— Смущаться следует тем, кто так его воспринимает. — Хэр Ройш-младший замолчал, созерцая незваного соседа по скамье. В принципе, при всей своей назойливости тот был куда интересней высасывающего из пальца откровения мистера Фрайда — потому, видимо, что вызывать у хэра Ройша-младшего меньше интереса было попросту невозможно. И в собственной сфере психологии социальной Хикеракли был определённо прав: до сих пор они с хэром Ройшем-младшим и в самом деле ни разу не беседовали, но никаких барьеров не чувствовалось, как будто заочное знакомство без потерь переводилось в очное. Хэр Ройш-младший с любопытством отметил, что ему даже в некотором смысле льстит внимание со стороны Хикеракли. Вроде и всем-то он друг, и потому цена его приятельства невысока, а всё же к хэру Ройшу-младшему нечасто обращались первыми. В общем случае его это вполне устраивало, но на скучной лекции развлечение, следует признать, пришлось как нельзя кстати.
— Я задавался вопросом, отчего у вас столько приятелей, — сообщил хэр Ройш-младший. — Вы ко всем, как ко мне, набиваетесь?
Хикеракли, напустивший на себя во время созерцания предельно благопристойный вид, расплылся в ухмылке:
— Только к страждущим и несчастным. Не могу, так сказать, пройти мимо чужой беды. Вот, смотрите, сейчас и вас утешу. Думаете, ваша жизнь плоха? Помилуйте! Хэр Ройш, летом случилось ужасное. Я узнал, что я не пихт.
Хэр Ройш-младший ещё раз окинул взглядом вполне пихтскую шевелюру, почти красноватого оттенка глаза, чрезвычайно волосатую грудь и не сдержал вопроса:
— А кто же вы тогда?
— Исчадие. Отродие. Полупихт. — Хикеракли навалился на хэра Ройша-младшего, вцепившись ему в плечо. — Понимаете, добрый хэр, что это для меня значит? Понимаете? Вы, аристократы, должны понимать, вы ж вечно о чём-то подобном переживаете. У меня тоже была своя гордость, как вот говорит господин Фрайд, национальная. Патриотизм свой был. И летом — о, я узнал, что студенты Академии могут выклянчить у Пржеславского, у главы нашего многоуважаемого, пропуск за пределы Петерберга. В научно-образовательных целях, так сказать, ради общего и полного просвещения. И ведь выклянчил, нашёл пихтские деревни без карты — ах, я думал, меня ведёт сердце, чутьё! А они… — Хикеракли сбросил с себя экзальтированность и сделался задумчив. — А они там все на полголовы ниже. Они настоящие. А я… Хэр Ройш, как меня зовут?
— Хикеракли, — хмыкнул хэр Ройш-младший.
— А отца моего?
— Вероятно, тоже Хикеракли.
— Вот! — Хикеракли торжествующе воздел палец. — А должны звать иначе! Как пихты прослышали, что у нас с отцом имя одно, сразу подняли на смех. Понимаешь, оказывается, у пихтов фамилия по наследству не переходит. Знаешь, как они ребёнка нарекают, а? Когда дитя только-только научился кое-как словечки говорить, годика в полтора, выносят его на околицу. Что увидит, на что пальчиком ткнёт, как окликнет, так и будут его звать. Сам себя человек именует, уважительно! Да, уважительно к личности. А я, выходит, личность свою не проявил, раз имя от отца принял.
Хэр Ройш-младший догадывался, что нарочитое расстройство Хикеракли — это лишь артистическое мастерство, но не мог сообразить, правда ли тот верит в свою чушь.
— Мне кажется, они над вами подшутили, — коротко отозвался он. — Так что же, вы не знали, что ваша мать — роска?
— Знал, конечно, — Хикеракли почесал в затылке, — у меня с матушкой отличное отношение было, пока она у петербержских Копчевигов жила. Но как-то не задумывался.
— Не задумывались, что, если ваш отец — пихт, а мать — роска, вы пихт только наполовину?
— Не задумывался, что этого недостаточно для пихтства! Я, знаешь, даже помышлял там, в деревнях, папашу своего сыскать. Странный он был, мой папаша. Ну и подумал, что его, может, в младшее, как говорится, отечество потянуло. Как меня вот. Ан нет-с, нетути. Они его предателем считают, что уехал да на роске женился. А я вот, знаешь, на пихтских женщин посмотрел и душу-то его всю сразу и понял, да.
— И как вас только из города выпустили, — снова хмыкнул хэр Ройш-младший.
— Говорю уж больно складно, как меня не выпустишь? Я привёз обратно ценные, что называется, материалы. Отличные материалы, эт-но-гра-фи-чес-ки-е. Знаешь, какой у пихтов главный праздник?
— Какой?
— Никакой! У них триста шестьдесят пять праздников в году. Есть вот, к примеру, Кругломордие. Это день, когда все набивают за щёки тряпки — или там чего другое — и так ходят. Или вот, например, Комарица. Весь год пихты ловят комаров, а потом запускают их в самый большой амбар и запирают. С песнями, с радостью, как говорится, на лицах. После, подождамши, дверь амбара открывают, и который первым вылетел, тот и победитель. И у меня все триста шестьдесят пять записаны, так-то. Небесполезно, иными словами, съездил.
Хэру Ройшу-младшему иногда казалось, что граф Набедренных городит чепуху, и потому для него было определённым откровением осознание того, что чепуха, оказывается, бывает чрезвычайно разнообразной. Как и подобает вруну, Хикеракли разливался увлечённо, убеждённо и наслаждаясь звуками собственного голоса. В голосе слышалась изрядная самозабвенность, и хэр Ройш-младший неожиданно подумал, что это ровно та же черта, которая раздражает его в мистере Фрайде. Тем непонятнее было, почему Хикеракли не раздражал, а забавлял. Быть может, дело в банальной тяге к запретному? Слушать на лекции выступающего полагается, а отвлекаться на сторонние разговоры — нет, и потому второе становится слаще. Но было несколько обидно признавать, что хэр Ройш-младший не чужд столь обыденного и нерационального способа мыслить.
— …Взять, к примеру, национальные стереотипы — чуждые вам, быть может, в Росской Конфедерации, — вещал тем временем Фрайд. — В Европах они процветают. Каждый смеётся над соседом, каждый подмечает его броские чёрточки. И каждый, конечно, твердит, что сосед на его счёт ошибается. Но ошибается ли? Я утверждаю: стереотипы есть доведённые до абсурда глубинные свойства явлений. Запишите. Более того, они нужны нам, пусть только как подложка для антагонизма. Поясню на более близком вам примере. В Росской Конфедерации есть народ тавров. Говорят, они всегда ходят при ножах, любят только своих коней и опираются в быту на архаичные представления о «чести». Так ли это? Конечно нет! Конечно, любой из вас сможет припомнить тавров, избравших совсем иную жизнь…
— Я не смогу, — пробурчал себе под нос хэр Ройш-младший.
— …Но я утверждаю, что в глубине любого из них живёт настоящий, древний тавр при ноже, коне и чести.
— Косы забыл, — снова не удержался хэр Ройш-младший. Повертев головой, он отыскал в зале тавра по имени Плеть — одного из портовых разбойников. Тому не хватило приставного стула, и он с абсолютно непроницаемым видом подпирал стену возле входа, являя собой всецелое воплощение стереотипа.
— И в этом нет ничего дурного! То, что отражается извне стереотипами, внутри является, если хотите, корнями, пущенными в нас нашей же культурой. Зачастую они врастают столь глубоко, что кажутся неотделимыми от нашего «я», но я утверждаю, что границу эту провести можно. Можно и нужно. Ведь только осознание того, где заканчивается «я» и начинается «она» — культура, страна, родина, — позволяет действовать во имя общего блага. Позволяет вообще о нём говорить.
— А есть ещё праздник Безудержное Веселье, — беззастенчиво вклинился лишённый внимания Хикеракли. — Не знаю, впрочем, почему его так назвали… В этот день каждый пихт должен соорудить себе рога. Все, и женщины, и мужчины, соревнуются за звание «главного самца» — у кого рога, так сказать, представительней, тот и победитель. В прошлом году выиграл один старец, сумевший водрузить себе на голову нечто вроде самокатного устройства — знаете? И не сломал же шею…
Очередная глупость хэра Ройша-младшего доконала, и он издал смешок. Сидевший спереди студент, не обращавший никакого внимания на громогласные тирады Хикеракли, немедленно обернулся и шикнул.
— Умение шипеть ещё не делает тебя лебедем, — грубовато выпятил на него подбородок Хикеракли. Студент только покачал головой и вернулся к натужному конспектированию. Хикеракли, полностью в свою очередь удовлетворившийся, улегся на парту грудью и сделался лиричным.
— А ещё я видел Вилонскую степь, — неожиданно сентиментально поведал он. — Я ж не только по пихтским деревням, там меня всего на недельку-то и приняли. Но вот он — видный европейский учёный, наверное! — твердит про страну, про дух там какой-то… А как по мне, нет никакого духа в абстракции. Нужно самому походить, руками потрогать. Прочувствовать, как говорится, атмосферу. Пропуск из города негоже ведь на каких-то пихтов расходовать, а? Вот я так и рассудил. Поездил по Росской Конфедерации.
— У вас есть средства? — вежливо удивился хэр Ройш-младший. Хикеракли крякнул:
— У вас есть средства? — вежливо удивился хэр Ройш-младший. Хикеракли крякнул:
— Ну когда вы, друг Ройш, так ставите вопрос, то лучше сказать «походил». Да несложно ведь это. Там в гости напросишься, тут с конём поможешь, просто услужишь кому… Вы, хозяева, привыкли слуг недооценивать, а я самое главное умею, что в жизни вообще есть главного: не теряться.
— Как сказать — привыкли недооценивать, — не согласился хэр Ройш-младший. — Если вдуматься, тот факт, что именно слуг и прочий люд в первую очередь кормят пилюлями, говорит как раз о высокой оценке способностей вашего сословия.
— Ценили б высоко — проследили бы, чтоб ели, — фыркнул Хикеракли. — Я говорил уже, что папаша мой был странный? Странный-престранный. Он эти пилюли в конский навоз закапывал, просто выкинуть ему почему-то недостаточно было.
Хэр Ройш-младший невольно заинтересовался.
— И многие так делали? Манкировали, в смысле, законом?
— Не очень, — Хикеракли снова зарылся ладонью в копну волос. — Тут, вот как Сигизмундушка наш Фрайд говорит, борются не люди, а силы, что называется, высшие. Сила наплевательства и сила традиции. Вроде бы и надо, коль так отцами положено, а вроде бы и зачем делать, если можно не делать. Я никогда не следил внимательно, нет. Ну а потом — уж это ты всяко знаешь, аристократ мой, — потом баронесса рехнулась, так что сила наплевательства потерпела поражение. Но я уже взрослый был, да на хорошем счету, меня слишком не терзали.
— Что же вы, за всю свою жизнь ни единой пилюли не съели?
— Вы просто не видели моего папашу, — сверкнул зубами Хикеракли и впал в задумчивость. Через некоторое время хэр Ройш-младший почувствовал, что ему следует как-то поддержать разговор. Ирония состояла в том, что вновь полившийся в уши Фрайд не имел к этому желанию никакого отношения; как ни странно, хэру Ройшу-младшему в самом деле хотелось ещё немного поговорить. Видимо, Хикеракли действительно так и втирается во все подряд круги общения.
— Вы много подтруниваете над трудностями аристократической жизни, — аккуратно заметил хэр Ройш-младший, — а в то же время так упиваетесь своей свободой. Очевидно, что она для вас ценна. Но что бы вы делали, окажись барон Копчевиг менее сговорчивым?
— Сбежал бы, — ни на секунду не замедлил ответить Хикеракли. — Я и из Петерберга почти сбежал в своё время, и сбежал бы, да в Охране Петерберга псы больно нюхастые. Я утверждаю, — снова передразнил он Фрайда, — что уж парочку-то точно натаскали лично на меня.
— Положим. Положим, вы бы даже не пропали. Но не все отцы так любят навоз, как ваш, и не все с детства обучены, как вы выразились, не теряться.
— Ты, хэр Ройш, не потеряешься на экзамене Фрайда! Тебя послушать, человек есть продукт среды своей. Но это же глупость, глупость. Собственным умом надо жить, — Хикеракли постучал по лбу не слишком чистым ногтем, — собственным соображением, как говорится.
— Легко жить собственным соображением, когда за душой ни шиша, — буркнул хэр Ройш-младший. — А вы сами посудите, вот вам пример. Мне, как вы верно заметили, не нравится мистер Фрайд. Однако же не далее как на следующей неделе ожидается приём в его честь, и мне на этот приём, конечно, полагается прийти. Выразить почтение, представить свою семью. И матушка моя… очень радеет за моё там появление. — Воспоминание о загодя вычищенном камзоле и столь же загодя наведённых хлопотах вгоняло в тоску. — Разумеется, это не та мелочь, из-за которой разумному человеку следует всё бросать и бежать, а всё-таки неприятно.
Хикеракли хитро прищурился.
— Да я, друг мой хэр, разве говорю ж, что всегда бежать надо? Отнюдь, отнюдь. Каждый по-своему с неприятным разбирается. Вы ж человек неглупый. Наверняка у вас свои есть штуки, штучечки аристократические, а?
— Может быть.
— Ну, какие?
— Я вам скажу, а вы всей Академии растрезвоните.
— Растрезвоню, — охотно кивнул Хикеракли, — что во мне иначе толку?
— Не люблю, когда обо мне трезвонят.
— Ничего-то вы не любите, что за человек. Что же мне… А, вот: давайте я сам по ручке-то вашей прочитаю? Дай ладошку, светлый мой, всю правду скажу, всё увижу!
— Ни за что, — хэр Ройш-младший в ужасе спрятал ладони как можно дальше. — Вы же в самом деле не верите в хиромантию?
— Попал! — обрадовался Хикеракли. — В хэромантию ни в какую не верю, хотя во всём своя правда есть, и в гаданиях тоже сыщется. Но попал же! Главное-то тут — не что я люблю, а что вы не любите. Как посмотрел на вас, поговорил, так сразу и подумал, что вы человек просвещенный, шельмовство вам наверняка, на-вер-ня-ка чуждо, раздражает наверняка. И, смотрите, прав оказался. А теперь вас могу, как говорится, стращать.
Хэр Ройш-младший хмыкнул. Детская радость Хикеракли омолаживала его до нелепого, как будто он умудрился не то так и не выйти из пятилетнего возраста, не то спешно в него возвратиться. Впрочем, хэр Ройш-младший и в пять лет подобной чепухой не занимался.
Не занимался ли? Если стряхнуть с, гм, хитрости Хикеракли очевидную шутливую обёртку, структурно это самый обычный шантаж — или скорее не шантаж даже, а политика. Умение оценить человека или явление, сделать о нём определённые выводы, дополнить их догадками и действовать с опережением, исходя из последних. А вот этому хэр Ройш-младший и по прошествии пятилетнего возраста очень старался обучиться, потому что мало какое умение в жизни может быть полезнее.
Он раздосадованно покачал головой. Размышлять о назойливой шутке в столь серьёзном ключе было чересчур даже по собственным хэрройшевским меркам. И потом, откровенно говоря, ему и самому зудело с кем-нибудь поделиться своими соображениями по поводу Фрайда; а если Хикеракли надумает растрезвонить факты (а не источник их), то хэр Ройш, пожалуй, и не будет этому так уж сопротивляться.
— Я вам скажу, как справляюсь с неприятными мне явлениями, но, пожалуйста, не делайте из этого сплетню про меня, — хэр Ройш-младший многозначительно склонился. — Когда мне что-нибудь не нравится, я пытаюсь это явление проанализировать. Отыскать в нём подвох. И мистер Фрайд в данном случае не исключение.
— В грязном бельишке копаетесь, сударь, а? — мгновенно уловил идею Хикеракли.
— Проясняю положение дел. Вы знакомы с мистером Джексоном?
— Видел, — Хикеракли поискал глазами и кивнул на затылок сидящего в первом ряду молодого человека в жёстком и строгом, не по нынешней температуре мундире. — Я ещё не со всеми успел…
— Возможно, вы слышали, что мистер Джексон приехал в Росскую Конфедерацию вместе с мистером Фрайдом. Предполагается, что, как и некоторых других иностранцев, его просто притянул светоч нашей Академии, однако я в этом сомневаюсь. В Европах такого рода отношения никак не фиксируются, но, полагаю, они прибыли сюда, чтобы мистер Джексон мог стать протеже мистера Фрайда.
— Ну, — сказал после паузы ничуть не впечатлённый Хикеракли, — это, как говорится, бывает.
Хэра Ройша-младшего взяла досада.
— Это не всё. Как по-вашему, почему мистер Фрайд вообще приехал в Росскую Конфедерацию? Я сперва предположил, что в Европах ему попросту не хватало славы, а наши люди горазды бросаться на любых иностранцев. Но мне кажется, что есть у него и другой мотив. Я имел честь, — ядовито выговорил он, — беседовать с мистером Брэдом Джексоном лично. Мне показалось, что это человек из высоких слоёв. В Европах сейчас происходит реставрация аристократических фамилий, ввиду чего и те, которые в реставрации не нуждаются, невольно попадают под более пристальное внимание. Дальний родственник моего отца, герцог Карл Константин Ройш XVI, имеет в реставрации пристальный интерес. И, конечно, они с отцом ведут чрезвычайно познавательную переписку… из которой я могу заключить, что аристократической фамилии Джексонов в Британии нет.
Заданную хэром Ройшем-младшим гипотетически театральную паузу Хикеракли выдержал, но впечатления на него сей монолог по-прежнему не произвёл.
— Так, может, он всё-таки просто не аристократ?
— Скажите, вы читали «Повесть всеблагого исхода народов из мёртвых земель»? В оригинале, IX века? А труды Йохана Вилонского? Сонеты ди Коловрадо? — хэр Ройш-младший провёл ещё одну мысленную ревизию своего предположения и постановил: — Я в достаточной степени убеждён в его высоком происхождении. Когда познакомитесь — а вы непременно познакомитесь, я уверен, — посмотрите хотя бы на руки, на осанку. Они скорее вызывают мысли об аристократе, который по неким причинам решил скрываться. И я бы не удивился, если бы тёмные дела, требующие сокрытия, оказались не менее значимой причиной явления мистера Фрайда с его другом в Петерберг, чем поиски славы.
Услышав наконец-то вывод, Хикеракли выразил невнятное одобрение. Посверлил глазами спину мистера Джексона, развёл руками: