Тяжелый запах встречал еще вблизи врат, ибо не все поместились по ту сторону стен, многие предпочли разбить шатры или ночевать на телегах здесь, а в крепость войти, только увидев приближающихся артан. В самой Белой Веже полное столпотворение: площади и даже улицы запружены телегами, доверху нагруженными скарбом, всюду горят костры, всюду жарят и варят еду. В доме правителя, довольно скромном, место нашлось только для самых знатных, в домах же знатных местных разместился люд попроще, который мог заплатить за приют. Остальные жгли костры, затевали драки, с вызовом посматривали на выходящих из домов, кричали в спину, что артане в первую очередь вешают тех, у кого перья на шапках…
Наместник облачился в доспехи, как и вся его стража, выехал па площадь, осмотрелся заново. Он еще помнил время, когда это была просто крепость, чистая и строгая, а сейчас он ехал оглохший от гула, криков, песен, ругани, криков животных. Воздух стоит тяжелый, затхлый от нечистых испарений. Всюду разные лица, разные одежды, ибо среди однотонной одежды голубого цвета, какую предпочитали в этом городе, пестрели красношапочные жители Нижней Куявии, одетые в желтые рубашки дрягинцы, а когда наместник проехал в центр, там оглушило разноцветье пестрых долечан, что одевались, будто мечтали превзойти по яркости и цветистости радугу.
Завидя его на коне, повсюду ликующе кричали, вскидывали шапки. Сразу пошли толки, что бы это значило. То ли наместник поведет полки навстречу артанам, то ли будут отсиживаться здесь, за неприступными стенами. Правда, сейчас набежало столько народу, что все сожрут за неделю, всего на пару недель хватит скота, даже коней можно будет резать и есть, словно дикие артане, ну а потом как?.. Выйти и биться, когда уже отощают так, что от ветра будут шататься?
Наместник смотрел на все сборище, огромным усилием делал лицо приветливым. Все это помеха, но он обязан защищать этих людей. Это они содержат армию и его самого, они дают деньги на доспехи и оружие, они же поставляют своих сыновей в ряды его войска.
Народу в крепости, как он отметил, немало, но по большей мере это все прибывшие с земель Нижней и Средней Куявии, куда уже вступили артане. Беглецы настолько уверовали в несокрушимость крепостных стен, что наотрез отказались присоединиться к обозу, что направлялся к столице. Напрасно наместник уверял, что это не обычный набег расшалившегося соседа, вся Артания идет войной, но бер Ряска из рода Ягеллов, володарь земель в Средней Куявии, заявил с веселой надменностью:
– Если кто сюда и доберется, тех мы изловим и украсим ими стены, ха-ха!
Его приближенные довольно вопили и потрясали мечами. Наместник сказал невесело:
– Что вы не дали ему отпор сразу?
– Мы были не готовы, – заявил князь с достоинством. – Они вторглись раньше, чем мы успели собрать войска.
Наместник стиснул кулаки, о вторжении артан все знали и говорили задолго до того, как они вторглись.
– Ладно, – ответил он сдержанно, – а если он возьмет крепость?
Ряска сказал громко, в расчете на своих сторонников:
– Тогда вам лучше идти в огородники, дорогой бер! Мы прибыли сюда, уверенные, что вы не просто удержите крепость, но и разобьете этих варваров!
Наместник подумал, проговорил задумчиво:
– Вы старше меня, знатнее, у вас более именитый род… Вас уважают, ценят, к вашему мнению прислушиваются… А что, если в самом деле передать командование крепостью вам? Все-таки бер Ряска, что командовал тысячей тяжелой панцирной конницы, – это не какой-то простой бер Голован!
Ряска, что кивал и раздувался при каждом слове наместника, при последних словах вздрогнул, глаза округлились, однако среди его сторонников поднялся радостный крик, в воздух взлетели шапки. Наместник смотрел в ожидании ответа, и князь выпятил грудь, сказал значительно:
– Надо обдумать. В любом случае ваше предложение правильное, достойное!.. Опыт и знания надо уметь ценить, вы это сделали. Я в самом деле без бахвальства скажу, что одного моего имени артане страшатся, как и славы тоже. Они все помнят мои славные подвиги…
Наместник воспользовался паузой, пока Ряска придумывал себе славные подвиги, сказал с нажимом:
– Значит, вы принимаете руководство крепостью?..
Со всех сторон клич раздался еще громче. Хором выкрикивали здравицу беру Ряске, бросали в воздух не только шапки, но и булавы. Ряска посмотрел исподлобья, наместник улыбается хитро, и, вспыхнув, сказал громко:
– Да, я принимаю!..
Наместник поклонился.
– Вот и хорошо, – сказал он елейным голосом. – Артанское войско разделилось на три отдельные армии, одну ведет Аснерд, вторую – Щецин, а третью – Придон. Увы, сюда как раз идет Придон. Я его видел, разговаривал, но… теперь это совсем другой человек. Я думал, что хорошо его знаю, но… ошибся. Я полагал, что такой молодой и отважный не в состоянии командовать даже десятком… Но он ведет и умело управляет огромным войском! Сейчас оно в двух сутках пути от Белой Вежи, но, возможно, уже и в сутках.
Ряска отмахнулся:
– Ерунда. Артане не умеют брать даже курятники. Тем более им не по зубам такая крепость. Они разобьются о наше мужество, как волны прибоя разбиваются о гранитные скалы! А кто уцелеет после этой кровавой для них осады, мы тех развесим вдоль стены. Не хватит места – развесим на деревьях. В лесу веток хватит, ха-ха!
Наместник преувеличенно низко поклонился, в глазах и на лице смирение, почтение, даже благоговение. Он отбыл, а на площади началось ликование сторонников Ряски, зажгли костры, начинали забивать для пира скот.
В этот же день, к полудню, наместник выехал через северные ворота с небольшим обозом, куда сложил все самое ценное, а в крытую коляску посадил жену и двух детей. С ним было всего десять всадников, больше взять не решился, чтобы не обвинили в предательстве интересов Куявии.
Бер Ряска только к вечеру обнаружил, что наместник его перехитрил и обвел вокруг пальца. Он, князь, намеревался использовать огромный опыт наместника, его умение оборонять крепость, все равно слава досталась бы ему, Ряске, но эта сволочь подстроила так, что и руководство он принял по своей воле, и не успел указать наместнику его новые обязанности…
Обоз наместника двигался с черепашьей скоростью. Десяток воинов чувствовали себе беспомощными, артане на их легких конях, может быть, уже пронеслись, как на крыльях, до самых гор, потому на ночь прятались в лесу, даже днем старались ехать по низинам, балкам, избегая дорог.
Артане, как понимал наместник, легко бы догнали, если бы не делали длинные рейды в стороны, захватывая и сжигая города, дабы не оставлять за спиной вражеские гарнизоны.
На второй день, как он покинул Белую Вежу, к ее стенам подошли артане. Никто не скажет, как держался бер Ряска, вел ли себя мужественно или же умер трусом. Но лучше считать, что защищался мужественно, а погиб на стене, защищая ворота. Двое суток крепость еще держалась, но огромные катапульты бросали через стены кувшины с горящим маслом, даже бочки со смолой, что поджигали сразу несколько домов, огромными камнями рушили стену, выбили ворота.
Все население и даже воины бросились гасить пожары, и тогда артане ворвались в казавшуюся неприступной крепость. Разъяренные упорным сопротивлением, они вырезали всех защитников, разграбили город и перебили всех, кого отыскивали даже в подвалах, на чердаках. Пьянея от крови и безнаказанности, детей поднимали на пиках, с женщин срывали одежду, насиловали прямо на площадях, отпускали, строго-настрого запретив одеваться, ибо все куявы – животные, свиньи, а свиньи должны ходить голыми.
На второй день Придон вывел всех до единого из крепости, а Вяземайт сказал торжественно:
– Взгляните на эту… черную вежу!.. Отныне она такой и останется – черной. И будут ее звать Черной Вежей, ибо для куявов день стал черным.
Закопченные, почерневшие от дыма и гари развалины крепости чернели на нежном голубом небе, как грех, как проклятие, как преступление.
Придон оглядывался на горящую крепость с отвращением. До этого он водил отряды удальцов, отважно сражался, захватывал богатую добычу, всякий раз покрывая себя и своих людей славой, но города в прошлые лихие налеты брать не приходилось. Знал, как захватывают, слышал от старых воинов про все уловки, запоминал, жадно схватывал все, что рассказывали о воинском умении, приемах, хитростях, ловушках, но в рассказах всегда было больше славы, отваги, и совсем опускались всякие мелочи вроде избиения безоружных. А сейчас уже не удастся свалить на то, что бесчинствует куявская чернь. В Белой Веже обошлось без этих ублюдков, но, теперь уже видно, бесчинство заразно. Как ни закрывай глаза, но признайся хотя бы себе, что убивали, насиловали и бросали в огонь вопящие жертвы сами охмелевшие от крови и безнаказанности артане.
Он молча повернул коня, Крок крикнул удивленно:
Он молча повернул коня, Крок крикнул удивленно:
– Куда? Там пустой лес!
– Поохочусь, – буркнул Придон.
Конь пошел вскачь, деревья приблизились, ветка хлестнула по лицу, и внезапно в самом деле решил найти след какого-нибудь зверя и погнать через буреломы, завалы, овраги. Может быть, из памяти уйдет или хотя бы отодвинется на задний план этот горящий город с окровавленными трупами на улицах, с обесчещенными женщинами и с их мужьями, распятыми на дверях своих домов.
Дорожка повела в густой лес, Придон тут же повернул коня и пустил в чащу, избегая дороги, но вскоре наткнулся на хорошо утоптанную тропу, она прихотливо вилюжилась между деревьями, он пустил коня напрямик, наконец-то нехоженое место… и снова наткнулся на тропку, явно не звериную, а протоптанную людскими ногами.
Озлившись, не стал больше ничего искать, дал коню свободу, тот потрусил легкой рысцой, взмахивал гривой, на ходу срывал гребешки высоких трав.
Дорога вилась через лес прихотливо, по своим законам, Придон ничего не замечал, вздрогнул, только когда впереди молодой статный дуб и яркая рябина, обнявшись ветками, никого не замечая, перешли через тропку, счастливые, а птицы кричали вслед веселое, звонкое, задорное, а то и вовсе игривое, намекающее.
Горечь плеснула в сердце желчью, там застонало, скукожилось. Он поморщился, чуткий конь остановился, терпеливо ждал, пока хозяин слезет, подобно старику, цепляясь за седло.
Придон шлепнул его по толстому крупу:
– Далеко не уходи…
Конь повернул голову и смотрел добрым коричневым глазом. Придону почудились в глазах коня тревога и беспокойство.
– Просто посижу, – сказал он. – Понимаешь, посижу. Почему-то именно в леса уходят, когда хотят подумать. А ты пока травку щипай, тебе думать не надо. Ты – счастливый.
Он осторожно опустился на пенек, тот окружили плотненькие, как простолюдины в давно не воевавшей стране, боровички, чуть дальше собрались в группу тонконогие аристократичные опенки, по всей поляне ажурный папоротник, зеленеют листочки земляники, уже отцвела, скоро покраснеют ягодки… Смутно подумалось, что боровичкам вроде бы еще рано, что за лес такой, не колдун ли где поблизости…
В голове шум и смутные образы, где и лицо Итании, и скачущие кони, и горы, степь, пожары, блеск топоров, слышен грозный рев, но это не людской, не звериный, что-то вроде морского прибоя, но мощнее…
Посвежело, он поднял голову, небо темнеет, из-за верхушек деревьев наползают сизо-черные тучи.
– Ко мне, – позвал он, поднимаясь. – Видно, не всякий, кто уходит в лес, становится мудрецом.
Конь подбежал с готовностью, Придон прыгнул с разбега, ухватил повод, конь тут же с настобурченными ушами пошел подпрыгивающим галопом. Деревья мелькали, как прутья плетня, над головой то и дело проносились суковатые ветви, Придон пригнулся к конской шее, чувствуя надежное животное тепло.
Мягкий стук копыт сменился сухим, деревья разбежались в стороны, как вспугнутые воробьи, конь выметнулся на широкую, прокаленную солнцем поляну, даже не поляну, а обширное поле, окруженное лесом, только что никем не вспаханное, не засеянное.
В спину толкнуло свежим ветром, над головой прогрохотал гром, блеснула молния, и снова грянуло, ближе и ниже, словно некто гнался за ним на облаке и метал громовые стрелы.
Справа на поле обрушился ливень, двинулся наклоненной стеной, и тут сзади на плечи, на голову, на спину будто вылили ушат ледяной воды, прямо из проруби, Придон невольно вскрикнул, захохотал, конь под ним уже не шел галопом, а летел над землей, вытянувшись в струнку.
По всему полю земля сперва взлетала фонтанчиками пыли и грязи. На диво крупные капли били по голове, как камешки из пращи, потом все поле превратилось в мелкое кипящее фонтанчиками озеро. Далекие горы, лес и даже ближний кустарник скрылись за водяным занавесом, холодным и острым, как настой жги-травы.
Тучи двигались не плоские, а стеной, и по этой стене жутким шипящим зигзагом пробегали огненные молнии, похожие на трещины в скале, где просвечивает расплавленное золото. Следом обрушивались грохочущие удары, земля подпрыгивала, мир глох, звери глубже забивались в норы, и даже конь вздрагивал и приседал на круп.
Придон оглох от грохота, ослеп от нещадного блеска молний, потом как-то разом ливень стих, сквозь поредевшую завесу падающей с неба воды проступил ближний лес, затем и дальний, а потом между деревьями показалась покосившаяся избушка. Конь всхрапывал, бока в мыле, клочья пены на удилах. Можно бы, конечно, мелкой рысью вернуться в стан, если отыщет дорогу, но тучи не расходятся, двигаются, как герои-поединщики, присматриваясь друг к другу, темнеют от злости еще больше.
Он соскочил у крылечка, бросил поводья на крюк коновязи, для верности еще и замотал. Конь забрызган грязью по брюхо, будто плыл через болото, да и у него сапоги в грязи до колен, будто бежал наперегонки с конем. Крыльцо пошатывалось под его весом, из прогнивших досок чвиркали мутные струйки желтой воды.
Он кое-как почистил подошвы о ступеньку, подобрал толстый прут и поснимал липкие лепехи, что как чехлы пытались охватить низ сапог. Из дома никто не вышел, хотя он топал и гремел, да и конь прямо перед окном, а такое безлюдье кому понравится. Придон наконец насторожился, поглядывал на дверь, опустил ладонь на рукоять топора. Дверь чуть-чуть приоткрыта, внутри дома чернота, здесь, на крыльце, даже безопаснее, хотя тучи снова собираются в кучу, громоздятся одна на другую, вжимаются одна в одну, становятся тяжелее, плотнее, вот уже плотность камня…
По всему западному краю вспыхнуло красным огнем, полнеба сразу загорелось, затрепетало, словно крылья небесной бабочки, и погасло, а много позже докатился басовитый гул.
– Есть кто-нибудь? – крикнул он громко.
Не дождавшись отклика, толкнул дверь, шерсть на загривке встала дыбом, из полумрака блеснули желтые глаза хищного зверя, а над головой бесшумно пролетело нечто крупное, ощутил движение воздуха и запах зверя.
Быстро привыкающие к полумраку глаза вычленили крупного кота на поперечной балке, смотрит враждебно, выгнув спину, глаза горят, как плошки. Скамья перевернута, к тому же разрублена молодецким ударом. Обломки стола, а у самого очага застыло на полу скорченное тело старухи с жидкими седыми волосами.
Он обвел взглядом все помещение. Сильно пахнет лечебными травами, на стенах покачиваются под порывами проникающего через раскрытую дверь ветра пучки трав, корешков. Горшки и чаши разбиты до единой, на полу еще не просохли лужи.
Кот подвигался на балке, лег, желтые немигающие глаза следили за человеком, как за очень крупной мышью. Наверное, вернулся недавно, такого кота убили бы сразу. Спутники колдунов и колдуний еще опаснее, через них колдуны черпают свою недобрую силу. При всяком колдуне есть либо летучая мышь, либо черный кот, либо еще какая ночная дрянь, для связи с силами Тьмы…
Он поколебался, но отвращение к новому убийству внезапно наполнило сердце. Он снял с рукояти топора пальцы, повернулся и вышел в чистый послегрозовой мир. Ничем этот кот уже не опасен, ибо сам не колдует, а после того, как здесь промчались артане, вырублены не только колдуны, но даже их дети в колыбели. А коты столько не живут.
Синие глаза мелких луж стыдливо смотрели из-под густых зеленых ресниц в такое же синее небо. Конь мчался легко, сочная трава мягко шелестела по ногам, по брюху. Далекий лес приблизился, деревья разбежались, конь понесся резво, но лес не кончался, а все дорожки и тропки этого исхоженного куявами леса стерлись мощным дождем, конь сам перешел на рысь, Придон начал посматривать на небо.
Тучи разошлись, выглянуло умытое чистенькое, как очищенное круто сваренное яичко, солнце, но уже перешло на западную сторону неба.
Когда же они продрались на нечто подобное дороге через лес, багровое зарево стояло над западной частью леса. Конь храпел, покачивался от усталости. Над головой вились безобидные комарики-толкунцы, а небезобидные бросались как голодные коршуны, вонзали клыки в руки, шею, щеки.
Дорога тянулась разбитая, изъезженная, так что наверняка вскоре не за этим поворотом, так за следующим окажется селение. Скорее всего дрябовичей, как он уже слышал, хотя и веспяне селятся иной раз в лесу… Конь чуть приободрился, ступал быстрее, принюхивался, как пес, чуя близкое жилье.
Впереди в полутьме мелькнуло. Придон бросил руку на рукоять топора, крикнул злым голосом:
– Вылезай! Иначе сейчас же всажу стрелу!
Конь так же ровно шел вдоль кустов. Ветви зашатались, шагах в пяти дальше по дороге из кустов выполз человек, умоляюще раскинул руки:
– Не стреляйте! Я только…
Он осекся, увидев, что у всадника со страшным голосом в руках нет лука. Придон рассматривал человечка с брезгливостью. Не услышал, что его догоняет всадник на топочущем коне, а когда наконец услышал, то прыгнул в кусты так, что завяз, как муха в паутине.