Иоанна Хмелевская Бабский мотив
— Послушай-ка, — с порога заявила Мартуся, вернувшись с деловых переговоров. — На твоей помойке под ивой валяется какая-то баба.
Это ведь у тебя там помойка, да?
Я посмотрела на иву. Начинало темнеть.
— Теоретически — помойка, хотя с мусорщиками я пока не договорилась. А что?
— Я же говорю: там баба валяется.
— Ну и что?
— Может, сделать что-нибудь? Вдруг она пьяная?
Смысл ее слов до меня по-прежнему не доходил, очень уж я была сердита.
— И что дальше? Тебе ее жалко, что ли?
Пусть себе протрезвеет в зеленых кущах. Никто ее там не задавит… Она вдоль валяется или поперек?
Мартуся рассеянно огляделась в прихожей, повесила сумку на вешалку, закинула на шкафчик стопку папок и сменила свои туфельки на мои шлепанцы.
— Скособочившись. Этак геометрически. Вообще-то на проезжую часть она не высовывается.
Слушай, а тебя что, это вообще не трогает? В конце концов, твой же дом, твоя ива, твоя помойка!
— Ничего иве не сделается. А вот насчет бабы…
Я задумалась. Не будь я так зла по самым разным причинам, повела бы себя как нормальный человек. Но злость во мне просто кипела, я ненавидела весь мир, бабу, даже собственную иву, которая, ей-богу, в жизни мне ничего плохого не сделала. Правда, один раз попыталась выколоть глаз, но тут уж я сама виновата.
Мартуся неуверенно переминалась на пороге кухни.
— Может, сходить посмотреть на нее поближе? А то потом скажут, что у меня галлюцинации всякие. Если бы она лежала на моей помойке, я бы в окошко хоть выглянула.
— В окно помойку не видно. Ну ладно уж, пойду гляну.
И тут меня осенило:
— Слушай, я ее сфотографирую! На всякий случай. Чтобы про меня тоже потом не говорили насчет галлюцинаций, к тому же хватит с меня чужих машин у моего забора. Где фотоаппарат?
Мы выскочили на улицу как были — в тапочках. К счастью, погода стояла сухая, а до помойки от калитки было метров десять. Фотоаппарат я настроила на ходу.
Действительно, у моего мусорного сарайчика лежала скорченная фигура, на первый взгляд — женщина. В черных брюках. И что это бабы так упрямо носят портки? Ну ладно, взбесились они на почве эмансипации, к власти рвутся — так пусть себе властвуют на здоровье, но для этого нужна совсем не та часть тела, которую в штаны облачают, властвовать можно и в юбке… Рыжие патлы заслоняли лицо, из-под брюк торчали туфли на высоких шпильках. Да уж, тут не ошибешься — женщина. Патлы и портки еще ни о чем не говорят, но на этаких каблучищах мужики не ходят. Слава богу, хоть на такое они еще не способны.
Я сделала два снимка, сверкнув вспышкой.
Потом с большой неохотой согласилась подумать, как быть дальше. Мартуся маялась у меня за спиной.
— Тебе не кажется, что она как-то не так выглядит? — встревоженно шипела она. — Вдруг ей плохо, мы с тобой тогда настоящими чудовищами окажемся. Причем нечеловеческими.
— Если она не криминальный элемент, то мы с тобой можем не тратить свое человеколюбие, — холодно парировала я. — Только преступников в нашей стране полагается жалеть, холить и лелеять. Я могу позвонить, если этот паршивый мобильник хоть с кем-нибудь меня соединит. Господи, тебе обязательно надо было вылезать из машины и натыкаться на нее?!
— Необязательно, — с готовностью признала Мартуся. — Но она как-то случайно попалась мне на глаза, вот я из любопытства и подошла…
— Мало того, что ива свисает, так баба еще и травкой прикрылась. Это полынь с лебедой, я сама их повыдергивала из этой песчаной горки.
Видишь, это совсем не песок даже, а мой хваленый садовый чернозем.
— Так ты что, сама прикрыла?
— Кого? Чернозем?
— Да нет же, бабу эту.
— Ты считаешь, что она тут три недели валяется? Я сорняки полола три недели назад!
Неужели не видно, что они совсем высохли!
— Я в сорняках не разбираюсь, — жалобно вздохнула Мартуся. — Но ты права, тетку они слегка прикрывают.
Мы еще немного постояли, вглядываясь в распростертую фигуру.
— Тадеуш сегодня приедет? — вдруг спросила Мартуся.
— Приедет, черт побери, но к вечеру. Он уже приезжал сегодня и уехал, я потому и злая. По второму разу подписывать всякую чушь! И Витек явится — в уши мне капать насчет сигнализации…
Такую ерунду без меня сделать не могут!
— Но ведь платишь за это ты!
— Ну и заплачу! Ты что, видела когда-нибудь, чтобы я изо дня в день трескала черную икру, фазанов в малаге и устриц?
— Устрицы — трескала…
— Так ведь это не здесь, а во Франции! На берегу Атлантики! Там они дешевле картошки!
— Дешевле, дешевле, успокойся, — поспешно согласилась Мартуся. — А какое отношение…
— А такое, что я на жратву не трачусь! Ты у меня меха с брильянтами видела?!
— Ну не знаю, если эта твоя куртенка — меха…
— По институтам красоты я не бегаю, на одежду плевать хотела, драгоценности мне до лампочки, бутылка водки у меня по три года стоит непочатая, а шампанское с прошлого года лежит.
Так на что мне деньги тратить…
— На пиво… — робко подсказала Мартуся.
— Ты что, сдурела? Сколько я того пива выпью? Три бочки, что ли? И где мне его хранить? Оно мне вообще вредно, без тебя я его почти в рот не беру. Ну хорошо, — смилостивилась я, — на вино трачусь. Дорогущее оно, конечно, но кабы я лакала в день по бутылке, ты давно бы уже ко мне на могилку ходила, потому как излишек вина тоже во вред. Они и впрямь считают, что я поскуплюсь на дурацкую сигнализацию?!
— А на что тебе, собственно, сигнализация?
У тебя ворам и поживиться почти нечем.
— Потому что воры — дураки, — мрачно объяснила я. — Думают, у меня тут полон дом сокровищ несметных. У нормального человека они наверняка и были бы. Зато у меня есть компьютер, а в нем все мое добро, ворам оно ни к чему, а для меня — смысл жизни. На эту дурацкую зип-дискету я переписывать не умею, то есть умела, но забыла как, и терпения у меня на нее не хватает. Ну и машина моя, конечно.., холера им в бок, далась им моя машина!
— Так и будем здесь и сейчас на эти темы…
Все это время мы стояли на утоптанной дорожке, в двух метрах от лежащей на помойке фигуры, начисто забыв, зачем сюда пришли.
Я опомнилась.
— Как думаешь, она жива? — подозрительно спросила я. — Куда звонить, в полицию или в «скорую»?
— Я проверять не буду, и не проси! — всполошилась Мартуся. — Хочешь — сама ее пощупай.
— Не хочу.
— Тогда звони туда, куда дозвонишься. Нам обязательно здесь стоять или можно звонить из дома?
— Телефон дома, — подумав, ответила я, — так что считай, что с этим мы разобрались. Кстати, а ты со своими делами разобралась?..
В кухне наше шоу продолжилось. Мой мобильник работал либо в кухне, либо на терраске за домом, но на терраске нас наверняка караулили бездомные кошки, относившиеся к моим выходам на улицу как к появлению официанта с подносом.
Сейчас мне было не до котов, кормить их я собиралась позже, так что лучше уж звонить из кухни.
Мартуся, которая приехала в Варшаву из Кракова на пару дней, слегка оголодала от последних впечатлений и принялась шуровать по кастрюлям, навалила себе в тарелку бобов, сверху пришлепнула куриную ногу. Она что-то там пискнула про салатик, но никакого салата у меня и в помине не было, так что я посоветовала ей ограничиться лимоном.
Ожесточенно долбя по кнопкам телефонной трубки, я наконец дозвонилась до полиции, вежливо представилась и забубнила:
— Простите, пожалуйста, что я вам вечно жизнь отравляю, но со «скорой» меня не соединяют, а у моего дома валяется чужая личность, пола, скорее всего, женского, в каком состоянии — не знаю, так что я рассчитываю, что вы прихватите и врача. Городских телефонов здесь нет, поэтому поторопитесь, прошу вас. Номер моего мобильного есть, наверное, у всей варшавской полиции…
А Мартуся все это время тараторила как заведенная:
— Слушай, какие бобы шикарные, с ума сойти! Кстати, курица тоже роскошная! А знаешь, с лимоном в холодном виде — отличная идея…
Можно мне пива? Так вот, слушай, это же настоящее чудо, мне самой не верится. Я оставила им сценарий, мы даже его обсуждали, договор подпишем на той неделе. Где этот чертов Тадеуш?
Пусть проследит за всем, это и тебя касается, я у тебя побуду, если не помешаю…
Тут Мартуся прервалась, поскольку набила рот едой, так что, покончив с полицией, я смогла вклиниться в ее монолог:
— Я тебе всегда рада, особенно сейчас.
Я договорюсь с ветеринаром, и мы хоть одну кошку изловим!
Мартуся чуть не подавилась.
— У тебя есть кошка?!
— Тринадцать, если быть точной, но две не в счет. Четырех я уже обработала.., нет, даже пятерых.., значит, остается восемь, причем с одной надо срочно разобраться. Нет, что я говорю, остается шесть. Хотя, может, и семь, потому как я их не могу пересчитать, они все время меняются.
Но эту паршивку надо непременно изловить.
Мартуся с трудом проглотила последний кусок курицы и вскочила с табуретки. Сидела она очень неудобно, боком, предпочитая почему-то есть у буфета, а не за кухонным столом, как нормальный человек.
— И что ты с этой одной паршивкой намерена сделать? — опасливо спросила она, ставя тарелку в мойку. — Приготовить?..
— Не суй ничего в раковину, у меня посудомоечная машина. Не готовить, конечно, а стерилизовать. А то на будущий год у меня здесь будет сто сорок восемь кошек, я уже высчитала.
Котят я топить не стану, лучше уж сама утоплюсь.
Значит, надо операцию, под наркозом, культурно.
— А что ж ты ее сама не поймаешь?
— Потому что они мне доверяют, и я не могу предать их.
Кошками мы увлеклись настолько безоглядно, что о бабе на помойке забыли окончательно и бесповоротно, поэтому полиция застала нас врасплох. Откуда ни возьмись на пороге вдруг нарисовались трое полицейских, в том числе один мой знакомый, по-моему, комиссар. Я упорно не могу разобраться с новыми их званиями, слишком уж привыкла к сержантам, поручикам, капитанам и полковникам. К тому же сейчас полиция предпочитает щеголять в гражданском, что окончательно путает все карты. Но мне почему-то казалось, что этот в пиджаке — комиссар, мы уже с ним пару раз общались — из-за непонятного пристрастия угонщиков к моей машине. Словно других «тойот» на свете нет!
— Сейчас приедет бригада, — сказал он вместо приветствия. — Кто ее нашел? Кто-то из вас?
— Может, пройдем в гостиную? — предложила я. — Тут сесть негде, а я стоя беседовать не умею.
— Чего там находить, и находить нечего, достаточно было посмотреть, — поддержала меня Мартуся. — Лежит вроде как под ветками, но сверху.
— Ну хорошо, кто из вас увидел ре?
Мартуся честно призналась, что она. Мы устроились за столом, хотя комиссар предупредил, что пока это не официальные показания, протокол он напишет позже.
— Так когда вы ее увидели?
— Когда?.. Когда приехала, наверное. И ты сразу начала звонить.
— Не сразу, — поправила я. — Сначала мы вышли посмотреть, а потом я возилась с мобильником минут десять, не меньше. Получается… Господи, какую чушь я несу, я же видела, как ты подъехала, часы у меня под носом, а я все время на них поглядывала, потому что как раз тебя ждала. Когда ты подъехала, было ровно семнадцать сорок восемь, то есть семнадцать сорок две, у меня часы спешат на шесть минут. Значит, ты ее увидела в семнадцать сорок две с половиной.
— А почему с половиной? — изумилась Мартуся.
— Ты же не кинулась к ней сломя голову и истуканом в машине тоже не торчала, вела себя как обычно. Вылезла, заперла машину, подошла…
Где-нибудь с полминуты это заняло.
Комиссар, должно быть, согласился, потому что покивал.
— Вы там что-нибудь трогали?
— Абсолютно ничего никто из нас не трогал, — решительно ответила я. — А что с ней?
Больная, пьяная, мертвая?
— Мертвая.
— Господи Иисусе! — ужаснулась Мартуся. — И мы там стояли над телом и трепались…
О чем мы трепались?
— Понятия не имею. А, нет, имею! Про сигнализацию. И о том, кто еще должен приехать…
— Боже милосердный! А если она как раз в это время умирала? Ну и свиньи же мы!
Я слегка рассердилась.
— Не пугай меня! Не могла она умереть как раз в ту минуту на наших глазах! Она неподвижно лежала, даже не дрогнула!
Комиссар сжалился над нами.
— Она раньше умерла. Врачи потом точно установят, но скорее всего с час назад, а то и больше. А когда она там появилась, вы не знаете?
— Нет, — мрачно ответила я.
— Когда я уезжала, ее там еще не было, — уверенно сказала Мартуся. — Я оглядывалась по сторонам, искала, как бы ловчее развернуться.
— Когда это было?
— В одиннадцать двадцать, — ответила я. — Тебе было назначено на двенадцать, и я еще говорила, что ты рано выезжаешь.
— Я и приехала раньше, оказалось, что правильно сделала.
— А вы эту женщину не видели? — обратился ко мне комиссар.
— Я не выходила за калитку, а из дома не видно — ива заслоняет. Я вообще все время сидела за компьютером и только время от времени возилась в кухне. Нет, подождите! Тут всякие разные личности вертелись! Я из кухни видела, как ходил какой-то тип, должно быть, разносил рекламу, и у меня теперь почтовый ящик забит ерундой всякой, потом приезжал пан Рышард, принес мне хлебушка и корм кошачий, потом кто-то бегал возле соседнего дома, это справа отсюда. Больше я ничего не знаю, не обращала внимания.
— Тогда вспомните пока все, что происходило, а еще лучше — запишите, в какое время и кого вы видели. Я потом составлю протокол.
Через полчасика.
Только когда комиссар ушел, мы опомнились, что даже не спросили, от чего эта гражданка умерла. От апоплексического удара? Отравилась?
Пришла свести счеты с жизнью аккурат на мою помойку? Или ее кто-то убил? Мы даже не узнали, кто она такая!
— Слушай, может, кто-то из знакомых? — тревожно предположила Мартуся, наблюдая суету за калиткой. — Лица не видно было…
— Но волосы-то! У меня нет знакомых с такими длинными рыжими волосами. С черными — пожалуйста, а вот с рыжими — никого.
— Красивый цвет… А что они делают?
Кладут ее в «воронок»?
— Это не «воронок», а труповозка.
Мартуся вскочила.
— Смотри, какой дивный пес! — восхищенно закричала она. — Смотри же скорей! Супер!
Я и без понуканий смотрела во все глаза.
— Они ему велят взять след. Надеюсь, он ничего не вынюхает в моем саду и не начнет войну с кошками… Ох, бедолага, не везет ему! Эта баба приехала на машине.
— Откуда ты знаешь?
— Сама видишь, как собака себя ведет.
Пойду-ка я посмотрю поближе!
Я выскочила из дома и бросилась к забору.
В конце концов, я на собственной территории и имею полное право торчать у калитки. Мартуся понеслась за мной.
Пес и в самом деле был замечательный. Во-первых, красивый как ангел, во-вторых, воспитанный, спокойный и такой сосредоточенный на своем деле. О своих открытиях он сообщал так, что даже самый тупой и убогий кретин смог бы понять.
— Я и без полиции могу угадать, как было дело, — поделилась я с Мартусей. — Видишь, куда собака привела. Баба вышла перед соседским домом, двинулась к моему, а у помойки пала замертво, не приближаясь к моей калитке.
— Откуда ты знаешь?
— Посмотри на собаку. Это же не пес, а чистое золото, с таким никакая сигнализация не нужна. Похоже, он снимает с меня подозрение, что я эту тетку пригласила в гости, убила и вынесла на помойку.
— Тем более что у тебя еще нет договора с мусорщиками, — резонно заметила Мартуся.
Сенсационные события отодвинули на задний план раздражение, но стоило нам вернуться домой, я сразу вспомнила, на что я так разозлилась.
— Вот, пожалуйста, еще один столп пунктуальности, — язвительно заговорила я. — Пристала ко мне одна журналистка, дай ей интервью, просто вынь да положь. Должна была прийти около трех или в половине четвертого, хотя я изворачивалась как могла, но ей все нипочем.
Приду, говорит, с фотокорреспондентом. Седьмой час уже, а ее до сих пор нет. На кой черт я тут выпендриваюсь, в парике мучаюсь, с темы сбилась… А сама даже понятия не имею, что ей надо.
— Из какого журнала? — поинтересовалась Мартуся.
— А я знаю? Я даже спросить ее забыла от злости. Она вроде как что-то там себе нафантазировала и хочет пообщаться со мной на эту тему, а я такого на дух не переношу. Наверное, уже не придет, а придет — я с ней разговаривать не собираюсь.
Ни на какие разговоры шансов и не было, поскольку комиссар свое обещание сдержал и вернулся составлять протокол. Я усадила его все там же, в гостиной.
— Надо бы в кабинете поговорить, но там у меня сушится гербарий, — объяснила я. — В кабинет мы выгоним тех личностей, которые могут вот-вот заявиться и помешать нам. А тут — пожалуйста, стол свободный, можете хоть романы писать.
— А кто собирается заявиться? — подозрительно спросил комиссар.
— Мой агент и племянник. Нам нужно решить всякие рабочие вопросы.
— Их можно вытурить не в кабинет, а в столовую, — предложила Мартуся. — Они, конечно, станут подслушивать, но у нас, по-моему, никаких тайн нет?
— Если и есть, то не в этом вопросе…
— Позвольте ваши паспорта, — вежливо попросил комиссар и посмотрел на Мартусю. — Вы здесь проживаете?
— К сожалению, нет. Я живу в Кракове.
Приехала вчера, на два дня, потому что должна кое с кем встретиться на киностудии и на телевидении. Послезавтра утром я уеду.
Пока комиссар переписывал наши паспортные данные, мы таращились на него как баран на новые ворота, вернее, два барана. Покончив с этим, полицейский приступил к допросу.
— Вы знаете Барбару Борковскую? — обратился он ко мне.
— Нет, — ответила я, не задумываясь. — Даже вспоминать не надо. Борковских в семье у меня было две, точнее, в двух семьях, это были их девичьи фамилии, между ними ничего общего нет, и вообще они давно умерли. Живой Борковской я не знаю. Это что, та покойница под ивой?