— Любимая, — забормотал он, вцепивщись в энджину руку и покрывая ее поцелуями. — Давай все отменим, а? Давай просто уедем домой, в Бирмингем, и забудем обо всей этой крови. Я так тебя люблю… Я без тебя… Энджи, ну давай уедем, прямо сейчас. У тебя ведь такая интересная работа, тебя все хотят, всем ты нужна, а мне особенно… Ну зачем тебе эта война, зачем? Уедем, ты родишь мне детей, красивых, таких же, как ты, Энджи…
Снаружи постучал по стенке Колька:
— А ну кончайте шуметь, голуби! А то шейки сверну, чтоб не курлыкали…
Саша вздрогнул и замолк, но руку Энджи не отпускал. Она чувствовала на ладони его мягкие губы, его дыхание, влагу его слез. Энджи знала точно: он боялся не за себя. По роду своей работы Саша бывал во многих непростых переделках и всегда считался достаточно смелым даже в привычной к опасностям компании военных корреспондентов. Этот человек сходил с ума от страха за нее, Энджи. Без нее он не представлял себе жизни. Разве этого мало? Да и она к нему уже как-то привыкла, скучает, когда его долго нету. Может, это и не то, что называется сумасшедшей любовью, но семья у них была бы хорошая… а рожать и в самом деле уже пора, если хочешь нескольких… И книга почти готова, хорошая книга… Может, действительно, уедем, а, Саша?
Она так и не отняла руки, рассеянно улыбаясь в темноте салона. Саша снова начал что-то бормотать о семье, о Бирмингеме, о детях. Неужели он прав, неужели еще не поздно все отменить? Конечно, не поздно. Если эти два джеймс-бонда не согласятся, то ничто не мешает им продолжить свой план вдвоем. Все равно в помощи дилетантов такие профессионалы не нуждаются, так что Энджи с Сашей вполне могут уехать назад на тойоте, оставив им джип со всем оружием… Саша бормотал, щекоча ей ладонь своими горячими словами. Энджи наклонилась, прислушиваясь.
— Свадьба… — шептал Саша. — Мы с тобой устроим такую свадьбу — на весь Бирмингем. Весны ждать не будем, вот вернемся, справим Рождество, а после Нового года, недельки через две… Ты будешь в таком длинном белом платье… Представляешь, по январскому снежку…
Энджи вздрогнула, выдернула руку и повернулась, краем глаза заметив что-то в темноте за ветровым стеклом. Так и есть: Милена шла к машине прямо по мягкому январскому снегу. На ней сияло длинное белое платье, и фата красиво клубилась вокруг головы, а над переносицей краснело ровное круглое пятнышко, как у индусов, только побольше. Милена улыбалась. Остальные тоже были здесь: и родители, и Тетка, и Симон, и Энджи со своим невидимым Габриэлем.
В руках у Кольки пробудился переговорник: сначала пошуршал-пошелестел, а потом застучал, как дятел, — всего лишь несколько негромких, но отчетливых щелчков, и снова все стихло. Колька сунул моторолу в карман и встал.
— Годится, — сказал он, влезая в машину и заводя двигатель. — Поехали с орехами. Всем молчать и улыбаться.
Подпрыгивая на кочках, они выбрались на относительно ровную грунтовку. Колька вел машину медленно, мурлыча себе под нос какую-то монотонную песенку. Через несколько минут впереди замаячили огни блокпоста. Консервные банки с соляркой и тряпичными фитилями тускло освещали грунтовку, лес, джип, стоящий поперек дороги, и груду мешков с торчащим поверх хоботом пулемета. Хобот смотрел прямо на Энджи. Она услышала слова команды, на джипе зажегся прожектор и, развернувшись, ударил ее по глазам ярким белым светом. Энджи зажмурилась.
Колька остановил машину и заглушил двигатель.
— Саша, ты оставайся на месте, — сказал он. — Энджи, когда позову, медленно выходи и двигай прямо ко мне, без оружия. Помни, медленно.
Затем он открыл дверцу, неуклюже выбрался наружу, постоял, потягиваясь, как делает человек, у которого затекли ноги или болит спина, что-то крикнул в сторону слепящего прожекторного луча и замахал руками, будто отгоняя комаров. Луч дернулся и отъехал в сторону. Из-за джипа, держа наизготовку автоматы, вышли двое: бородатый пожилой мужик в полушубке и длинношеий дылда в натовской форменной куртке с большими нагрудными карманами. Колька, выскочивший на дорогу в одной миротворческой гимастерке, казался на их фоне сущим цыпленком. Он похлопал себя по карманам, вытащил сигаретную пачку и начал ковырять в ней пальцем, не глядя на подходящих ханджаров.
— Кто такие? — спросил длинношеий, подходя к нему вплотную, так что ствол калашникова уперся прямо в колькин бок.
Колька хихикнул, как от щекотки, и выдал какую-то длинную и на удивление складную тираду по-русски.
— Что? — не понял ханджар. — У тебя толмач есть? А? Толмач?
Колька быстро-быстро закивал и, улыбаясь, произнес еще что-то, столь же длинное и столь же непонятное.
— Что он такое говорит? — шепотом спросила Энджи, косясь на Сашу.
К ее удивлению, тот с трудом сдерживал смех.
— Стихи читает.
— Стихи?
Но Колька уже махал им снаружи, приглашая Энджи на выход. Она соскочила на землю и подошла. Бородач стоял рядом, держа их на прицеле. Колька широко улыбнулся и, фамильярно обняв ее за плечи, продолжил декламацию. Завершив тираду, он нагло чмокнул свою «переводчицу» в щечку и вернулся к сигаретной пачке.
— Что он сказал? — длинношеий повернулся к Энджи.
Она пожала плечами в полном недоумении. Видимо, вид у нее был настолько дурацкий, что бородач заржал, а длинношеий, повесив автомат на плечо, со стоном воздел руки к небу. Колька тем временем выудил наконец сигарету и, сунув ее в рот, шарил по карманам в поисках зажигалки.
И тут Энджи увидела Берла. Он поднялся из пулеметного гнезда и теперь шел — даже не шел, а как-то быстро и бесшумно скользил в направлении ханджарского джипа. Она перевела взгляд на длинношеего и неожиданно для себя самой запоздало ответила:
— Стихи…
— Что-что?.. — переспросил тот в полном недоумении, но в этот момент Колька, выплюнув сигарету, резко взмахнул рукой, бородач в полушубке выронил автомат и, схватившись за горло, закружился на месте, издавая странные кудахтающие звуки. Длинношеий потянул из-за спины автомат, но не успел: Колька вдруг высоко подпрыгнул, его ноги описали широкий полукруг, как крылья взлетающей птицы, но по дороге он, видимо, передумал улетать, или длинношеий помешал ему своей головой, некстати пришедшейся как раз на траекторию колькиного ботинка. Раздался чмокающий хлюп, колени у ханджара подогнулись, и он рухнул на землю. Колька неторопливо подошел к нему, отбросил в сторону автомат и, перевернув на спину, стал деловито расстегивать куртку.
«Зачем? Неужели…» — пронеслось в голове Энджи. Она изо всех сил гнала от себя страшную догадку, но когда Колька расстегнул у длинношеего брючный ремень, сомнений у нее уже не осталось — Колька явно собирался изнасиловать врага. Отвернувшись в ужасе и отвращении, Энджи сделала неверный шаг в сторону и чуть не наступила на бородача. Он был еще жив; кровь толчками выплескивалась на бороду изо рта и разваленной надвое шеи. Ханджар сплевывал кровь и поводил глазами из стороны в сторону, как будто ища кого-то. Поймав взгляд Энджи, он зашевелил губами, словно желая что-то сказать, но не смог издать ни звука, только выдул несколько красных пузырей. Энджи почувствовала стремительно подступающий приступ тошноты и бросилась к краю дороги, туда, где над кучей мешков с песком торчал хобот пулемета.
Ее еще выворачивало, когда она почувствовала, что кто-то смотрит на нее, и, повернув голову, увидела пулеметчика. Он лежал на спине в двух шагах, удивленно уставившись на нее блестящими в свете прожектора глазами. Пулеметчик никак не выглядел мертвым; видимо, Берл всего лишь связал его… Энджи наклонилась, чтобы получше рассмотреть, и тут поняла, что человек лежит вовсе не на спине, а на животе… просто голова у него свернута так, что подбородок упирается в позвоночник. Энджино нутро снова рванулось наружу, и она едва успела отодвинуться, чтобы сблевать в сторону, а не прямо в удивленные глаза мертвого ханджара.
— Эй, крутая! — Берл похлопал ее сзади по плечу. — Команды блевать не было.
Энджи с трудом разогнулась. Берл смотрел на нее, насмешливо ухмыляясь и выказывая скорее злорадство, чем жалость. Бородач по-прежнему булькал, мелко суча ногами. Около распахнутой дверцы ханджарского джипа бесформенной кучей лежал еще один мертвец, очевидно, водитель. Она заставила себя посмотреть в сторону Кольки и длинношеего, ожидая увидеть самое страшное, и не смогла удержаться от облегченного вздоха. Какая же она все-таки дура! Это ж надо же подумать такое! Ну сколько можно переносить собственную травму на весь окружающий мир? Колька, конечно же, и не думал никого насиловать: брючный ремень понадобился ему, чтобы всего-навсего связать ханджара.
Более того, длинношеий уже пришел в себя и теперь сидел на земле, растерянно оглядываясь вокруг. Колька поднял с земли сломанную сигарету и с упреком посмотрел на Эджи.
— Дура! — сказал он и покачал головой с самым безнадежным видом. — Надо тебе было мою сигарету топтать? Я ж ее специально в сторону выплюнул, чтоб потом подобрать… Какого же, спрашивается, хрена, ты тут носишься взад-вперед, как стадо слонов?
Саша протянул ему пачку и что-то сказал по-русски. Берл рассмеялся и тоже добавил что-то, видимо, очень смешное, отчего остальные принялись ржать, как ненормальные. Они говорили на незнакомом ей языке, как будто ее тут рядом и не было! Даже Саша! Энджи прикинула — обидеться или нет — и решила не обижаться.
Берл подошел к бородачу и тронул его ногой.
— Что, Красная Борода? — спросил он скорее даже участливо, переходя на английский. — Не видать тебе твоих жен?
Ханджар булькнул и выдул кровавый пузырь.
— Жены были у Синей Бороды, — подала голос Энджи. Она хотела сказать это жестко и насмешливо, но вышло как-то жалобно.
— Ах да, я ж совсем забыл — с нами ведь специалист по мировой литературе — безразлично начал было Берл, но остановился, глядя на красивый кривой кинжал в узорчатых ножнах на поясе у бородача. Наклонившись, он вытащил клинок и рассмотрел его. — Это что, и есть ханджар? Да?… Ну тогда — подобное к подобному.
Берл быстрым движением вонзил клинок в сердце умирающему. Бородач дернулся всем телом и затих.
— Зачем? — спросил Саша, глубоко затягиваясь. — Так бы помер.
— Последняя милость, Саша, — ответил Берл серьезно. — Зачем зря людей мучить?
Он повернулся к Кольке и что-то произнес, показывая на часы.
Колька кивнул, и, не выпуская изо рта сигареты, присел на корточки рядом с длинношеим.
— Ну что, жираф, — сказал он на ломаном сербском. — Теперь ты меня поймешь без толмача, правда? Сколько людей в лагере? Только быстро, времени нету.
Ханджар отрицательно покачал головой.
— Зря ты так, — вздохнул Колька. В руках у него волшебным образом возник короткий обоюдоострый нож. — Я ж тебе сейчас пальцы обстругивать буду, до косточки, один за другим. На моей памяти никто до третьего пальца не доходил, самые крутые ломаются в конце второго. Но, возможно, ты у нас феномен. Ну как? Идем на рекорд? Только пасть придется заткнуть, уж извини, а то крику не оберемся…
Он оглянулся, ища подходящую тряпку.
— Двадцать шесть, — прошептал длинношеий. — Включая нас.
— Черные лебеди?
— Нету, все на облаве. Ловят кого-то.
Колька кивнул, одобрительно потрепал ханджара по щеке и, повернувшись к Берлу, что-то произнес по-русски.
— О'кей, — сказал Берл. В голосе у него звучало облегчение. — Энджи, в машину. Саша, перегружай винтовку. Вы с Колей поедете на местном транспорте. Пулемет тоже прихвати, авось пригодится. Дядя Коля, кончай свою светскую беседу, и займемся делом.
Оставив трупы на дороге, они тщательно заминировали все место.
* * *— Чего мы ждем? — спросила Энджи. Их джип стоял на обочине грунтовки перед самым выездом из леса. Свозь деревья виднелись редкие огоньки спящей деревни.
— Колю, — сказал Берл, показывая на переговорник. — Вот как залезут на минарет да соберут винтовку, тут и наш с тобой черед настанет, уважаемая ангел смерти.
Энджи возмущенно повернулась к нему.
— Послушай, парень, что ты от меня хочешь? Да, стрелять я не умею и сворачивать людям шею — тоже; да, меня тошнит при виде перерезанного горла… Но это еще не повод хамить мне при каждом удобном случае.
— Что я от тебя хочу? — удивился Берл. — Можно подумать, что это я тебя сюда затащил, а не наоборот. Я здесь, если хочешь знать, только для того, чтобы тебя, дуру, отсюда живой выволочь, вот и все. А если по дороге ты еще и поймешь кое-что, так это уже просто прямой профит.
— Что пойму? Например?
Берл усмехнулся.
— Например, что ангел смерти не бежит блевать в кусты при виде чужой крови. Например, что любая война — дерьмо, и, начав воевать, ты непременно измажешься. Думаешь, я не видел, как ты отвернулась, когда Коля резал этого, последнего, с длинной шеей?
— Он был связан, — упрямо возразила она. — Он ответил на все вопросы. Можно было привязать его к дереву…
— …и играть в Вильгельма Теля, — насмешливо продолжил Берл. — А-а… Что тебе объяснять… Одно странно — куда это вдруг пропал твой пыл? Разве это не ханджар? Разве это не один из тех, кого ты еще сегодня именовала «страшными беспощадными крысами» и призывала извести под корень? Или уже забыла?
Энджи молчала.
— Ладно, — сказал Берл неожиданно мягко. — Не тушуйся, девочка. Ты права. Поняла? Ты права, а они, крысы, виноваты. И слабость твоя тоже права: нормального человека должно тошнить от убийства. А если не тошнит, то он уже ненормален. Как мы с Колей. В этом, если хочешь знать, их самая главная крысиная пакость: они заставляют нас убивать. Гады. Они убивают нас так или иначе. Превращают или в трупы, или в бесчувственных монстров, и неизвестно еще, что хуже.
— Известно… — пробормотала Энджи.
— Что? — переспросил он, не расслышав.
— Ты просто не знаешь, но есть еще и третье состояние, самое худшее… — она сжала виски обеими руками и принялась выталкивать из себя слова, как камни, одно за другим. — Ты и не труп, и не монстр… ты — вонючая тряпка, выброшенный в кювет презерватив, до горла набитый мерзкой спермой насильников… Ты настолько грязна, что отвратительна самой себе, ты скребешь себя до крови и не можешь очиститься, даже если соскребешь все мясо до самых костей, понимаешь? Потому что кости тоже осквернены… Все осквернено — до самого мозга… А в голове — их морды, их невыносимая вонь, въевшаяся в тебя… Что делать тогда, а, Берл? Скажи мне, если ты такой умный!.. Ага, молчишь?..
Энджи всхлипнула, но, совладав с собой, вытерла кулаками выступившие слезы.
— Надо же… ты и в самом деле супермен. Заставил меня плакать дважды в течение суток… В общем, я согласна быть монстром. Или трупом. Неважно, кем — лишь бы не… лишь бы… — она поискала нужное слово, и, не найдя, усмехнулась. — Лишь бы не тем, кто я есть. Вот видишь, для этого даже слова не придумали…
Берл покачал головой.
— Ты уж извини меня, ладно? — сказал он неловко. — Мужчины — они дураки, сами многого не рюхают… Слышь, Энджи?..
— Ничего, ничего. — Она отвела его руку. — Все в порядке. Ты командир, я учу правила. Ровно четыре.
— Гм…
Они сидели вдвоем в темном джипе на краю ночного ханджарского леса. Переговорник молчал, огни враждебной деревни тускло мерцали в просвете зарослей.
— Энджи, — сказал Берл, неуклюже меняя тему. — Объясни мне про Колю. Зачем ему это все? Ну… ты понимаешь.
— А, Колька… — она пожала плечами. — У него это личное. Мне Саша рассказывал. Он сам откуда-то из России. Была у него то ли жена, то ли просто девушка… В общем, какой-то мафиози, торговец проститутками, увез ее оттуда обманом лет десять тому назад. С тех самых пор Колька ее и ищет.
— А почему здесь?
— Ну, как… — неуверенно сказала Энджи. — Торговец этот мусульманин, возил девушек через Боснию, вот и…
Он хмыкнул.
— Что? — не поняла она.
— Да вот, — объяснил Берл. — Смешно получается. Если бы этот мафиози оказался сербом, русским или евреем, то сидел бы сейчас Коля где-нибудь на другой стороне, может быть, даже в этом самом лагере, вместе с ханджарами. Странно, правда?
Энджи молчала, подавленная беспощадной жесткостью этого замечания.
— Нет-нет, — пробормотала она. — Ты не прав. Тут что-то не так…
— Ну как же. Сама посуди…
— Нет! — перебила она, схватив его за руку. — Послушай. Так просто не может быть, понимаешь? Смотри: есть добро, и есть зло, правда? Мы здесь — добро, а крысы там, в лагере, — зло. И дело тут не только в том, что они убили многих, и растоптали меня, и превратили в монстров тебя и Кольку… Дело в том, что они — крысы, злобные твари, и нужно уничтожить их не просто за нас лично, а вообще, понимаешь? Вообще как зло, как гадость! Поэтому то, что ты сказал, просто не может быть правильным. Слышишь, Берл?
Он смущенно кашлянул, ища ответ, но тут некстати проснувшийся переговорник тихим шелестом отозвался на его кашель. Берл тряхнул головой, как бы отгоняя от себя лишние мысли, и предостерегающе поднял палец. Из моторолы донеслось несколько щелчков.
— Пора, — сказал Берл, заводя двигатель. — Такие вещи трудно объяснить. Может, потом как-нибудь сама поймешь. А пока — вспомни и повтори правила.
* * *Колька подогнал джип к самому входу в мечеть. Тяжелая дверь была заперта изнутри. Саша посмотрел на часы. До первого намаза оставалось еще часа два с половиной.
— Стучи! — коротко приказал Колька и стал быстро выгружать из джипа оружие.
— А если не откроют?
— Взорвем. Мины еще есть.
Саша постучал. После недолгой паузы за дверью послышались шаги и скрежет засова. Подошел Колька с автоматом наизготовку. В открывшемся проеме, держась за притолоку, стоял старик и недоуменно пялился на их армейские ботинки.