– Представил, ну и что?
– А очень сомнительно, чтобы в СССР в тот момент сумели наскрести столько транспортов, чтобы привезти такое количество войск разом. Даже в 1941-1942-м в тот же Севастополь с Кавказа больше пехотной бригады за раз не возили, да и то с великими проблемами. Один раз, во время второго штурма Севастополя, привезли в четыре приема стрелковую дивизию с танковым батальоном Т-26, да и то Черноморский флот чуть не надорвался. И потом, одно дело Севастополь, от которого до Новороссийска по прямой километров 400, а совсем другое – Барселона или Бильбао, до которых минимум в десять раз дальше. И опять-таки мимо «нейтральных» англичан и враждебных итальянцев. То есть получается, что транспортов тогда не было. И опять же, для того, чтобы прикрывать конвои, нужны боевые корабли, а где их было взять?
– Как где? Уж тут-то мне мозги не пудри! Ведь был же у нас тогда какой-никакой флот!
– Вот именно, что какой-никакой. Что можно было тогда реально послать в дальний поход? На Черном море один линкор, на Балтике – два, и все в середине 1930-х в перманентной модернизации. Как наши линкоры плавали у океанских берегов (даже не в открытом океане, а к примеру, в здешнем Бискайском заливе), все помнили по 1929 году, когда «Парижскую Коммуну» переводили вокруг Европы на Черное море и линкор при этом попал в шторм и чуть совсем не утоп. Пришлось валютой за ремонт платить. Новые эсминцы типа 7 и лидеры начали худо-бедно плавать только к 1938 году, с ужасающим количеством брака и недоделок. Крейсер «Киров», как известно, довели до ума только в конце 1939-го, он еле-еле на финскую войну успел, а его систершипы вошли в строй еще позже. Тогда остается что – три старых крейсера с Черного моря или эсминцы – «Новики»? Так и тех, и других было мало, к тому же у тех же испанцев крейсера и эсминцы были не хуже. Да и не научились советские военные моряки плавать далеко в открытом море в те-то времена. Если помнишь, боевые службы в Средиземном море и других морях-океанах начались только с середины 1960-х, а точнее, после «шестидневной войны» с евреями в 1967-м. Да и ничто был тогда наш флот против тех же итальянцев. Кстати, и у франкистов тогда помимо прочего было два вполне ничего себе тяжелых крейсера – «Канарис» с «Балеаресом». Так что тут мы были практически бессильны. И наши вожди это, похоже, отчетливо понимали, поскольку, кроме четырех торпедных катеров Г-5 да советников, (от которых из-за отсутствия практических навыков особой пользы не было, даже, к примеру, в качестве командиров подводных лодок) ничем в морском плане республике не помогли. Да, кстати говоря, и во всем остальном была примерно та же фигня. И пулеметы ШКАС клинило через раз, и патронов бронебойных, трассирующих и зажигательных к ним в природе не существовало. И качество наших самолетов, к примеру, было, мягко говоря, низким. Лучше всего себя в Испании показали, как это ни странно, вполне заурядные на тот момент бипланы Р-Z и И-15. У И-16, как оказалось, были сплошь негодные моторы и бракованные силовые узлы крыльев – конструктивная недоработочка, а у бомбардировщиков СБ вообще не было никаких достоинств, кроме высокой скорости, да и то вначале…
– И что, все было настолько плохо?
– Не то слово. Если лучшие И-16 в Испании были с американскими, контрабандно купленными движками «Райт-Циклон», а моторы М-100 с СБ после ремонта и переборки на испанских заводах работали лучше новых – о чем-то это говорит. Никуда не денешь более десяти лет разрухи и безвременья, которые в СССР продолжались с окончания гражданской войны и до первого «пятилетнего плана». Они на всем сказывались. К примеру, допустим, танки у нас тогда вроде бы были приличные. Но, опять же, Т-26 были довольно плохого качества, да и броня очень противопульная, на уровне итальянских танкеток. Даже обхаянный в разных книжках немецкий Pz-I был забронирован лучше Т-26. А противотанковые пушки немцы в Испанию завезли очень быстро. Да и зачем попу гармонь? Что толку было поставлять испанцам танки, которые они не могли правильно использовать? Поставили же им пол сотни БТ-5 после того, как проанализировали все недостатки тех же Т-26. Думали, раз у них лучше динамика, надежнее ходовая часть и броня потолще, чем у Т-26, то это что-то даст. И первый же бой на подступах к Сарагоссе – облом. Оборону франкистов «бэтешки» прорвали, но что толку, если пехота за ними не пошла, а ту, что пошла, отсекли? В итоге до трети танков потеряно, а общий результат близок к нулю. Нет, республиканцев тогда никто бы не научил воевать. У наших советников и опыта-то особого не было (гражданская война в России – не в счет). Эта война лишний раз доказала, что помимо прочего добровольцы (пусть и с принципами) ничто против профессионалов. Все эти «испанские Чапаевы» – самозваные полковники Листер и Модесто, или штабные чинуши вроде генерала Миахи или полковника Касадо против боевых генералов вроде Франко явно не тянули. Да и вообще это, по-моему, была последняя война по сугубо партийно-идеологическим соображениям, в силу глупости последних. Потом, во время Второй мировой, все уже было как-то проще и понятнее…
– И что из этого?
– А то, что как ты ее ни переигрывай, эту войну, – не выходит. Как ты ни переставляй людей, технику и прочее – ничего не вытанцовывается. Оттого и нет ни одной приличной книжки в жанре «альтернативной истории», где бы автор убедительно переиграл испанскую войну А те, что есть, выглядят откровенно глуповато…
– Н-да, ума у тебя, друг ситный, явно с избытком. Одних мозгов три лопаты. Ты, я смотрю, из любой фигни запросто лекцию сделаешь. Чего же, к примеру, преподавать куда-нибудь не пойдешь?
– На том стояла, стоит и стоять будет, а кто с чем к нам придет, тот тем и бит будет! А преподавать я и сейчас пытаюсь. Но помаленьку, сезонно, так сказать…
– А почему сезонно?
– Видишь ли, май фрэнд, там зарплатные деньги небольшие, а головной боли слишком много. Во всех российских вузах сейчас приросла к преподавательским местам публика, которой лет по 70–80, в лучшем случае – сильно за 60. Их молодость пришлась на полет первого космонавта, а зрелость – на ввод войск в Афган. Они потеряли себя еще году эдак в 1989-м и давно уже слабо представляют себе, какой сейчас год на дворе и в какой стране они живут. Но эти «возрастные» никого к себе не подпускают, корчат из себя незаменимых, великих ученых. Оно и понятно, они сидят словно ржавые шурупы в стенке, их оттуда можно только выломать. Руководство может их хоть дустом посыпать, хоть нагайкой лупить, они все стерпят. Надо же им кормить детей-внуков и прочих зятьев с невестками, которые у них в большинстве случаев наркоши, алкаши и тунеядцы. Лишних денег сейчас, как известно, не бывает, а бабки за всякие экзамены-зачеты тянут со студентов все без исключения. Дорогое это нынче удовольствие – высшее образование. А если этих «возрастных» и заменяют, то по великому блату и исключительно на их собственных отпрысков или родичей. Ну, или на тех, кого назначит институтское начальство, что в принципе одно и тоже. Проблема в том, что когда они, в большинстве своем, перемрут, нормальных людей на их места найти будет негде. На том наше высшее образование и накроется окончательно. Собственно, оно, считай, уже накрылось. Вот я, к примеру, работаю в этой системе от случая к случаю, и меня туда на постоянной основе чего-то не очень тянет. Даже тошнит местами от того, что я там вижу…
– Да ну, где это тебя так испугали?
– Не испугали, а, скорее, разочаровали. Меня вообще-то простым финским ножом не напугаешь. Пример – последняя моя преподавательская эскапада. Наш краснобельский агротехнический университет. Ну, из названия понятно, что раз провинциальный, да еще и сельскохозяйственный, то ничего путного от него ждать не стоит. Опять же, ты знаешь, что у нас в Краснобельске республика Шкабыртостан, и там людям со славянскими харями и фамилиями не очень-то комильфо. Но национальный вопрос у нас там – это нечто вроде нелепой и безобидной придури не самой умной и многочисленной части местного населеня. Во всяком случае, пока. В общем, закономерно, что и у преподавателей, и у студентов-агротехников обнаружилось столь полное отсутствие серого вещества в голове, что я только диву давался. Нет, ну, студенты – ладно. Это, так сказать, продукт суровой эпохи, теперь других просто не делают. А вот преподаватели… Я там, как это ни смешно звучит, политологию и прочую социологию преподавал, но, как выяснилось из отвлеченных разговоров, в сельскохозяйственных делах я петрю вовсе не хуже тех, кто там, к примеру, агрономию ведет. Исключительно потому, что я на дедовские шесть соток еще иногда езжу и что-то там сажаю и собираю. Прикинь, они там на втором курсе ставят опыты, которые мы ставили в третьем классе средней школы, по соответствующему советскому учебнику «Природоведение». Это когда проращиваешь семена гороха – кладешь в чашку Петри, поливаешь и накрываешь сверху бумажкой. Такие вот нынче морквоведы с высшим образованием…
– Ну и преподавал бы себе, раз ты такой продвинутый. Чего ушел-то?
– И не говори. По идее, контракт у меня был на год, да я еще и конкурс на должность старшего преподавателя прошел. Тошнотворная процедура, но у меня на нее хватило ума и нервов. Я же в нашей аспирантуре учился, там и не такое видал. И главное, я уже был морально готов там работать долго, уже и в режим начал входить (там ведь по субботам вкалывать приходится), и документы начал помаленьку заполнять, и студентов различать по лицам и фамилиям. Но вдруг – хоп, и крутой облом в одночасье…
– Это почему?
– На то, однако, много причин. Понятно, что я по их меркам слишком молодой, морда больно умная, местных псевдонаучных авторитетов заранее не уважаю, по мелочам не пресмыкаюсь и т. д., и т. п. Поначалу, естественно, всякие мелкие придирки пошли, типа того, что я неправильно лекции читаю. «В лекции превалирует личное мнение преподавателя» – как тебе такая формулировочка? И это учитывая, что в той же политологии основные понятия берутся из высочайше утвержденного учебника, который не тобой написан. Что тут вообще может быть «личного»? Ну, или что я журналы не вовремя заполняю. А как их заполнить, если было всего 2–3 лекции, и полного списка групп еще нет? Но это все, как говорится, со временем лечится, и хрен бы с ним.
Но тут все вдруг обрубилось враз. Является в наш «храм морквоведения и капустосадчества» некая голландская делегация. То ли тамошние специалисты по тюльпанам, то ли по марихуане, честно говоря, так и не разобрал. Это если бы они из Колумбии были, все бы сразу было ясно, а тут все-таки возможны варианты. Без предупреждения явились, заметь.
Обычно о визитах иностранцев за неделю предупреждают и начинают аврально потолки белить, паркет лачить, комитет по встрече выбирать и т. д., а тут – сразу. В общем, начинают водить этих голландских деятелей по универу. И запираются они в числе прочего ко мне, на семинар по социологии. И главный голландский хрен курлыкает через переводчика – а почему у студентов на столах книг нет? Я ему через переводчика же объясняю, что семинар, мол. Тетради, методички, распечатки докладов лежат – какого же вам еще? Ну, он поулыбался, мудень этот, даже мне ручку потряс на прощание. Однако сопровождающие его шестерки из числа местной микрочеляди оргвыводы сделали, похоже, заранее. То ли действительно отсутствие учебников их так задело за живое, то ли то, что у меня на спинке стула куртка висела (а я на этот семинар из другого корпуса прибежал, с лекции, а перемена, заметь, всего десять минут). Короче, через день вызывает меня наш завкафедрой Урванцев и говорит – так, мол, и так, ректор лично велел тебя уволить. И в глаза не смотрит. Я его, кстати, поначалу даже, можно сказать, уважал. Такой крупный, мордастый дядька, пчеловод-пасечник с несколько извращенным чувством юмора, усиленно корчивший из себя этакого независимого и себе на уме. Все любил плести, каким мачо был в молодости… А в тот момент он вдруг на моих глазах потек, как обвиняемый на первом допросе в НКВД во времена оны. И понял я, что никакой он не независимый, а банальное ссыкло компотное. И что все начальники в наших российских вузах одинаковы, несмотря на разные ранги, окраску, манеру говорить и одеваться.
Ну, посмотрел я изподлобья на этого дристуна. Раз велели, говорю, то увольняйте. И он так сразу обрадовался, аж прослезился и запрыгал. Даже начал «шикарные» предложения делать. А не поехать ли тебе, паря, типа, в деревню и там где-нибудь чего-нибудь преподавать, раз уж не везет тебе по жизни? А в заявлении (а у нас сейчас, сам знаешь, кроме как «по собственному желанию», никого и никогда не увольняют) мне предлагал приписать, что, мол, «по собственному желанию, в связи с семейными обстоятельствами». Я такого писать, понятное дело, не стал. Но с тех пор вряд ли с ним какать на одно гектаре сяду. Если, конечно, встречусь с ним в этой жизни еще хоть раз, в чем я лично сильно сомневаюсь. Правда, позже я узнал, что ему незадолго до моего появления на этой кафедре пытались пристроить какого-то то ли ректорского, то ли проректорского сынка или племянника, да Урванцев тогда имел неосторожность послать начальство подальше. Вот они и нашли повод сквитаться. Главное, я ни ректора, ни проректоров, кроме одного, не то что не запомнил – я их ни разу в глаза не видел. Даже познакомиться не успел, не то что, к примеру, поругаться…
– Ну и какие из этого выводы?
– А выводы простые: когда паны дерутся, у холопов чубы трещат. А еще – тяжело в наше время быть сыном своих родителей.
– Это ты к чему?
– Это я к тому, что у меня или у тебя родители простые работяги. А самому сейчас в России пробиваться тяжело, если ты не сын замминистра, депутата, председателя нефтяной компании, продюсера или хотя бы какого-нибудь проректора по хозяйственной части… Эх, да что я тебе рассказываю… А вон, кстати, наши идут и вроде что-то тащат…
Действительно, к кафе приближалась группа знакомых нам лиц. Ихтиандры в компании с Гуттиэрами… Во главе рослый и авантажный Вова Кирдяпкин, за ним Юля, Дашка, Паша с Ильдаром и импортный ныряльщик Кнут Хендебоорг с выцветшей от морской соли рыжей бороденкой. Все одеты по-пляжному, то есть практически в неглиже и в шлепанцах. Загорелые до темно-шоколадного цвета. Походка у всех несколько усталая. Похоже, на сегодня товарищи поисковики отнырялись. Паша тащил какую-то позеленевшую трубку, у Кирдяпкина в руках тоже что-то было. Немцы за своим столиком заметно оживились, но ребята двинули прямиком к нам, и они сразу успокоились.
– Здорово, наука! – приветствовал меня Кирдяпкин.
– От науки слышу. Никак нашли что нибудь?
– На что это, по-твоему, похоже? – спросил Кирдяпкин, отбирая у Паши и протягивая мне ту самую «трубку». Оказалось, это не трубка, а оружейный ствол с какими-то деталями затворной коробки.
– На «дегтярь» похоже, – сказал я, рассмотрев находку поближе. – Причем больше похоже на ДТ или ДА, а не на ДП. Откуда?
– Оттуда. Со дна морского.
– Только это, больше ничего? Скорее всего, это СБ. На первые попавшие в Испанию «катюши» ставили как раз турели с ДА. Хотя на севере СБ почти не летали, разве что какой-нибудь разведчик приблудился…
– Судя по обломкам, самолет большой, но одномоторный.
– Тогда это, скорее всего, Р-5 или Р-Z. Хотя и их на севере не было, да и турелей с ДА на них вроде не ставили. Странно…
– Нет, что я, Р-5 не видел, что ли? Этот много здоровее. Причем вокруг куски гофрированной обшивки валяются.
– Гофрированной?! А ты ничего не путаешь?
– Побойся бога. Мы пару кусочков даже подняли, только тащить поленились. Они на судне остались. А еще девчонки бирку с мотора срубили. Она хорошо сохранилась – движок частично в ил ушел, но на нем, как видно, был толстый слой масла…
И Вова протянул мне табличку. Да, она была зеленоватая и потемневшая, но выбитые на ней кириллицей буквы и цифры читались более-менее отчетливо:
«М-34Р № 2928. Авиамоторный завод № 24 им. М.В. Фрунзе, г. Москва. 1935».
И чуть пониже:
«ДБ-1 № 0011».
Ну, ничего себе… Вслух я им, конечно, не сказал, что ДБ-1 – это военный вариант рекордного АНТ-25 (он же РД). И откуда он здесь мог взяться – я понятия не имею. Правда, ребята ко мне с расспросами и не лезли. Им было все равно, поскольку этот самолет они искать и поднимать не подряжались. Поэтому интерес к этой теме быстро угас. Но бирка и пара кусков мятого гофрированного дюраля все-таки остались у меня. В остальном дальнейшее ныряние продолжалось еще почти три недели. И уже под конец наши ныряльщики даже наконец-то нашли нечто, похожее на «основной объект» поисков. Правда, от того «юнкерса» мало что осталось – на поверхность подняли только приборную доску и один штурвал. Кроме того, на дне обнаружились элементы трех двигателей и детали центроплана. А вот никаких признаков обещанных ценностей, документов или останков экипажа найдено не было. Как видно, аппарат все-таки взорвался при падении, и пригонять судно с серьезным подъемным оборудованием смысла не имело, поскольку поднимать со дна было практически нечего… В общем, оставалось нанести место падения самолета на карту и разъезжаться по домам. Не то чтобы наши немцы были сильно разочарованы таким результатом, но я поймал себя на том, что после случайного обнаружения этого самого ДБ-1 они начали присматриваться ко мне как-то повнимательнее и выспрашивать у наших ребят разные подробности про мою жизнь и нынешнюю деятельность. Зачем им это было надо – я так до конца и не понял.
А по дороге домой я по разным делам заехал в Первопрестольную. И там чуть ли не первым делом направился прямиком к Боре Ухову, можно сказать, соавтору, другу и корешу, историку в майорском звании, последние лет десять просиживающему форменные брюки в центральном военном архиве МО РФ. На меня и мои находки Боря посмотрел как-то хитро и, нисколько не удивившись, сказал, что есть вещи, которые они тут обязаны хранить (а значит, не разглашать) теоретически вечно, в соответствии с пометками на папках. Так что он тут мне не сильно поможет. Так, покажет пару-тройку малозначительных в общем-то документиков. Кстати, почему-то пару месяцев назад к нему по поводу тех же ДБ-1 приходила какая-то бабенка. На вид ничего себе, с какими-то журналистскими корочками и допуском до работы в архиве, подписанным то ли министром обороны, то ли кем-то из лиц, приближенных к трону. Ей те малозначительные документы тоже пришлось показать. Но, так сказать, сугубо для старого друга, у него есть один знакомый ветеран, который, возможно, сможет-таки пролить свет на загадочное обнаружение обломков ДБ-1 в водах Бискайского залива. Зовут его Вячеслав Михалыч Кинёв, живет он в Питере, вот адрес, вот телефон. Дед этот, по словам Бори, был, конечно, тип весьма непростой, с большими тараканами, и мог сразу послать меня подальше. Но он рекомендовал мне ссылаться на него и представляться журналистом от авиации, что, в общем, недалеко от истины. В этом случае разговор наш мог состояться. Что делать, раз уж судьба под кинула загадочку – пришлось отправляться в северном направлении…