— Так долго?
— А чего ты хочешь, сначала надо наладить производственную базу. Деревянными мотыгами ничего не выдолбишь. Нужно найти залежи подходящего камня, известняк не годится, надо наладить производство рубил, да и веревок нужно огромное количество.
— Понятно.
— У них тут налажен некий сельскохозяйственный процесс.
— Я заметил.
— Придется его поломать.
— То есть деревья рубить нельзя, а промышленную революцию устроить можно?
Товарищ инженер уловил неприязненную иронию в тоне собеседника, но решил на нее не реагировать:
— Видимо, здешняя социально–производственная сфера по природе своей допускает какие–то эксперименты. Так, по крайней мере, я понял. Кое–кого мне удалось вывести из привычного распорядка.
Денис оглянулся на Туполя и Черепана, что–то чертивших тонкими палочками на песке. Архимеды хреновы!
— Мне тоже, — сказал Денис, кивнув в сторону Астерикса и Бунши.
Товарищ инженер мягко улыбнулся:
— Ты же понимаешь разницу.
— Какую разницу?
— Мои, извини, приставлены к делу, твои бездельничают исключительно для твоего развлечения.
— А с чего это вы решили, дядя Саша, что мое, как вы выражаетесь, безделье хуже, чем ваши опыты с их «социально–производственной» сферой?
Товарищ инженер глубоко вздохнул, стараясь сдержать нарастающее неудовольствие. И не сдержал.
— Я строю корабль. Собираюсь строить по крайней мере, а ты только жрешь и развратничаешь!
Денис резко вскочил и отошел шагов на пять. Это был классический случай укалывания глаз правдой, и оттого, что, по существу, ответить было нечего, Денис злился особенно сильно.
Дядя Саша тоже встал:
— Я не хочу ссориться.
— Но все для этого делаете.
— У нас, Денисушка, очень трудное положение. Если мы прямо сейчас не начнем строить наш корабль, мы, очень может быть, никогда отсюда не выберемся, а ты разводишь обиды, игру в самостоятельность.
— Я не ваш подчиненный.
— Никто об этом и не говорит. Но если мы не будем работать вместе…
— Я под вашим руководством?
— У меня есть план, я инженер, в конце концов!
— Теплотехник.
Дядя Саша на секунду замер, потом двинулся к своим людям, они встали при его приближении. Он отдал им какие–то команды, и они отправились к помойке. Там они стали набивать пустыми пластиковыми бутылками принесенные с собой корзины.
Денис с интересом и неприязнью наблюдал за ними. Что бы это могло значить?
Товарищ инженер подошел к напарнику, на лице его читалось смутное неудовольствие, он сказал через силу, ему не нравилось происходящее:
— Понимаешь, я не могу тратить силы на твое вразумление. Мне надоели абсолютно бесполезные споры с тобой. У меня есть конкретное дело. Оно потребует от меня всего времени и, как я уже сказал, сил. Ты не хочешь мне помогать по причинам, которые я считаю ну совершенно…
— Договаривайте.
— Я договорю. — дядя Саша поглядел на Дениса снизу вверх прищуренным, все еще надеющимся глазом, но напарник возвышался над ним башней самой отвратительной самоуверенности. — Я переселяюсь. Хотел сказать, что ухожу от тебя…
— Это значило бы признать, что хутор остается мне, — хмыкнул Денис, — а вам это поперек характера?
Товарищ инженер поморщился, но ничего не ответил. Черепан и Туполь ждали с загруженными мусором корзинами на руках. Дядя Саша махнул им рукой — пошли!
И они пошли гуськом за своим шефом.
Казалось бы, что тут такого? Уходит назойливый поучатель, учитель абстрактной нравственности, скрытный маленький человечек — он что–то видел, собака, там, на горе, — и отлично! Но во внутренности Дениса внезапно вцепилось быстро ветвящееся холодными щупальцами ощущение, что он переигран, обойден, обставлен и даже — брошен! Надо было во что бы то ни стало оставить за собой последнее слово! Он хлопнул себя по голым бедрам и крикнул:
— Параша!
И с удовольствием отметил, что ровность походки напарника поколебалась. — Параша! — Где, кстати, эта вещь в себе? А, стоит возле умывальника и выжидающе наблюдает, как будто понимает смысл происходящего, в отличие от Астерикса, Бунши и старухи Цокотухи, присутствовавших при событии вполне нейтрально.
— Есть не хочу, пить не хочу! Спать хочу!!!
Груженная мусором колонна уже подошла к дальнему концу «лысины» и сейчас нырнет в цветущий проем.
— Параша, в койку!
Подействовало! Напарник вернулся, физиономия подсвечена яростью, глаза — горизонтальные щелки над вертикальными морщинами на щеках.
— Я вот что подумал, дорогой.
— Слушаю, — великодушно улыбнулся Денис.
— А ведь это несправедливо, если я уйду, а ты останешься.
— Вас волнует судьба хутора или этой простой души?
— Понимаю, ты будешь заниматься своим свинством, что бы я тебе ни пел, но мне не хочется, чтобы ты занимался им здесь. Именно здесь.
— Это, надо понимать, малая родина, да?
— Ты сейчас соберешь манатки и уберешься отсюда.
— Куда? Где же я буду харчеваться? — Денис паясничал, но отчасти и задавался реальным вопросом: везде ли для него на острове будет и стол и кров? — И во что я соберу, как вы говорите, манатки?
— Я одолжу тебе пару корзин. И могу тебя успокоить, без куска банана тебя здесь не оставят.
Денис понял, что за выяснением мелких деталей он упустил момент согласия по принципиальному вопросу — он уходит с хутора! Все выглядит так, что он согласился, но глупо это делать просто так, без торга.
Туполь отдал Бунше запасную корзину, вторую предоставила Параша, и в них посыпались бутылки с колой, спрайтом, салфетками, орешками и прочая барщина.
— Ты, кажется, хочешь что–то сказать. Может, одумался и пойдешь со мной?
Это было сказано не тем тоном. даже если бы Денис начал одумываться, он бы после этой фразы перестал это делать.
— Нет, я вот про что: ладно, пусть этот холм будет нейтральной территорией, но остальной остров мы поделим.
На лице напарника проступила живая заинтересованность.
— Да, границей будет Глиняный ручей.
Товарищ инженер согласно промолчал.
— Вам лучше согласиться, дядя Саша, я ведь все равно так или иначе буду представлять собою разрушительную силу для ваших планов, всех дикарей вам не заграбастать под свой контроль, так пусть лучше будет граница. Я не мучу воду на вашей стороне, вы не тащите моих идиотов на свои верфи.
Товарищ инженер обдумал эти слова и не мог не отметить, что они совсем не лишены смысла.
— Граница так граница. Помнишь толстое бревно, лежащее через течение Глиняного ручья? Это будет контрольно–пропускной пункт. Больше никаких контактов — для чистоты эксперимента.
— Как скажете, — улыбнулся Денис, хотя внезапная решительность напарника его немного пугала.
— И еще одно — ты уйдешь отсюда прямо сейчас, так же как и я.
Денис посмотрел на «свои» корзины, они были полны, Бунша и Астерикс были готовы к транспортировке.
— Разрешите попрощаться с хозяйкой этой горы, — ухмыльнулся Денис.
— Не разрешаю.
И они отправились. Шли плечом к плечу по пахучему маршруту меж лиан и цветов, аборигены горбатились сзади. Дениса немного смешила эта ситуация — как забавно распределилось общее имущество: одному вершки, другому корешки. Ну, не дурак же дядя Саша совсем, почему пустые бутылки ему милей полных, ведь первые так легко сделать из вторых. Покорность партнера была непонятна, а значит, и неприятна. Ах, да! Он вспомнил — нож! Товарищ инженер присвоил самое высокотехнологичное изделие на острове — многофункциональный швейцарский нож. Тогда все понятно и справедливо.
И в этот момент, уже на выходе в долину, напарник сказал:
— Ты младен, еще на коленях будешь проситься ко мне на борт, а я ведь еще подумаю, пускать тебя или нет.
Денис и вспыхнул, и вспотел от этой фразы, но ничего не успел ответить, раздалась телефонная трель.
Само собой, все встали, Денис ловко выхватил трубку из гнезда и приложил к уху и тут же закричал в нее:
— Потерпевший кораблекрушение, двадцать миль южнее Кичпонга, на острове, Денис Лагутин, сообщите в российское консульство или в штаб поисков! Что?! Да я тут один! Совсем один.
Товарищ инженер сделал знак своим техникам — уходим, и они двинулись направо по тропе, что должна была привести их к пограничному ручью.
— Что?! Что вы хотите знать? Долго ли продержатся большевики? Да, да, они пришли всерьез и, блин, надолго! Для вас — навсегда! Готовьтесь — террор, расстрелы, процессы. И кровь, и ложь, ложь и ложь!
Попутчики завернули за выступ рощи.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
1
Его величество разбудил привычный шум, доносившийся каждое утро снизу, с центральной площади, где между главным костровищем Вавилонского царства и Большими рисовыми складами располагалась «канцелярия» Астерикса. С утра, как всегда, явилось с полдюжины озабоченных пахарей за живым подтверждением обстоятельств Основного Завета. Некогда каждый из них заключал его с царем и шел по жизни, неся в кладовой сознания его утешительную весомость и баснословную выгодность. Отчего–то убудцы не бывали долго сыты одним давним фактом Завета, время от времени у них просыпалась необходимость сверки. Без этого их начинала томить подозрительность, и они постепенно теряли способность к обычному труду. Синдром «скупого рыцаря», убудцу хотелось время от времени спуститься в подвал, к своим «сундукам с золотом», и пошелестеть монетами дорогих слов. Но для этого им требовался особый помощник, эту роль издавна играл обладатель феноменальной памяти Астерикс.
— Карлсон, который живет у четырех старых дубов, отдал молоко пяти коров, три приплода и две сотни яиц в обмен на молочную ферму, что у Маастрихта.
— Норма–ально!
— Джеки Чан с левого берега Холодного ручья, чье поле отмечено по углам черными камнями, отдал двадцать корзин риса в обмен на шахту Распадская, что в Кемеровской губернии.
— Норма–ально.
— Отто с прибрежного хутора, что с липами по южному склону, отдал шесть пар несушек и пару бычков за половину виноградников Массандры.
— Норма–ально.
Имя и условия договора официальным голосом произносил Астерикс, условленное слово полного согласия произносил интересующийся. Слово «норма–ально» очень нравилось убудцам. Оно и в обычной речи мелькало все чаще, как обратил его величество. (Денис повысил себя в звании с переездом на новое место жительства, в самый большой хутор царства.)
В голосе человека–архива слышалась зевота, он любил поспать, а к моменту его пробуждения уже, бывало, выстраивалась нервная очередь.
Денис тоже зевнул. Он лежал на вершине Вавилонской башни и смотрел в почти абсолютно чистое небо. Хоть бы косячок журавлей, промелькнула где–то глубоко мысль, и он подумал: как давно она такая уже и не мелькала.
Денис сел на широком ложе из приятно пахучей травы. Рядом стояла Клеопатра с тыквой, полной холодной простокваши. Выпил с наслаждением, хотя похмелья почти не чувствовалось, как всегда. Шумно отрыгнул, зная, что эта часть утреннего ритуала радует придворных, для них с этого звука стартует очередной день в жизни счастливого Вавилонского царства. Наверно, они отмечают про себя: большой барин в порядке, живем дальше.
Минуло три урожая, прежде чем Денис обнаружил, что абсолютно некуда складывать полученное от граждан в порядке исполнения выгодного для обеих сторон Завета: мешки с рисом, яйца и фрукты.
И он затеял строительство плетеного дворца с обширными складами на облюбованном холме в среднем течении Холодного ручья. Хутор, не очень долго смущаясь, назвал Вавилоном — а чем, кроме как центром как минимум половины Убуди, ему предстояло стать? Лучше всех других он подходил для роли «столицы»: обширная площадка на высоком месте, с возведенной башни отлично просматривалась панорама почти всего острова. И белая скала с грязным жертвенником, и верхушки деревьев над «верфью» инженера Ефремова, и не занятые зарослями «предгорья», где можно было в будущем отстроить новые просторные закрома и загоны для «царского» скота, — все было как на ладони.
Кроме того, здесь было немного прохладнее, чем на старом месте, или Денису так казалось, что в данном случае одно и то же.
Половину здешних хижин Денис придумал соединить в одно помещение, на манер олимпийских колец, если смотреть сверху. Из середины этой конструкции и выплели ему местные умельцы башню высотой метров в шесть, с платформой наверху, где была удобная лежанка с толстым слоем мягкой травы. Однажды во время строительства ударил дождь, так что над платформой возвели еще и обширный зонт из пальмовых листьев.
Работники учились строительству сооружений, превосходящих размерами обычную хижину, прямо по ходу работ, поэтому воздвигнутое строение ни изяществом форм, ни особой устойчивостью не отличалось. Оно скрипело во множестве мест, башня пошатывалась, ее укрепляли то в одном месте, то в другом, но в целом жить было можно.
В «нижних залах» он поместил своих женщин: то ли гарем, то ли эскорт, то ли колония нянек и уборщиц. Всем из тщеславия, — он это признавал в разговорах с собой, — были присвоены очень звучные имена. Мария (имелось в виду, что Стюарт), Нефертити (неимоверно вертлявая девка) и Клеопатра (названная так за очень короткий нос). Взяв из рук правителя опорожненную тыкву и получив дежурный, предельно неэротичный шлепок по ягодице, «египтянка» отправилась вниз по лестнице.
Кроме «историчек», были и «музы». Эрато — девушка с особо выдающимися формами, к использованию которых его величество так ни разу почему–то не прибегнул, Терпсихора — дама с очень сварливым характером, Полигимния — чрезвычайно болтливая особа. Были и еще, имена его величество путал, но они не забывали поправлять.
Это скопище жило своей подспудной жизнью, которой его величество интересовался очень мало, получая из «подвала» и необходимые, и надуманные услуги. И явно скопищу жизнь эта нравилась; девицы, отобранные в гарем, за несколько недель пребывания в нем изменились явно в лучшую сторону — то ли отъелись, то ли помолодели.
Опершись локтями о перила, правитель Вавилона любовался своим Вавилоном. Куча черт–те чем занимающегося народа, снуют, лежат, болтают, плетут, кто–то даже плачет. Всегда мечтавший о большой семье, его величество наслаждался размерами своего двора.
В хижинах, не ставших непосредственно дворцом, в тени развесистых деревьев без названия расселились те, кого можно было называть свитой. Там был Бунша, совершенно вошедший в обязанности завхоза, отрастивший себе значительную строгость и нередко начинавший гонения на то, что казалось ему беспорядком. Под одной крышей с ним проживал кудрявый, как бы в подражание обросшему гривой и бородищей белому правителю, мужчина по имени Помпадур. В его обязанности входило сканирование эротической поляны всей Убуди. Пресыщение пресыщением, а вдруг где–то на дальних хуторах затерялась красотка? Правда, его работой царь был в общем недоволен: большей прыти и самоотдачи он хотел бы от своего чиновника по эротическим поручениям. Давно бы выгнал, если бы было кем заменить. Этот наивный кудряш был, кажется, единственным убудцем, хоть в какой–то степени понимавшим смысл навязанной миссии. От искренней невинности прочих просто тошнило. Смысл сальностей и скабрезностей только до Помпадура доходил, и то лишь иногда и не с первого раза. А пошлость — продукт, возникающий при некотором все же взаимопонимании сторон. Интимный лакей, таким образом, поддерживал в рабочем состоянии отдушину для добычи минимального количества пошлости, той смазки, без которой скрежещет и искрит машина естественного существования.
В оставшихся хижинах его величество поместил с десяток аборигенов, попавших к нему в полную «финансовую» зависимость и на полное довольствие и теперь выполнявших роль ленивой дворни, скверной полиции, а в дальнейшем, как надеялся Денис, кой–какой армии. Их заложенные в «банк» Астерикса участки отошли к более осмотрительным соседям, откуда половина урожая шла в царские закрома.
Его величество гордился тем, что из первого естественного местного закона, гласившего: все, что угодно, из находящегося здесь, на Убуди, может быть обменяно на обещание чего угодно «там», то есть в будущей жизни, он вывел силой изворотливого ума второй, ставший главной движущей силой государственной жизни Вавилона. Смысл его был таков: дороже всего оплачивалась «золотыми словами» продукция, взятая из регулярных подношений на жертвенник белой скалы. Он не лез к аборигенам с атеистической пропагандой, мол, зачем вы тащите на горную помойку результат своих трудов, ведь никаких сверхъестественных сил нет на острове и не бывает нигде. Хотите отправлять культ — отправляйте, но вот вам богатая альтернатива: практически бездонная яма обещаний. И эта яма перевесила ту, что у большого каменного пальца. Поток к жертвеннику стал редеть, со временем превратился в ручеек. Хотя и не прерывался совсем. Убудский народ усвоил, что можно жить не только для культа, но и для себя.
Вторым законом его величество добился сразу ряда выгод. Во–первых, его авторитет как минимум сравнялся с авторитетом той таинственной силы, что регулярно гоняла дикарей к камню; во–вторых, дала ему явное преимущество перед товарищем инженером, который по причине недостаточной сообразительности или атеистической косности своего характера (что было вероятнее) до этой меры не додумался. Что мешало товарищу Председателю, так он теперь звался, вешать лапшу на убудские уши, понять было трудно. Не хотел прибегать к обману? Ну что ж, хочешь идти трудной дорожкой — иди.
В настоящий момент его величество продумывал набор мероприятий, с помощью которых можно было бы поработать над некоторыми особенностями психики аборигенов. Их блеклая, коровья невоинственность в общем и целом устраивала его. Именно на этом фоне нервное и капризное его самоутверждение прошло как по маслу. Но в некоторого рода делах, задуманных на будущее, она могла стать препятствием, и господин аниматор раздумывал, как ему переформатировать ментальную платформу туземцев, дабы они стали способны на то, на что изначально способны не были.
На этих дорогах могли встретиться трудности. Его величество помнил, с каким трудом ему удалось внедрить у себя на дворцовой кухне приготовление рыбы, брезгливость Бунши и всех этих Клеопатр. Но внедрил же.