Ветер с востока - Александр Михайловский 17 стр.

Тем временем бой, за которым генерал Говоров наблюдал через стереотрубу, развивался по своим законам. Танки начали сходить с шоссе, развертываясь в боевой порядок, а на окраинах Гатчины, в районе поселка Большие Колпаны, куда и было нацелено острие ударной группировки, началось шевеление гитлеровцев, которые стали лихорадочно окапываться. Кроме того, с высоты НП было заметно оживление во второй линии окопов 121-й и 68-й пехотных дивизий противника. Немцы явно занимались своим любимым занятием, собирали сводные кампфгруппы для отправки на угрожаемый участок. Бисмарк называл это «попытками настричь шерсти со своих яиц», но кто же из немцев сейчас помнит про Бисмарка. Он им и в Россию советовал не соваться ни в коем случае. И вот надо же, второй раз за полвека, и все на те же грабли.

Когда от ударной группировки мехбригады, развернувшейся в боевой порядок, осталось до немецких позиций у Больших Колпанов всего километра два, от Никольского беглым огнем по немцам ударили самоходные 120-миллиметровые минометы. По крайней мере, генерал Говоров посчитал минометами эти маленькие юркие машины с круто задранными вверх стволами. Как и то, что огонь по немцам ведется именно минами, тоже не было никаких сомнений. Уж больно характерная, почти отвесная, траектория падения снарядов. Говоров, кадровый артиллерист, в этом не сомневался. Только ни о чем подобном он никогда раньше не слыхал.

В огневом налете участвовали две батареи, двенадцать машин, и настоящий ад на недостроенных немецких позициях продолжался минут пятнадцать. За это время на поле боя трофейные полугусеничные тягачи на расстоянии примерно километра от немецкого переднего края сбросили десант, и отступили в тыл, а танки с ходу начали бить прямой наводкой по каким-то одним только им известным целям. Немецкие солдаты стали покидать свои позиции и отходить в тыл…

И их можно было понять. На доблестных солдат вермахта неудержимо прут малоуязвимые для немецкого ПТО два десятка тяжелых танков КВ-1 и столько же средних Т-34. Причем все русские танки вооружены новыми длинноствольными пушками.

Но и это еще не все. Вместе с уже знакомыми немцам советскими танками вперед движутся еще какие-то неизвестные машины. Среди них были и такие монстры, рядом с которыми даже КВ кажутся недомерками. На перекресток у Больших Колпанов нацелилось не менее семидесяти советских танков разных типов и до тысячи человек пехоты. Пехоты, хорошо обученной и одетой в зимнюю маскировочную одежду. Надо очень сильно напрячь зрение, чтобы заметить отдельного бойца.

А еще ураганный обстрел из минометов и пушек, страшный вой мин, свист снарядов и грохот разрывов, переворачивающих небо и землю. Своя легкая артиллерия молчит, ибо на почти необорудованных позициях ей досталось не меньше, чем пехоте. Ржут раненые лошади, задрала колесо в небо перевернутая пушка. Все тяжелые батареи при этом нацелены на Петербург, и чтобы развернуть громоздкие орудия, для которых, к тому же, не было тягачей, на сто восемьдесят градусов, нужно много времени, которого у немецких артиллеристов как раз и не было. Еще совсем немного, и советские танки, ворвавшись на огневые позиции, уничтожат их. Вот они неумолимо надвигаются железной стеной, и нет от них никакого спасения.

Неизвестно, кто первый из немецких солдат, вскочив, помчался в тыл, петляя как заяц, но вскоре таких были уже десятки. От блокпоста фельджандармов на железнодорожном переезде в Малых Колпанах по беглецам ударил пулемет, чуть позже к нему присоединился второй. Попав меж двух огней, бегущие с поля боя немцы залегли, чтоб больше уже никогда не подняться. Смерть была со всех сторон. Часть беглецов попыталась отойти с шоссе вправо и укрыться в развалинах деревни. Нескольким из них посчастливилось, подняв руки вверх, своевременно сдаться в плен, бормоча о том, что когда-то они голосовали за коммунистов.

Тем временем минометный обстрел перекрестка прекратился, советские танки и мотострелки сблизились с немецкими позициями на критические двести метров, и самоходным минометам было уже пора менять позиции. Говоров понял, что еще несколько минут, и Бережной ворвется в Гатчину всем своим бронированным кулаком. Наступил тот момент, когда немецкое командование находится в достаточной степени «на взводе», чтобы от отчаяния начать делать глупости. Ведь в вагонах на станции и пристанционных пакгаузах хранятся армейские запасы продовольствия, амуниции и боеприпасов, без которых немецкие солдаты превратятся в толпу голодных оборванцев. Смутить, сбить с толку и нанести разящий удар – сейчас или никогда.

– Георгий Федотович, – сказал Говоров, стоящему рядом с ним командующему артиллерией Ленинградского фронта генерал-майору Одинцову, – пора. Давайте, как договаривались, с дымком.

Одинцов снял трубку полевого телефона связывающего НП и штаб артиллерии: – Иванов! Зрители в сборе, начинайте концерт, вариант «Сосна».

– Вас понял, товарищ генерал, вариант «Сосна», – ответил «Иванов» и отключился.

Подобно нервным импульсам по телефонным проводам помчались команды, приводящие в действие сложный план артподготовки. Сведенная в единое целое артиллерия Ленинградского фронта разом выдохнула в первом залпе сотни снарядов, через несколько секунд обрушившихся на передний край противника. Даже крейсера отвлеклись от обстрела Большого Гатчинского дворца и окрестностей штаба армии, чтобы отсыпать «гостинцев» немецким воякам.

Среди снарядов, засыпавших немецкие позиции, каждый третий был дымовым. Вскоре между Пушкиным и Красным Селом расплылось бесформенное серое облако, скрывающее все происходящее там от глаз немецких наблюдателей. Кроме того, фронт тут установился совсем недавно – всего два дня назад – и немцы еще не успели привести инженерные заграждения к своим обычным стандартам. Тут не было ни сплошных минных полей, ни линий проволочных заграждений и прочих фортификационных изысков. Они успели лишь отрыть первую и вторую линию траншей и оборудовать пулеметные гнезда. А пулемет – это альфа и омега пехотной обороны. Именно пулеметчики наносят наступающим цепям самое большое опустошение, прижимая атакующих к земле и заставляя устилать каждый метр поля боя своими телами. Но, если пулеметчик не видит ни цели, ни местности, ни даже линии горизонта, то его эффективность резко падает.

Когда советская артиллерия перенесла огонь вглубь немецкой обороны, то немецкие солдаты, занявшие свои места в окопах, до рези в глазах вглядывались в серое дымное облако. Видимость в десять-двадцать метров – слишком малая для пулемета. На такой дистанции уже эффективны ручные гранаты и пистолеты-пулеметы штурмовых групп.

Немцы не знали, что сразу же после того, как немецкие позиции затянуло дымом, советские части разом поднялись из окопов и быстрым размашистым шагом, молча, без криков «ура», пения гимнов, или стрельбы, двинулись в сторону немецких позиций. Впереди шли штурмовые группы, за ними следом остальная пехота, выставившая перед собой токаревские самозарядки с примкнутыми штыками.

Противники увидели друг друга одновременно, с расстояния тех самых пятнадцати метров. В немецкие окопы и в пулеметные гнезда градом полетели тяжелые «феньки». А отдельные выстрелы немецких карабинов утонули в безумном реве, где слилось все: и «ура», и «полундра», и самый забористый русский мат. Сразу после взрыва гранат первую траншею затопила людская волна. Пленных не брали, и даже успевший поднять руки немецкий солдат тут же падал прошитый очередью из ППШ, проколотый штыком, или с головой, раскроенной саперной лопаткой.

Бой сразу же переместился во вторую траншею. Часть подкреплений немцы уже успели отправить под Гатчину, но больше половины солдат, предназначенных для формирования кампфгрупп, были еще на месте.

Через полчаса генералу Говорову доложили, что в результате ожесточенного боя атакующие советские войска понесли потери, но полностью прорвали фронт противника. 157-я стрелковая дивизия, почти не встречая сопротивления, форсированным маршем продвигается в направление Гатчины, где ведут бой на уничтожение вражеского гарнизона механизированные батальоны бригады Бережного.

Танковый батальон той же бригады обошел Гатчину по объездной дороге и сейчас движется по Киевскому шоссе навстречу авангарду 157-й дивизии. Сражение было выиграно, командование противника явно утратило управление войсками и не предпринимало каких-либо осмысленных действий. 18-я армия вермахта, утратив штаб и интендантскую службу, прекратила свое существование как боевая организованная единица, превратившись в десятки окруженных и изолированных друг от друга групп, капитуляция которых была всего лишь вопросом времени.

Часть 11. Заря победы.

Присутствуют:

Часть 11. Заря победы.

Присутствуют:

Рейхсканцлер Адольф Гитлер

Рейхсмаршал Герман Геринг

Глава ОКВ генерал-фельдмаршал Вильгельм Кейтель

Рейхсфюрер СС и командующий Группой армий Центр Генрих Гимлер

Министр пропаганды Йозеф Геббельс

– Мой фюрер, – дрожащим от волнения голосом сказал Кейтель, – сегодня днем была окончательно потеряна связь с двадцать восьмым армейским корпусом. Последнее сообщение, полученное нами в час дня, гласило, что со стороны Гатчины к Ульяновке подходят русские тяжелые танки. Потом связь прервалась. Мы предполагаем, что генерал артиллерии Херберт Лох и его штаб геройски пали в бою за Рейх. Никаких достоверных данных, говорящих о том, что командование корпуса попало в плен, у нас нет.

– Кейтель, что это такое! Разгромлена еще одна моя армия, а вы говорите об этом так, будто потеряли на улице ваш кошелек, в котором ничего нет, как и в вашей пустой голове! – Гитлер орал и брызгал слюной. – Как вы вообще могли пропустить еще одно успешное наступление большевиков? Как вообще такое могло случиться? Еще три дня назад вы уверяли меня, что в недельный срок восстановите положение под Псковом. А теперь сообщаете, что большевики не только сняли осаду с Петербурга, но и уничтожили две наших армии. Две армии ветеранов, прошедших Польшу, Францию, летне-осеннюю компанию в России. Вы понимаете – чем нам грозят такие невосполнимые потери в солдатах и офицерах, уже имеющих боевой опыт? Молчите, Кейтель? Вам нечего мне сказать? Сколько мы уже безвозвратно потеряли наших солдат с начала русской кампании?

– Примерно около миллиона солдат и офицеров, мой фюрер, – заметил Гиммлер, мрачно нахохлившийся за столом, словно сыч, – причем большая часть этих потерь пришлась на период с декабря прошлого года по настоящий момент.

Гитлер резко обернулся. – Да, Генрих, ты прав, мы действительно понесли большие потери. Необъяснимо большие. Ты можешь что-либо еще сказать по этому вопросу? Ведь мы не просто терпим поражения – каждое наступление русских стоит нам одной, а то и двух армий!

Гиммлер, как талантливый актер, немного помолчал, выдерживая паузу и подчеркивая драматизм ситуации. – Мой фюрер, с контрнаступлением русских под Москвой мне уже все понятно. Там мы просто зарвались, как наши генералы в ту войну, шагавшие победным маршем на Париж. Как и французы в четырнадцатом, русские подтянули последние резервы и начали контрнаступление, отбросив наши войска примерно на столько же – на сто километров. Не нужно было тогда рваться к Москве из последних сил, и всё было бы нормально. Мы, немцы, всегда побеждали, опираясь на тщательную подготовку и точный расчет. Войска в обороне в землянках и блиндажах куда лучше переносят холод, чем те же солдаты, находящиеся в чистом поле. Лично побывав на Восточном фронте, я понял, что такое Россия, и как жестока и беспощадна к нам, немцам, эта суровая холодная земля. Немецкие солдаты, сражающиеся там за будущее нашего рейха, – это настоящие герои.

– Продолжайте, Генрих, – кивнул Гитлер, – а вы, Йозеф, слушайте внимательно. Ведь именно вам придется объяснять германскому народу, как и почему так обгадились их генералы.

– Мой фюрер, – сказал Гиммлер, – я не армейский офицер, и не имею опыта командования войсками. Поэтому, как только я был назначен командующим группой армий «Центр», то сразу начал подбирать себе нужных специалистов. Разумеется, мой фюрер, все офицеры, привлеченные мною для сотрудничества, являются стопроцентными арийцами и преданными идее национал-социализма членами партии. При этом все они начали свою службу с нижних чинов, и понимали то, что не всегда понимали титулованные ничтожества, кичащиеся своим происхождением. Сказать честно, мне не хотелось разделить судьбу Манштейна, Клейста или несчастного Гота.

– Почему вы называете его несчастным, Генрих? – заинтересованно спросил Гитлер.

– Его нет ни у нас, ни у русских – это уже известно точно, – ответил Гиммлер. – Также известно, что штаб семнадцатой армии был застигнут врасплох и полностью уничтожен в скоротечном ночном бою механизированной бригадой генерала Бережного. У этого большевика просто безумная страсть к нашим генералам. Начиная свои операции, он в первую очередь стремится тем или иным способом уничтожить или взять в плен наших командующих, и тем самым нарушить управление войсками. Но сейчас разговор не об этом…

– А о чем же, Генрих? – нервно переспросил Гитлер.

– Мой фюрер, – сказал Гиммлер, – отчаявшись искать причину поражений в наших собственных генералах, я решил обратить свое внимание на русских. Конечно, следственная комиссия, выявляющая случаи измены, разгильдяйства, халатности и непрофессионализма в рядах нашего армейского командования, продолжает свою работу. Но этой рутиной я попросил заняться партайгеноссе Мюллера. Тем более что большую часть следственных бригад и так составляют его люди. Если заговор генералов существует, то люди Мюллера его выявят, просто по крупинкам просеяв ту кучу навоза, которую представляет собой наш прославленный генералитет. Меня же в первую очередь интересовал вопрос, который вы мой фюрер, только что задали генерал-фельдмаршалу Кейтелю. Почему русские, совершенно не блиставшие в ходе летне-осенней кампании тысяча девятьсот сорок первого года, вдруг, совершенно неожиданно для нас, начали побеждать наши войска с таким разгромным счетом…

– Ну, и к чему пришли эти ваши расово-чистые специалисты? – спросил Гитлер, нервно меряя шагами кабинет. – Генрих, вы же понимаете, что для Рейха ответ на этот вопрос может быть жизненно важен.

– Поражение под Москвой было вполне объяснимо, – сказал Гиммлер, – как я уже говорил, моя следственная бригада сделала вывод, что мы просто зарвались. Но вот потом начались события, необъяснимые с точки зрения материалистических взглядов на окружающий мир.

– Что вы имеете в виду, Генрих? – встрепенулся Гитлер.

– Два месяца назад, вечером четвертого января, – мрачно начал Гиммлер, – наша воздушная разведка засекла в Черном море авианосец под андреевским флагом. Связь с разведчиком почти немедленно прервалась. Все дальнейшие невероятные события, которые можно было задокументировать, довольно детально изложены в докладе, находящемся этой папке.

Могу сказать лишь одно – ни один из кораблей так называемой эскадры Ларионова не был построен ни на одной верфи мира. Этого мира. Американская версия продержалась дольше всего, но совсем недавно и оттуда были получены совершенно достоверные сведения, что ничего подобного на верфях США не строилось.

Мой фюрер, невозможно скрыть постройку авианосца трехсотметровой длины, особенно в Америке, где из-за продажной и болтливой прессы все и всё знают обо всех. Это было бы нонсенсом. Но самое главное не в кораблях, а в их боевых возможностях. Исходя из опыта наших летчиков люфтваффе, несколько раз пытавшихся атаковать эту эскадру и в базе и в походе, можно сказать, что если бы в Перл-Харборе седьмого января вместо эскадры Киммеля находилась бы эскадра Ларионова, то адмиралу Нагумо пришел бы конец. Американцы же таких сверхвозможностей не демонстрируют, даже когда речь идет об их жизни и смерти.

И так во всем, начиная с самолетов, демонстрирующих удивительную скорость, дальность полета и огневую мощь, и кончая неуязвимыми для нашего ПТО тяжелых танков. Но это все, что называется, железо. Прошлым летом мы разгромили большевиков, даже несмотря на то, что в их распоряжении уже были тяжелые неуязвимые для нас танки типа КВ и Т-34, которые ведомство Канариса, между прочим, преступно прозевало.

На стороне вермахта были боевой опыт, тщательное планирование и организация операций, высокий воинский дух и уверенность в победе. В то время, как противник был растерян, дезорганизован и откровенно слаб духом. Доказательством тому являлись миллионы русских, находящихся сейчас в нашем плену. Меня интересовало – стали русские после четвертого января воевать по-другому? Ответ, который дала моя комиссия, был однозначным: – Да, стали!

Гиммлер перевел дух. – Мой фюрер, самые большие чудеса показывает все та же механизированная бригада Бережного. Их тактика не просто копирует немецкую, в ней есть нечто, что делает ее на голову лучше нас. Но дело не только в тактике, которой у большевиков не было еще совсем недавно, и даже не в начавшейся в самых верхах большевистского руководства перетасовке генералов.

Собрав воедино все факты, я обратился в Анненербе за разъяснением. Ответ был довольно пространным, но трактуемым однозначно. В данном случае мы имеем дело с пришельцами извне, не настолько чуждыми нам как уэллсовские марсиане, но все-таки во многом иными, чем обыкновенные русские. Также есть сведения, что об этом факте кое-что знают и в Лондоне и в Вашингтоне. По нашим сведениям британский Боров скончался от удара как раз в тот самый момент, когда начальник СИС делал ему доклад по все той же эскадре адмирала Ларионова…