался час размеренного марша, чтобы колонна, следуя по огибающей лес дороге, начала подъем по склону холма, избранного Максимием для устройства лагеря. Слева от них, за речушкой, на пологой возвышенности раскинулось большое селение, состоявшее из обычных для этих мест круглых хижин вкупе с конюшнями, загонами и амбарами. На окружавшем селение частоколе были видны движущиеся фигуры, и ворота, как приметил Макрон, были закрыты.
– Командиры, ко мне! – приказал Максимий.
Когда подтянулись все его центурионы и оптионы, командир когорты снял шлем, утер лоб войлочным подшлемником и начал инструктаж. Рядовые тем временем уже приступали к первичным работам на размечавшейся топографами для устройства лагеря территории. Вокруг холма по всем направлениям были выставлены заслоны, а за спинами караульных их товарищи взялись за кирки и лопаты, чтобы вырыть ров и насыпать вал.
– Туллий!
– Да, командир?
– Приказываю выкопать вокруг лагеря дополнительный ров. И проверь, чтобы землю между рвами усыпали «чесноком». Да, и волчьи ямы там тоже не помешают.
Туллий одобрительно кивнул. Замаскированные ямы с вбитыми в дно острыми кольями являлись полезным дополнением к основным оборонительным сооружениям.
– Есть, командир. Я передам приказ землемеру.
– Нет. Проследи за всем лично. Нужно, чтобы все было сделано как надо. А еще я хочу, чтобы главную дорогу, которая выходит из болота, перекрыли укрепленными воротами. Позаботься, чтобы этим занялись сразу же, как только разобьют лагерь.
– Будет исполнено, командир.