Закончив осмотр, ветеринар покачал головой:
— Хорошая новость в том, что ни у одной из них нет никаких особо страшных недугов. Их просто оставили помирать в топких полях и холодных сараях. Никогда за ними не ухаживали. Бросили на произвол судьбы. Но вот этому… — Он подошел к темному коню с выпученными глазами, и тот отпрянул в сторону. Ветеринар подождал и подошел снова, не спеша, производя успокаивающие звуки, пока лошадь не перестала бояться. — Этому доставалось. Вот, можете посмотреть. — Он показал шрамы на боках лошади. — Он боится. Как его зовут?
Доминик заглянула в счет, выставленный скотобойней, потом посмотрела на Кароль.
— Что такое? — спросила старшая женщина и подошла, чтобы прочесть самой. — Боже, — сказала она и посмотрела на ветеринара. — Можно изменить кличку лошади?
— В обычном случае я бы сказал — да. Но не с этим конем. Ему требуется некоторое постоянство. Они привыкают к своим именам. А в чем дело?
— Его зовут Марк.
— Я слыхал имена и похуже, — заметил ветеринар, собирая вещи.
Женщины переглянулись. Марк (ее муж, не конь) пока понятия не имел, что Доминик поменяла гонтеров на этих кляч. Он почти наверняка не обрадуется. Она надеялась, что он не заметит, а назови она ему сильные, мужественные имена вроде Гром или Солдат, так и вовсе не обратит внимания. Но он явно заметит полуслепую, в шрамах, запуганную развалину по имени Марк.
— Постарайтесь поскорее взять их под седло, — сказал ветеринар из машины. — Поначалу просто выгуливайте, чтобы они набрались силы. — Он дружески улыбнулся женщинам. — Все будет хорошо. Не волнуйтесь. Этим четырем лошадкам повезло.
Сказав это, он уехал.
— Oui, — кивнула Кароль. — Повезло, пока мы не оседлаем их не с той стороны.
— Кажется, седло крепится посредине, — сказала Доминик.
— Merde, — сказала Кароль.
* * *Полиция искала кровь. Если жертву убили не в бистро, а где-то в другом месте, то им нужно было найти место преступления. Кровь была пролита, и немало крови. И хотя у убийцы было два дня, чтобы замести следы, кровь оставляла пятна. Кровь впитывалась. Полностью уничтожить следы такого жестокого убийства было бы невозможно. Полиция обыскала все дома, все лавочки, все сараи, гаражи, будки в Трех Соснах и вокруг. Жан Ги Бовуар координировал эти действия, отправлял команды полицейских в разные места деревни и окрестностей. Он оставался в оперативном штабе, выслушивал сообщения, руководил, иногда устраивал выволочки — терпение его иссякало по мере поступления безрезультатных докладов.
Ничего.
Ни малейшего признака места преступления или орудия убийства. Даже в старом доме Хадли, где на полах не обнаружилось ни малейшего следа крови. Анализ, которому были подвергнуты две кочерги Оливье, подтвердил, что они не являются орудием убийства. Оно находилось где-то там. Бог знает где.
Они нашли пропавшие сапоги Гилейн и погреб под домом месье Беливо, давно заросший и заброшенный, где, однако, все еще стояли банки с маринадами и бутылки с сидром. На чердаке Рут обнаружилось гнездо белки, что, видимо, было неудивительно, а в прихожей Мирны — подозрительные семена, которые оказались семенами алтея.
И больше ничего.
— Будем расширять площадь поисков, — сказал по телефону Бовуар старшему инспектору.
— Что ж, неплохая мысль. — Однако в голосе Гамаша не слышалось уверенности.
До Бовуара через трубку доносились колокола, музыка и смех.
Арман Гамаш был на ярмарке.
* * *Ярмарке округа Брум было больше сотни лет, на нее съезжались люди из всех близлежащих городков. Подобно большинству ярмарок, эта началась как место собрания фермеров, где они показывали свой скот, продавали осенние продукты, заключали сделки, встречались с друзьями. В одном сарае производилась оценка товара, в другом выставлялись всевозможные поделки. В длинных рядах открытых ларьков продавалась выпечка, дети выстраивались в очередь за лакричными трубочками и кленовым сиропом, попкорном и свежими пышками.
Это был последний летний праздник, мостик в осень.
Арман Гамаш прошел мимо аттракционов и лотков, посмотрел на часы. Время пришло. Он направился к полю за сараями, где собралась толпа. Там соревновались метальщики резиновых сапог.
Стоя на краю поля, он смотрел, как выстраиваются в линию дети и взрослые. Молодой человек, который был здесь старшим, утихомирил собравшихся, раздал им всем по старому резиновому сапогу и, отойдя подальше, поднял руку. И замер.
Напряжение было почти что невыносимым.
Потом он резко опустил руку, словно топор.
Люди в ряду одновременно подняли руки и выбросили их вперед — и под одобрительные крики болельщиков разразился настоящий ураган из резиновых сапог.
В это мгновение Гамаш понял, почему ему досталось такое неожиданно хорошее место на краю поля. По меньшей мере три сапога полетели в его сторону.
Он повернулся и наклонился, инстинктивно закрыв голову руками, чтобы ее защитить. Сапоги с глухим стуком приземлились вокруг — в него ни один не попал.
Молодой человек, отвечавший за соревнование, подбежал к нему:
— Вы в порядке?
У парня были курчавые каштановые волосы, казавшиеся рыжеватыми на солнце. С загорелого лица смотрели светло-голубые глаза. Он был поразительно красив. И рассержен.
— Вы не должны были здесь находиться. Я был уверен, что вы отсюда уйдете.
Он смотрел на Гамаша как на человека, совершившего величайшую глупость.
— C’était ma faute,[41] — сказал Гамаш. — Прошу прощения. Я ищу Старика Мюндена.
— Это я.
Гамаш взглянул на зардевшегося красивого парня.
— А вы — старший инспектор Гамаш. — Парень протянул руку, большую, мозолистую. — Я видел вас в Трех Соснах. А ваша жена, кажется, участвовала в выступлении чечеточников в День Канады?
Гамаш не мог оторвать взгляда от молодого человека, исполненного такой энергии и света. Он кивнул.
— Я так и думал. Я был одним из скрипачей. Это меня вы искали?
За спиной Старика Мюндена собирались люди, смотрели на него. Он кинул взгляд в их сторону — взгляд спокойный, безмятежный.
— Я бы хотел поговорить, когда у вас будет свободная минутка.
— Конечно. У нас еще по два броска, а потом я свободен. Хотите попробовать?
Он предложил Гамашу один из сапог, чуть не попавших ему в голову.
— Что я должен делать? — спросил Гамаш, вместе с сапогом направляясь за Мюнденом в сторону соревнующихся.
— Это соревнование по бросанию сапог, — ответил Старик Мюнден, хохотнув. — Думаю, вы сами сообразите.
Гамаш улыбнулся. В этот день он явно был не на высоте. Он занял место рядом с Кларой и устремил взгляд на Старика Мюндена, который отвел в ряд красивую молодую женщину и ребенка лет шести, опустился на колено и дал мальчику маленький сапожок.
— Это Шарль, — сказала Клара. — Его сын.
Гамаш снова посмотрел на ребенка. Шарль Мюнден тоже был красив. Он смеялся, поворачивался не в ту сторону, его родители терпеливо наставляли его. Старик Мюнден поцеловал сына и побежал назад к ряду участников.
Гамаш увидел, что у Шарля Мюндена синдром Дауна.
— Готовы? — крикнул Мюнден, подняв руку. — Внимание!
Гамаш ухватил свой сапог и посмотрел на Питера и Клару, уставившихся вперед.
— Бросай!
Гамаш завел руку назад и почувствовал, как сапог ударил его по спине. Потом он выбросил руку вперед, грязный сапог выскользнул из его хватки, пролетел фута два и упал немного в стороне.
Клара держала свой сапог сильнее, но и у нее он вырвался и полетел вверх.
— Берегись! — закричали все как один и задрали голову, чтобы увидеть, не на них ли выпадет сапог из слепящего солнца.
Сапог упал на Питера. К счастью, это был маленький розовый детский сапожок — он отлетел от Питера, не причинив ему никакого вреда. За спиной Гамаша Габри и Мирна спорили, сколько времени понадобится Кларе, чтобы придумать объяснение своей неудаче, и каким будет это объяснение.
— Ставлю десять долларов на то, что она скажет: «Сапог был мокрый», — сказала Мирна.
— Нет, это она говорила в прошлом году. Как насчет «Питер сам встал под него»?
— Принято.
Клара и Питер подошли к ним.
— Вы представляете, мне опять дали мокрый сапог!
Габри и Мирна разразились смехом, а Клара, широко улыбаясь, поймала взгляд Гамаша. Деньги перешли из одних рук в другие. Клара наклонилась к Гамашу и шепнула:
— На следующий год я скажу, что Питер сам встал под него. Можете ставить деньги.
— А если сапог в него не попадет?
— Всегда попадает, — серьезно ответила она. — Питер просто бросается под него.
— Да, я слышал.
Мирна помахала Рут — та, прихрамывая, шла к ним с другой стороны поля, за ней ковыляла Роза. Рут помахала Мирне рукой с выставленным средним пальцем. Увидев это, Шарль Мюнден тоже помахал всем, выставив палец.
— Да, я слышал.
Мирна помахала Рут — та, прихрамывая, шла к ним с другой стороны поля, за ней ковыляла Роза. Рут помахала Мирне рукой с выставленным средним пальцем. Увидев это, Шарль Мюнден тоже помахал всем, выставив палец.
— Рут не участвует в кидании сапога? — спросил Гамаш.
— Она не любит развлечения, — объяснил Питер. — Она приехала поискать детскую одежду в павильоне поделок.
— Зачем?
— Кто может сказать, зачем Рут делает то или иное? — проворчала Мирна. — Есть какой-нибудь прогресс в расследовании?
— Да, есть одно важное открытие, — ответил Гамаш, и все окружили его плотным кольцом. Даже Рут подошла. — Коронер говорит, что покойный был убит не в бистро. Его убили в другом месте и перенесли в бистро.
Теперь он отчетливо слышал шумы ярмарки. Лоточники предлагали огромные плюшевые игрушки тем, кто сумеет сбить жестяную уточку. Звенели колокольцы, привлекая внимание к играм, зазывала сообщал, что выставка лошадей начнется с минуты на минуту. Но слушатели Гамаша молчали. Наконец Клара заговорила:
— Это добрая весть для Оливье, верно?
— Вы хотите сказать, что это выводит его из круга подозреваемых? — сказал Гамаш. — Пожалуй. Но вызывает много новых вопросов.
— Например, как тело попало в бистро, — подхватила Мирна.
— И где он был убит, — добавил Питер.
— Мы обыскиваем деревню. Дом за домом.
— Что? — спросил Питер. — Без нашего разрешения?
— У нас есть ордера, — ответил Гамаш, удивленный его резкой реакцией.
— И тем не менее это нарушение наших прав. Вы знали, что мы вернемся. Могли бы и подождать.
— Мог, но решил, что не стоит терять время. Это ведь был не дружеский визит, и, откровенно говоря, ваши чувства тут не так важны.
— Как, судя по всему, и наши права.
— Это неверно, — твердо произнес старший инспектор. Чем сильнее горячился Питер, тем спокойнее становился Гамаш. — У нас есть ордера. А ваше право на неприкосновенность, боюсь, закончилось, когда в вашей деревне произошло убийство. Ваши права нарушили не мы, а убийца. Не забывайте об этом. Вы должны помогать нам, то есть отойти в сторону и позволить нам делать нашу работу.
— Позволить вам обыскивать наши дома, — сказал Питер. — Что бы вы чувствовали на нашем месте?
— Мне бы это тоже не понравилось, — признал Гамаш. — А кому бы понравилось? Но надеюсь, я бы понял. Видите ли, это только начало. Дальше будет хуже. И прежде чем это закончится, мы будем знать, где все спрятано.
Он жестким взглядом посмотрел на Питера.
Питер увидел закрытую дверь в свою студию. Он представил, как полицейские открывают ее. Включают свет. Входят в самое сокровенное его пространство. Место, где обитает его искусство. Его сердце. Там, под полотном, находились его последние работы. Спрятанные. Подальше от критических глаз.
Но теперь посторонние люди откроют эту дверь, поднимут полотно и увидят картины. Что они подумают?
— Пока, насколько мне известно, мы не нашли ничего, если не считать пропавших сапог Гилейн.
— Так вы их нашли, — сказала Рут. — Эта старая сука обвиняла меня в том, что я их у нее похитила.
— Они были найдены в живой изгороди между ее домом и вашим, — уточнил Гамаш.
— Подумать только, — пробормотала Рут.
Гамаш заметил, что Мюндены ждут его на краю поля.
— Прошу меня простить.
Он быстро подошел к молодой паре и их сыну, и все вместе они направились к палатке Старика Мюндена. Там было полно изготовленной вручную мебели. Гамаш знал, что по выбору профессии всегда можно судить о человеке. Мюнден решил изготавливать мебель, изящную мебель. Зоркий глаз Гамаша скользил по столам, шкафам, стульям. Это была тщательная, кропотливая работа. Все соединения плотно подогнаны друг к другу без всяких гвоздей, все детали великолепные, наборные, обработка ровнейшая. Все безупречно. Такая работа требовала времени и терпения. И молодому плотнику наверняка не удавалось получить за свою работу столько, сколько стоили эти столы, стулья, буфеты на самом деле.
Но Старик Мюнден все равно делал то, что делал. Необычно для молодого человека в нынешнее время.
— Чем мы можем помочь? — спросила Жена, дружелюбно улыбаясь.
У нее были очень темные короткие волосы и большие задумчивые глаза. Одежда на ней была многослойная и казалась одновременно удобной и богемной. Мать-земля замужем за плотником, как-то так.
— У меня к вам несколько вопросов. Но сначала расскажите мне про вашу мебель. Она великолепна.
— Merci, — слегка поклонился Мюнден. — Большую часть года я делаю мебель, чтобы продать ее на ярмарке.
Гамаш провел своей большой ладонью по ровной поверхности комода:
— Великолепная полировка. Пользуетесь парафином?
— Нет, мы пока не хотим, чтобы наша мебель возгоралась, — рассмеялся Старик. — Парафин — легковоспламеняющееся вещество.
— Тогда, наверное, морилкой?
Красивое лицо Старика Мюндена сморщилось в улыбке.
— Вы, вероятно, приняли нас за «ИКЕА». Дешево и сердито, — пошутил он. — Нет, мы пользуемся пчелиным воском.
«Мы», — подумал Гамаш. Он наблюдал за этой молодой парой всего несколько минут, но успел понять, что они представляют собой сплоченную команду.
— И много удается продать на ярмарке? — спросил он.
— Это все, что осталось, — сказала Жена, показывая на несколько изысканных предметов.
— Все это будет продано сегодня к окончанию ярмарки, — заявил Старик Мюнден. — Потом нужно будет начинать все сначала. Осень — важная часть года, в это время идешь в лес и ищешь дерево. Большую часть работы я делаю зимой.
— Я хотел бы посмотреть вашу мастерскую.
— В любое время.
— Как насчет сейчас?
Старик Мюнден уставился на Гамаша, а тот на него.
— Сейчас?
— С этим есть какие-то трудности?
— Понимаете…
— Ничего страшного, Старик, — сказала Жена. — Я тут присмотрю за всем. А ты поезжай.
— Если не возражаете, мы возьмем с собой Шарля, — сказал Старик Гамашу. — Жене будет трудно управляться с ним и с клиентами.
— Я настаиваю на том, чтобы он поехал с нами, — сказал Гамаш, протягивая руку мальчику, который ухватился за нее без всяких колебаний.
Гамаш почувствовал укол в сердце, когда он понял, как важен для родителей этот мальчик, какой ценностью он навсегда останется для них. Ребенок, который живет в постоянном состоянии доверчивости.
И как трудно будет родителям защитить его.
— Я за ним присмотрю, не волнуйтесь, — сказал Гамаш Жене.
— Я не за него беспокоюсь, а за вас, — возразила она.
— Прошу прощения, — сказал Гамаш, протягивая ей руку. — Не знаю вашего имени.
— Вообще-то, меня зовут Мишель, но все называют меня Жена.
Рука у нее была жесткая, мозолистая, как и у мужа, но голос был красивый, полный теплоты. Это голос немного напомнил ему Рейн-Мари.
— Почему? — спросил Гамаш.
— Началось это с шутки, а потом прилепилось. Старик и Жена. И эти прозвища нам подходят.
Гамаш согласился с ней. Прозвища и в самом деле подходили этой паре, которая жила в своем собственном мире среди собственных прекрасных творений.
— Пока. — Шарль помахал рукой, выставив средний палец.
— Фу, как нехорошо, — пожурила его мать.
— Это не я придумал, — возразил он, но не стал ябедничать на Рут.
Старик пристегнул сына к сиденью, и они выехали с парковки.
— А Старик ваше настоящее имя?
— Меня всю жизнь звали Старик, но мое настоящее имя Патрик.
— Давно вы здесь живете?
— В Трех Соснах? Несколько лет. — Он ненадолго задумался. — Боже мой, уже одиннадцать лет прошло. Поверить трудно. Первый, с кем я познакомился, был Оливье.
— А как люди к нему относятся?
— За «людей» не скажу, но я знаю, как к нему отношусь я. Мне нравится Оливье. Он со мной всегда по-дружески.
— Но не со всеми? — Гамаш отметил дрожь в голосе собеседника.
— Некоторые люди не понимают ценности того, чем владеют. — Старик Мюнден сосредоточился на дороге, он вел машину осторожно. — А многие просто хотят учинить свару. Они не желают слышать, что их старинная вещь всего лишь старье. Не имеет никакой цены. Это выводит их из себя. Но Оливье знает, что делает. Здесь многие заводят торговлю старинными вещами, однако слишком мало людей понимают, что делают. Оливье понимает.
После нескольких секунд тишины, когда оба смотрели в окно, Гамаш заговорил:
— Мне всегда было любопытно, где дилеры находят старинные вещи.
— У большинства есть наводчики. Люди, чье занятие — посещение аукционов, знакомство с жителями данного района. В основном с пожилыми людьми, которые могут быть заинтересованы в том, чтобы продать свои старые вещи. Здесь если кто постучится в ваши двери в воскресное утро, то это скорее наводчик, чем свидетели Иеговы.