– И вот еще что… – Максимий повернулся и кивнул в сторону последнего патруля, стоявшего вольно возле ворот. – Я хочу, чтобы ты сегодня прошелся с ними. Проводник говорит, что к востоку отсюда есть несколько маленьких хуторов. Возможно, они стоят того, чтобы их проверить. В конце концов, шайке Катона нужна еда. Если заметишь хоть малейшие признаки того, что туземцы укрывают беглецов, ты сам знаешь, что делать. Пусть их судьба послужит примером другим.
– Есть, командир.
– Там с ними оптион, Кордом кличут, из центурии Феликса. Парень хороший, можешь на него положиться. Приказ ясен?
– Так точно, командир.
Максимий помедлил, пристально глядя на Макрона.
– Когда вернешься, доложишь обо всем!
– Я все понял, командир, – ответил Макрон и отдал честь.
– Тогда желаю удачи.
В полдень Макрон приказал патрулю сделать привал. Были выставлены часовые, а остальные бойцы устало опустились на землю и потянулись за флягами. Небо сияло голубизной, и лишь кое-где по нему медленно плыли, удаляясь через топи на юг, пушистые облака. Макрон истосковался по тени и с тоской провожал их взглядом. Солнце палило нещадно, над болотом стояла влажная духота, и все бойцы патруля исходили потом. Подшлемник Макрона промок насквозь, и он чувствовал, как крупные капли пота катятся по его лбу и стекают на щеки. Жара была изнуряющей, и солдаты ворчали по этому поводу все утро, пока Макрон не потерял терпение и не приказал им заткнуться. После этого они шли молча, но по мере того, как проводник вел их все дальше по узким тропкам, пролегавшим сквозь заросли, или через отмели, покрытые стоячей, дурно пахнущей водой, и легионеры не видели никаких признаков человеческого жилья, вид у них становился все более угрюмым.
– Корд! – Макрон помахал рукой, подзывая оптиона. – Спроси у него, долго нам еще тащиться?
Оптион кивнул и направился к туземному проводнику, лохматому коротышке в грубой шерстяной тунике и штанах в обтяжку. Ни обуви, ни шапки на нем не было. Его вели на кожаном поводке, и ошейник до красноты натер ему толстую шею. Проводник был кузнецом, отличался благодаря своему ремеслу силой рук, а отнюдь не ног, и за время похода через болото настрадался даже больше, чем облаченные в доспехи легионеры. Хоть он и утверждал, что ему известно местонахождение хуторов, Макрон подозревал, что малый сбился с пути. Конечно, тот факт, что его семья была взята в заложники и сейчас содержалась в римском лагере, в тесной клетке, был достаточным мотивом для того, чтобы побудить варвара как можно скорее найти правильную дорогу. Но сейчас он выглядел вконец обессиленным: сидел на корточках, тяжело дыша, и с тоской посматривал на флягу в руках караулившего его легионера. Когда Корд пнул туземца носком сапога, тот испуганно вскрикнул и с затравленным видом оглянулся на оптиона. Корд, дернув за поводок, поднял его на ноги.
Корд заговорил с ним на ломаном кельтском, который усвоил в Камулодунуме, где прошлой зимой был расквартирован Второй легион. Из-за сильного акцента Корда и разницы между тамошним и здешним диалектами туземцу потребовалось время, чтобы понять вопрос. Потом он указал на дорогу и затараторил что-то на своем наречии, пока Корд не прервал поток слов, раздраженно дернув за поводок. Затем, позволив кельту вновь усесться на землю, он вернул поводок дежурному легионеру и направился обратно к Макрону.
– Ну?
– По его прикидкам, мы будем там через час.
– Проклятье…
Макрон наморщил лоб, мысленно производя расчет времени. Час на дорогу, часа два уйдет на осмотр этих хуторов или усадеб и шесть часов на возвращение в лагерь. Вернутся они уже в сумерках, да и то если повезет, а блуждать по болотам в темноте и врагу не пожелаешь. Отпив глоток из своей фляги, Макрон устало поднялся на ноги.
– Поднимай их, оптион. Пора снова в дорогу.
Послышались стоны и недовольный ропот.
– А ну заткнуть свои вонючие пасти! – рявкнул Корд. – Еще кто вякнет, я ему так зубы в глотку вобью, что они в задницу провалятся. Шевелитесь! Живо!
Макрон с одобрением смотрел, как оптион, отвешивая тумаки и пинки тем, кто мешкал, живо побудил солдат построиться на дороге. Корд относился как раз к тому типу младших командиров, который центуриону нравился. Может, он и не такой смышленый, как Катон, но человек твердых правил, ревнитель строгой дисциплины, умеющий заставить солдат выполнять, что требуется.
Мысль о Катоне, однако, напомнила Макрону о цели этого патруля. Он поджал губы, постукивая своим командирским жезлом по утоптанной тропе.
Если бы они нашли Катона и остальных, что дальше? Полученный приказ требовал брать беглецов живыми, если удастся. Но, захваченные живыми, они представляли собой смертельную угрозу для Макрона. Он не мог не думать о том, что кто-то из этих легионеров наверняка попытается выторговать себе смягчение наказания, назвав имя организатора побега. Найдется проклятый болван, который попробует договориться, а Максимий наверняка за это ухватится. Или наобещает чего угодно, а потом откажется от своих слов или просто прикажет вырвать правду у пленника под пыткой, благо деваться тому некуда.
С другой стороны, если Макрон отдаст приказ разделаться с ними прямо здесь, на болоте, это неизбежно породит вопросы, ответы на которые будут напрашиваться сами собой. Не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы догадаться: за таким решением стояло желание побыстрее и навсегда заткнуть им рты. Кроме того, у Макрона вовсе не было уверенности в том, что он сможет убить Катона с Фигулом, окажись они в его руках. Ситуация была сложная, а необходимость вдобавок выполнять деликатное поручение Максимия усложняла ее и того больше.
Когда патруль двинулся по тропе за коренастым проводником, Макрон поравнялся с Кордом.
– Жарко приходится, а?
Оптион поднял брови.
– По возвращении надо бы искупаться, – задумчиво промолвил Макрон, заставив оптиона задуматься: что это – просто констатация факта или предложение?
– Искупаться… да, командир, это было бы то, что нужно.
Макрон кивнул.
– Особенно когда отмахаешь целый день по тропе через дерьмовое болото. Если мы вообще найдем этих ублюдков, я заставлю их пожалеть о том, что им вообще пришла в голову мысль о побеге.
– Да, командир, – с готовностью поддержал его Корд и плюнул на землю. – И им мало не покажется, а в первую очередь – тому ублюдку, который устроил этот побег.
Макрон бросил на него быстрый взгляд.
– Кем бы он ни был.
– Так точно, командир. Ему придется за все ответить. – Корд отмахнулся от назойливо жужжавшей у самого его носа большущей осы. – Да, он должен ответить.
Макрон помолчал, потом добавил:
– Думаю, ты понимаешь, почему командующий принял такое решение? Я насчет приказа о децимации.
Корд нахмурился, как будто задумавшись, а спустя момент пожал плечами:
– Может, и понимаю. Но все-таки не слишком ли это было сурово?
– Ты так думаешь?
Корд поджал губы и кивнул:
– Да уж конечно, командир. Мы ведь как дрались на реке: зубами и ногтями. Но их было слишком много, вот они нас и оттеснили. Иначе и быть не могло. Бывают сражения, в которых невозможно победить. Как же можно взять и вот так вот обречь на смерть сорок человек, чтобы наказать когорту только за то, что она не смогла совершить невозможное? Это просто безумие, вот что я скажу.
– Может быть. Но это ведь не оправдывает того, кто взял да и освободил их, не так ли?
– Нет, не оправдывает. Но позволяет его понять. – Корд взглянул Макрону прямо в глаза. – А ты не согласен с этим, командир?
– Думаю, ты прав. А сам бы ты мог это сделать?
Корд отвел глаза.
– Почем мне знать, что бы я мог, чего бы не мог… Я бы на сей счет об заклад биться не стал. А как насчет тебя, командир?
Макрон помедлил, прежде чем ответить:
– Для центуриона выбора тут нет. Это наша работа: укреплять дисциплину, даже если порой приходится совершать несправедливость.
– А если бы ты не был центурионом, командир?
– Не знаю, – ответил Макрон с виноватым, уязвленным видом. – И говорить об этом не хочу.
Корд бросил на него быстрый взгляд и из уважения к его рангу сбавил шаг и отстал. Патруль продолжал устало брести по дороге, а Макрон на ходу размышлял об отношении Корда к беглецам. Если уж суровый, с огрубевшим сердцем оптион сочувствует приговоренным, то сколько же найдется в когорте людей, испытывающих те же чувства? И ведь Корд не просто относился к ним с состраданием. Оптион намекнул на то, что и сам был бы не прочь помочь им спастись. И если такое отношение к этим событиям распространено среди личного состава достаточно широко, у Макрона есть надежда затеряться среди этого множества. Это облегчило бы для него бремя участия в побеге, по крайней мере временно. До тех пор, пока не выследили беглецов.
– Это здесь?
Макрон кивнул вперед, в направлении круглых хижин. Из-за жары над дорогой висело дрожащее марево, отчего казалось, будто ближайшая из хижин в полной тишине скользит по водной поверхности.
– Да! – энергично закивал проводник.
Двое мужчин лежали на земле, осторожно выглядывая из густой травы, росшей по обе стороны дороги. Впереди них дорога выходила к широкому участку, возвышавшемуся над уровнем окружающего болота. Большую его часть занимали ячменные поля с загонами, где, найдя хоть какую-нибудь тень, лежали утомленные жарой овцы. Их толстые бока поднимались и опадали. Макрону подумалось, что это удачное место для поселения, укрытое от всего мира и от глаз безжалостных грабителей из враждебных племен. В случае необходимости узкую дорогу, ведущую к сельским угодьям, легко перекрыть, чтобы отвадить любителей поживиться чужим добром. Однако за дорогой никто не наблюдал, да и рядом с хижинами не замечалось никаких признаков жизни.
Макрон взъерошил пятерней взмокшие от пота, липнувшие к голове темные кудряшки. Свой увенчанный гребнем шлем он перед тем, как поползти вперед с проводником, снял и отдал на хранение Корду. Избавление от тяжести нагревшегося на солнце металла и пропотевшего насквозь, из-за чего голова отчаянно чесалась, войлочного подшлемника было огромным облегчением.
Он указал пальцем вдоль дороги, назад:
– Пошли.
Корд и остальные в нетерпеливом напряжении дожидались возвращения Макрона с проводником. Когда они подошли, Корд вернул центуриону шлем. Тот натянул подшлемник, надел шлем и рассказал о том, что видел:
– Никакого движения. Вообще ни малейших признаков жизни.
– Думаешь, это ловушка, командир?
– Нет. Будь это ловушка, они попытались бы заманить нас туда, сделав так, чтобы все выглядело мирно и безобидно, пока они не преподнесут свой сюрприз. Нет, это место выглядит опустевшим.
– Заброшенным?
Макрон покачал головой.
– На полях урожай, в загонах домашний скот. Вот что: мы войдем туда строем и будем сохранять его, пока не убедимся, что никакой опасности нет.
Когда патруль проходил между двумя ближайшими хижинами, легионеры подняли свои щиты, настороженно озираясь по сторонам и гадая, откуда может последовать нападение. Однако вокруг царила тишина, казалось, лишь усугублявшая общую гнетущую атмосферу с ее духотой и жарой. Макрон поднял руку.
– Стой!
Стук сапог, и строй замер. Макрон указал на самые большие хижины.
– Обыскать их! По двое на каждую!
Легионеры, разбившись на пары, осторожно направились к туземным жилищам, Макрон же тяжело опустился на шершавый пень, на котором местные жители кололи дрова. Он потянулся за фляжкой и уже собрался вытащить пробку, когда из ближайшей хижины донесся крик:
– Сюда! Сюда!
Потом из темного входного проема, пятясь, появился легионер, зажимавший руками рот и нос. Макрон выронил фляжку, вскочил и бросился к солдату.
По приближении в ноздри ему ударил запах разложения, и он непроизвольно остановился. Легионер, слышавший сзади шаги, обернулся к центуриону.
– Докладывай!
– Трупы, командир. Полная хижина.
Макрон отстранил легионера, сглотнул и, морщась от вони, заглянул внутрь, держась при этом сбоку от входа, чтобы не заслонять падавший снаружи свет. Внутри с жужжанием вились тучи мух; трупов же, валявшихся в центре хижины, словно брошенные куклы, было около десятка. Оставив свой щит у дверного проема, Макрон ступил внутрь, подошел к мертвым телам и, борясь с рвотными позывами, опустился на колени. Там было трое мужчин, один из них древний старик, а остальные – дети. Они лежали в неестественных позах, но лица с открытыми невидящими глазами под густыми шапками взъерошенных, как это всегда бывает у кельтских юнцов, волос повреждены не были.
На лица мертвецов упала тень, и, оглянувшись, Макрон увидел заглядывавшего в проем Корда.
– Иди сюда, оптион.
Корд неохотно двинулся вперед и присел на корточки рядом с Макроном.
– Что тут случилось, командир? Кто это их? Каратак?
– Нет, не он. – Макрон печально покачал головой. – Посмотри на раны.
Все были убиты колющими ударами, одним или последовательной серией – так убивают вооруженные короткими мечами легионеры.
– Кельтские воины предпочитают рубящие удары, используя тяжесть своих длинных клинков.
Корд уставился на него, нахмурившись.
– Ну и кто же это сделал? Один из наших патрулей?
– Нет, не думаю. Но все равно здесь поработали римляне.
Командиры обменялись невеселыми понимающими взглядами, потом Корд снова взглянул на тела.
– А где женщины?
Прежде чем Макрон успел ответить, прозвучал новый крик. Они вскочили и выбежали из наполненной трупным запахом хижины, испытав огромное облегчение, когда смогли глотнуть более чистого воздуха. Макрон сделал несколько глубоких вздохов, очищая легкие, и увидел у другой стоявшей неподалеку хижины легионера, призывавшего командира, размахивая метательным копьем:
– Еще тела, командир. Там, внутри.
Корд, опередивший его на несколько шагов, заглянул в хижину первым, замер, потом отступил от входа и повернулся к центуриону:
– Вот и женщины, командир.
– Мертвые?
Корд отступил в сторону.
– Сам взгляни, командир.
Макрон, хоть его с души воротило, заглянул в хижину и увидел в сумраке три обнаженных женских тела. Одно принадлежало почти девочке. Все три были убиты теми же колющими ударами, лица взрослых женщин покрывали кровоподтеки, а у одной из них отрезали грудь – на ее месте осталось жуткое кровавое месиво. У Макрона при виде этого кошмара сжалось сердце. Что здесь произошло? Сделать это могли лишь люди Катона, но он бы никогда ничего подобного не допустил. Во всяком случае, тот Катон, которого он знал… Вывод был прост: Катон более не контролировал беглецов. Или, промелькнула в сознании Макрона мрачная мысль, его люди распустились потому, что Катона с ними больше нет.
Глава 32
В последующие дни Каратак посылал за Катоном чуть ли не каждый вечер, продолжая удовлетворять свое любопытство, задавая вопросы. На второй вечер он предложил центуриону угоститься, и тот, не в силах совладать с голодом, уже готов был вонзить зубы в баранью ногу, но вдруг остановился. Дразнящий запах жареного мяса заполнял его ноздри, и ему стоило невероятных усилий опустить руку и положить угощение обратно на плоское деревянное блюдо, которое придвинул к нему по полу Каратак.
– В чем дело, римлянин? Боишься, что я тебя отравлю?
– Нет. Но раз мои люди голодают, должен голодать и я.
– Правда? – Каратака это, похоже, позабавило. – Почему?
Катон пожал плечами:
– Центурион обязан сносить все тяготы вместе с солдатами, иначе он утратит их уважение.
– Откуда они об этом узнают? Ты голоден. Вот и угощайся.
Катон снова взглянул на баранью ногу, чувствуя, как увлажняются его десны. Он представил себе вкус мяса, искушение накатило на него с ошеломляющей силой, которой невозможно было сопротивляться, но следом пришло шокирующее осознание того, что он слабый человек, не властный над собственными телесными потребностями. Не желая потакать слабости, Катон собрал всю свою волю, крепко сжал за спиной кулаки и в конце концов заставил себя покачать головой.
– Нет, пока мои люди голодают…
– Ну, дело твое, центурион.
Каратак потянулся вниз, взял голяшку и швырнул ее лежавшей, свернувшись у стены, охотничьей собаке, так, что ее задело по морде. Псина удивленно взвизгнула, но тут же сообразила, что к чему, ухватила нежданную добычу мощными челюстями и, придерживая конец мохнатой лапой, вгрызлась в мясо. Катона, у которого сводило живот от голода, при виде облизывающего мясо длинного розового языка чуть не замутило, и он поспешно отвернулся, снова устремив взгляд на вражеского вождя.
Каратак смотрел на него внимательно, не без удивления.
– Хотел бы я знать, многие ли центурионы поступили бы таким образом?
– Все, – мгновенно ответил Катон, и Каратак рассмеялся.
– На мой взгляд, в это трудно поверить. Мне вообще кажется, римлянин, ты вовсе не типичный представитель своего народа и армии, хоть и пытаешься им казаться.
Катон расценил это как своего рода комплимент, несмотря на упрек в притворстве.
– Да, я вовсе не типичный. Большинство центурионов куда лучшие солдаты, чем я.
– Ну, тебе, конечно, виднее, – ухмыльнулся Каратак. – Но если ты худший из них, то мне и вправду следует опасаться за исход своего дела.
Он оторвал от другой бараньей ноги полоску мяса и начал медленно жевать, рассеянно поглядывая на тени между потолочными опорами хижины.
– Знаешь, я вдруг поймал себя на том, что гадаю, а способны ли мы вообще превзойти таких людей. Я видел, как тысячи и тысячи моих опытных воинов умирали под ударами ваших мечей. То были лучшие представители поколения, таких мы больше уже не увидим. А великое ополчение всех племен скоро станет не более чем воспоминанием тех немногих, кто еще жив и сражается на моей стороне. Что же до прочих… по всей земле звучат причитания их жен и матерей, притом что гибель принесла им лишь честь и славу, но не привела к победе. Но если наша борьба тщетна, что проку в том, чтобы умереть с честью. Это всего лишь жест. – Он перестал жевать и выплюнул хрящик.