— То есть как это — какая Дарья? — ошеломленно уставился на мать Станислав. — Шутишь, мам?
Лицо Зои Николаевны отразило недоумение и опасение:
— Что с тобой, сынок? О какой Дарье ты говоришь?
— Брось разыгрывать, ма, — досадливо поморщился Стас. — Ты мне плешь проела, уговаривая жениться на ней. Между прочим, я сделал ей предложение и перед аварией хотел везти в загс. Неужели она не знает, что я в больнице?
Мама с тревогой заглянула в глаза сына, лежащего с перебинтованной головой и руками, которые порезало осколками стекла.
— Это, наверное, последствия травмы, сынок. Никакой Дарьи я не знаю, ты меня никогда с ней не знакомил и ничего о ней не рассказывал. Может быть, ты имеешь в виду Сашу? Помнишь, я как-то видела ее у тебя?
— Какую Сашу? — нахмурился Стас. — У меня отродясь знакомых Саш не было. Перестань прикидываться, мам! Может, с Дарьей что-нибудь случилось, а ты не хочешь говорить? — Он приподнялся на локтях, и тотчас же раздался звонок медрегистратора, анализирующего состояние пациента.
В палату заглянула медсестра.
— Лежи, лежи, — испуганно проговорила мама, укладывая сына на кровать. — Все образуется, не волнуйся. Ты получил сотрясение мозга, вот и мнится, будто был знаком с какой-то Дарьей.
— Да не с какой-то! — выпалил Стас, чувствуя, как голова начинает звенеть, перед глазами поплыли разноцветные круги. — Дарья в банке «Москредит» работает, ты ее видела…
— Сейчас, сейчас, — ласково проговорила медсестра, ее ловкие пальчики пробежались по груди Стаса, обнажили руку, сделали укол. — Все пройдет, не волнуйтесь, все образуется…
Голова закружилась, Стас начал уплывать в сияющее туманное марево, но все же успел упрямо пробормотать:
— Дарья… моя… невеста… позовите ее…
Потом ему все стало безразлично.
Однако вопреки надеждам матери и врачей он не забыл о Дарье и снова потребовал, чтобы ее попросили приехать в больницу. И не успокоился до тех пор, пока Зоя Николаевна не съездила в банк и не привела с собой одного из его менеджеров, которого Стас не знал и который сообщил, что Дарья Валентиновна Страшко у них никогда не работала.
Это сообщение так потрясло Панова, что ему стало плохо и он сутки провалялся в полубреду, изредка всплывая в явь и вяло требуя провести расследование: куда пропала Дарья, с которой он встречался целых три года.
Шестнадцатого сентября благодаря усилиям врачей он успокоился, принял их объяснения ситуации: «У вас сработал эффект ложной памяти, молодой человек, это последствия травмы головы, так называемый посттравматический синдром, это пройдет…» — но не поверил ни одному их слову, решив после выхода из больницы отыскать Дарью самостоятельно. Сомнения в собственной трезвости и памяти у него были, однако он отчетливо помнил чуть ли не каждую минуту встреч с Дарьей, ее поцелуи, жаркий шепот: любимый мой! — объятия, лукавые взгляды и сдвинутые в моменты ссор брови. Она существовала! И никакие доводы врачей не могли поколебать уверенности Стаса в ее реальности.
Вскоре его из реанимационного отделения перевели в стационар, в обычную лечебную палату, где уже лежали двое выздоравливающих: молодой парень по имени Анатолий, поправлявшийся после операции на колене, и средних лет толстяк Семен Семеныч с переломом тазобедренного сустава. Толстяк оказался офицером-химиком, относительно недавно ушедшим на пенсию по выслуге лет, а также страстным любителем кроссвордов. Он мог разгадывать их утром, днем, вечером и даже ночью, постоянно донимая соседей по палате вопросами и удивляясь, почему Стас, эрудиция которого превосходила воображение бывшего капитана-химика, не увлекается кроссвордами. Он-то и послужил новым раздражителем для медленно восстанавливающейся психики Панова, и без того переживавшего странное отсутствие Дарьи.
Семнадцатого сентября, в пятницу, после обеда, когда Стас вернулся из столовой в палату и собрался заняться документами и письмами, которые ему принесли из издательства, кроссвордолюбитель Семен Семеныч обратился к нему с вопросом, не отрываясь от страницы какой-то газеты с очередным кроссвордом:
— Слово из восьми букв: главный элемент процессора компьютера. Предпоследняя буква — «и».
— Микрочип, — ответил Анатолий, лежавший с загипсованной после операции ногой; он читал книгу.
Стас, никогда не встречавший этого слова, заинтересованно посмотрел на парня:
— Как ты сказал? Ну-ка еще раз.
— Элемент процессора — микрочип, — повторил Анатолий. — Или просто чип. С английского — электронная деталь. Неужели не знаешь? Да чипы стоят во всех компьютерах.
— Первый раз слышу, — признался Стас. — До сих пор мне казалось, что микросхемы называются иначе — смопами. От английских слов «маленький слоеный пирог».
— Не сочиняй, — засмеялся Анатолий. — Все знают, что вся сложная электроника работает на микрочипах.
— Да не сочиняю я!.. — хотел было вспылить Стас и осекся, в который раз вспомнив странное исчезновение Дарьи.
Чтобы его не считали сумасшедшим, а такие мысли уже приходили в голову, следовало молчать о своих «открытиях» и докапываться до истины самому.
— Ты что, всерьез считаешь, что чип называется… этим, как там его… смопом? — поинтересовался Анатолий.
— Я пошутил, — очнулся Стас, ощущая болезненную пульсацию крови в затылке, там, где с недавних пор он стал чувствовать какое-то инородное тело; впечатление было такое, что там действительно застряла сливовая косточка. — Просто удивляюсь, что в русском языке не нашлось адекватного слова, отвечающего понятию этого вашего… чипа.
— Букв, наверно, не хватило, — засмеялся Анатолий, в то время как Семен Семеныч продолжал корпеть над кроссвордом и не слышал, о чем говорили соседи по палате.
— В гавайском алфавите и вовсе двенадцать букв, и ничего, общаются, не заимствуют чужие слова…
Стас прилег, собираясь с мыслями, но усиливающаяся головная боль заставила его переключить внимание на состояние здоровья, и размышления о странностях окружающего мира пришлось перенести на более позднее время. Зато появилась цель — выяснить, есть ли вокруг другие странности, что вообще происходит — с ним или с миром, и вечером Панов принялся за чтение газет, принесенных по его просьбе мамой.
Открытия посыпались одно за другим, так что сомнения в своей психической полноценности снова вернулись к Стасу. Так, например, он с удивлением обнаружил, что никогда прежде не читал газеты «Коммерсантъ». В его кабинет регулярно поступали почти все издаваемые в России газеты, но «Коммерсанта» среди них не было. Это он помнил точно. Зато была газета «Бизнесмен», о которой ничего не слышали мама и киоскер, у которого она покупала газеты для сына.
Новое потрясение ожидало Стаса чуть позже, когда он вычитал в «Известиях» фамилию премьер-министра — Путилин. Панов был совершенно уверен, что премьером полгода назад стал Степанов, бывший министр обороны.
И доконал Стаса визит в больницу Кеши, бывшего однокашника Викентия Садовского, ставшего в одночасье… космонавтом! Узнав об этом, Стас почувствовал слабость в коленках и понял, что с ним все же творится что-то неладное. До момента встречи в больнице он знал, что Кеша работает прорабом в частной строительной конторе и пишет стихи. Космонавт же Викентий Садовский, как выяснилось, стихов не писал, зато уже дважды побывал в космосе на станциях «Мир» и «Альфа», а два дня назад вернулся с Луны, где строилась первая международная лунная станция «Селена», и, конечно же, первым делом поспешил навестить «закадычного» друга!
После этого известия у Стаса случился сильнейший приступ головной боли, и врач выгнал посетителя из палаты. Испуганный Садовский пообещал прийти на следующий день, но все же Стас, несмотря на свое состояние, заметил, что Викентий явно находится под впечатлением каких-то событий, о чем он и хотел поговорить с другом. И вместе с тем Стас был абсолютно уверен, что до аварии никогда не слышал о совместном строительстве — русские, американцы, китайцы и французы — станции на Луне.
Вокруг суетились врачи и медсестры, их голоса отдавались в гулкой пустой голове Стаса колокольным звоном, шевелилась и пульсировала «сливовая косточка» в затылке, а перед мысленным взором светились янтарной желтизной глаза старика (иногда их было три), заросшего седой щетиной, в которых плавились воля и сомнение, потом старик превратился в Дарью в необычном «космическом» шлеме, она протянула к Стасу руки и проговорила раскатистым басом:
— Отдай, что украл!..
— Что?! — пискнул съежившийся Стас.
— Знания Бездн!
В голове Стаса вспыхнуло пламя, «сливовая косточка» в затылке отозвалась уколом боли, и он потерял сознание.
В себя Панов пришел к вечеру, увидел сгорбившуюся на стуле возле кровати маму, хотел было спросить, не нашла ли она Дарью, но вовремя прикусил язык. Продолжай он действовать в том же духе, его могли перевести из травматологии в психиатрическое отделение, а из психушки, как известно, на волю выйти потруднее, чем из обычной лечебницы. Надо было ждать окончательного заживления травмы головы, выхода из больницы и лишь потом заниматься выяснением ситуации с «ложной памятью».
В себя Панов пришел к вечеру, увидел сгорбившуюся на стуле возле кровати маму, хотел было спросить, не нашла ли она Дарью, но вовремя прикусил язык. Продолжай он действовать в том же духе, его могли перевести из травматологии в психиатрическое отделение, а из психушки, как известно, на волю выйти потруднее, чем из обычной лечебницы. Надо было ждать окончательного заживления травмы головы, выхода из больницы и лишь потом заниматься выяснением ситуации с «ложной памятью».
ЛИНИЯ, НЕДОСТУПНАЯ ПРЯМОМУ ПРОСЛУШИВАНИЮ
Этот разговор состоялся в пятницу, семнадцатого сентября, после описанных выше событий, между эвменархом, руководителем организации Равновесие-А, и декархом, одним из начальников служб организации, а именно — службы контрразведки. Разумеется, эта служба была глубоко законспирирована и защищена от волевого программирования родственных Равновесию структур, а система компьютерной связи между эвменархом и руководителями подчиненных ему служб, естественно, предохранялась от прослушивания особыми методами модем-кодирования и опознавания. Подключиться к линии связи эвменарха было невозможно. Во всяком случае, с помощью аппаратуры, известной ученым, конструкторам и экспертам Равновесия.
— Хвала Равновесию, — услышал эвменарх слегка гортанный голос декарха. — Есть любопытная информация, Эльдар Айдарович. Кто-то в Москве, в районе железнодорожной станции Новая, грохнул инбу с телохраном.
— Кто? — сухо поинтересовался эвменарх.
— Свидетелей нам пока отыскать не удалось, но, по косвенным данным, это «волчицы» маршалессы.
— Каким образом охотницам маршалессы удалось настичь инспектора СТАБСа, свободно передвигающегося в пространстве и во времени в пределах Регулюма?
— Они тоже имеют портативные хаб-генераторы…
— Все равно это нонсенс. Инбы, как правило, — абсолютники, их почти невозможно запеленговать, а тем более догнать.
— Не знаю, Эльдар Айдарович, но факт остается фактом. Инба уничтожен, его обережник тоже, и все это произошло седьмого сентября в зоне, свободной от виртуального сноса. Может быть, «волчиц» кто-то навел на инбу?
Молчание в трубке, потом сухой голос эвменарха:
— Пошлите в район инцидента седьмого сентября свободного наблюдателя. Во что бы то ни стало узнайте, почему РК охотилась на инбу.
— Боюсь, послав наблюдателя, мы деформируем стабилизированный вариант истории узла.
— Выполняйте.
— Слушаюсь. Что мне делать с вашим сыном? Он закончил обучение и жаждет стать активным агентом внутренней зоны Регулюма.
— Я приготовил ему другую работу. Место декарха «восьмерки» скоро освободится, он займет его.
— Но Теодор еще молод…
— Справится. А пока пусть поработает рядовым ликвидатором.
— Ему еще рано активно вмешиваться в конфликты. Я посоветовал бы дать ему сначала полковничью должность.
— Я подумаю.
— Что мне сказать вашему сыну? Не могу же я ему отказать в приеме на работу в «шестерку».
— Лучший способ ответить отказом — вообще не отвечать. Пошлите его ко мне.
— Слушаюсь. Кстати, не хотелось бы выглядеть кляузником, но… это именно Теодор допустил утечку информации на Луне. Один из космонавтов русского отряда последней экспедиции, Викентий Садовский, наткнулся на запасной лунный терминал, а ваш сын в этот момент отвлекся и…
— Что значит «отвлекся»? Говорите прямо!
— Н-ну… он… ухаживал за девушкой… не закрыл за собой дверь в терминал и… В общем, известно об этом стало только сегодня.
Минутная пауза.
— Где он?
— Ваш сын сейчас в Гималаях…
— Я имею в виду космонавта.
— Садовский благополучно вернулся на Землю вместе с другими членами экспедиции, прошел послеполетную реабилитацию. По моим сведениям, он еще ни с кем не делился своим открытием.
— Почему?
— Ваш сын все-таки заметил проникшего в терминал и включил пси-защиту. Вероятно, Садовский принял открывшуюся ему картину за галлюцинацию от недостатка кислорода в скафандре. Мы выяснили, что он просто заблудился, повредил антенну и случайно обнаружил вход в терминал. Когда после включения пси-защиты подземный комплекс терминала исчез, Садовский мог решить, что он видел иллюзию. Мы это установим и ликвидируем утечку.
— Может быть, ему тоже «кто-то» помог найти вход в терминал?
— Не думаю, — после секундной заминки ответил начальник службы контрразведки. — Кому и зачем это понадобилось? О терминале на Луне знают единицы…
— На Луне расположены не только наши центры, но и базы РК и, возможно, следящие системы СТАБСа. Не исключено, что началась какая-то игра в кошки-мышки по переделу зон влияния, нам необходимо оценить угрозу и первыми нанести удар.
— Мы работаем…
— Плохо работаете, Зидан! Слишком много допускаете проколов!
— Но на Луне мы прокололись впервые! Все, что писали в газетах и журналах о находках НЛО на Луне, о «цивилизации селенитов», — это не наши утечки…
— Я знаю, в разбалансировке этого слоя Регулюма нет вашей личной вины, но ликвидаторы работают по вашим сведениям, по вашим сценариям, а мы в последнее время почему-то сузили ареал влияния на Регулюм. Сделайте надлежащие выводы.
— Слушаюсь, Эльдар Айдарович. Что нам делать с космонавтом? Убрать?
— Это будет слишком заметно, неминуемо начнется расследование, а лишний шум нам ни к чему. Попытайтесь определить круг его знакомых, ограничьте контакты, а потом измените его милиссу.
— Хорошо, попробуем, — спокойно сказал декарх. — Главное — сохранить эту операцию в тайне от «волчиц».
Вместо ответа эвменарх отключил линию связи.
Декарх на это не отреагировал и не расстроился. Он был стар и опытен и думал в этот момент, что изменить милиссу — мировую линию существования конкретного человека — довольно легко, однако зачастую это ведет к непредсказуемым последствиям.
НЕЗНАКОМАЯ ЛУНА
О том, что Стас Панов попал в больницу после автодорожной катастрофы, Вадим Борич узнал семнадцатого сентября, вернувшись из отпуска.
Отдыхал он под Калугой на даче у родителей, намереваясь провести там все три недели отпуска, но пошли затяжные осенние дожди, похолодало, и Вадим вернулся в Москву, где погода стояла не в пример теплее и солнечнее.
Уже второй год Вадим работал в Московской налоговой службе, в звании капитана возглавляя группу физической защиты налоговой полиции. До этого он пять лет прослужил в знаменитой бригаде ФСБ «Альфа», в группе антитеррора, но во время одной из операций по освобождению похищенных в Приморье с целью выкупа людей был ранен (пуля снайпера террористов пробила ему шею навылет, чудом миновав сонную артерию), полтора месяца провел в реанимации, а после этого был уволен из рядов «Альфы», где требовались молодые сильные люди с железным здоровьем и крепкими нервами.
Однако физических кондиций Вадим — метр восемьдесят пять росту, восемьдесят килограмм мышц и сухожилий без единой капли жира, прекрасная реакция — практически не потерял, продолжал заниматься рукопашным боем, одним из возрождаемых русских стилей под названием суев, некоторое время работал инструктором спецподразделений в армии, точнее — в Военно-воздушной академии, но по совету приятеля перешел в налоговую полицию и остался в Москве, где у него была маленькая однокомнатная квартирка в Бибиреве, на улице Плещеева.
Доложив начальству о прибытии, а также о том, что он готов нести службу, несмотря на не истраченный полностью отпуск, Вадим начал обзванивать друзей и от Кеши Садовского узнал, что Стас в больнице.
— Что с ним? — насторожился Вадим.
— Попал в аварию, — отозвался Садовский, обрадованный тем, что застал Панова дома. — Не волнуйся, живой наш издатель, только черепушку помяло, скоро выйдет. Не хочешь проведать? Я у него был, но могу съездить еще раз. Кстати, мне с тобой поговорить надо.
— Да хоть сейчас. Где он лежит?
— В Склифе, в травматологии. Давай встретимся после шести вечера в метро «Полежаевская», я как раз освобожусь от дел.
— Почему не сразу возле клиники? Где твоя машина?
— В гараже стоит. — Садовский замялся. — Я на ней стараюсь часто не ездить, позавчера едва успел увернуться от бешеного джипа «Шевроле», хорошо, что реакция неплохая. И ты не поверишь… — Садовский снова замялся. — Мне почему-то кажется, что за мной следят.
— У страха глаза велики, — засмеялся Вадим. — Кто за тобой может следить? Разве что поклонницы?
— Ты откуда знаешь?
— Что я знаю?
— За мной действительно следят женщины.
— Да зачем им понадобился бедный российский космонавт? Кстати, как слетал?