— Кротов?
Именно!
Его величеству не раз приходилось слышать, что эти слепые зверьки являются главными врагами убудских урожаев, и если бы не они, те были бы вдвое тучней.
— То есть…
Да, да, да — нерезкие местные ветры, попадая в пластиковые шевелюры, производят через гибкие прутья такое сотрясение почвы, что перепуганные кроты бегут с полей за Глиняным ручьем, переправляются по упавшим в ручей веткам и начинают терроризировать поля честных вавилонян.
Соответственно, растут урожаи на колхозных нивах и большее количество рабочих рук хватается за тупые каменные тесала и большее количество работяг тащится на нелюбимую стройку.
— Как там, кстати, дела?
Афраний честно признался: подойти вплотную к «верфи» не в его, а значит, и ни в чьих силах. Верфь называют «спецобъект», верные техники стерегут лодку и даже придумывают хитрые ловушки, способные навредить здоровью любопытствующего.
— А наши урожаи падают?
— Упадут, если ничего не предпринимать.
Его величество потер переносицу указательным пальцем. Неприятно не то, что слепые вредители перебегут сюда, а то, что убегут оттуда. Здесь падение урожаев, а там, значит, рост. А вот рост количества сытых в Колхозии опасен. Лишние руки тут же будут переброшены с полей на «спецобъект».
Его величество, кряхтя, переменил позу. А что страшного в том, что Председатель построит свою лодку?! Чего мы тут дергаемся? Уплывет или не уплывет — еще неизвестно. А вот наступление каких–то новых времен гарантировано после окончания работ на верфи. Ждут новых времен те, кто не удовлетворен нынешними.
Погоди, его величество успокаивающе погладил себя по голому колену, так ты что, свыкся с этой жизнью настолько, что не хочешь ее менять?
Не совсем так, хочется дождаться появления поискового вертолета или катера в режиме относительного благополучия. А непрерывная истерическая деятельность Председателя подтачивает статус–кво.
Пришлые кроты ярятся и бунтуют на полях Вавилонии, продолжал рассказывать Афраний. Таранят своими норами подкорку почвы. Пользуются тем, что даже в пойманном виде рискуют всего лишь быть выброшенными за пограничный ручей. То есть ненадолго и с возможностью въехать обратно.
— Таджики! — усмехнулся его величество.
Хорошо было бы издать звучное повеление: смерть нечестивым расхитителям святого урожая! Так ведь сердобольная толпа не кинется исполнять его, а станет отлынивать от исполнения. Достаточно вспомнить того первого петуха. После его безголовой беготни по столичным площадям сильнейшая прострация подавила нервы народа, и густая тихая паника два дня царила на холмах вдоль Холодного ручья. До сих пор, чтобы зарезать курицу, необходимо заранее готовить общественное мнение и подпаивать колой специальную палачку Гильотину. С этим рано или поздно придется что–то делать, но не прямо сейчас. Еще придет время забивания теленка, и не ради вырезки. Надо привести подданных от их извращенного ангелизма к общечеловеческой норме. Нам в пользование даны не только злаки и бананы, но и животная часть земного царства, так что же кочевряжиться? Проливать кровь — нормально.
— Послушай, а ты не мог бы узнать, Председатель режет курей? Для употребления в пищу.
Афраний кивнул:
— Узнаю.
— У тебя все?
— Есть еще новость.
— ?
— Петроний обнаружился.
— Где? Стой, угадаю. Он на «спецобъекте»? Там же, где… — Только сейчас пришло в голову. — Там же, где наши краденые детки. Председатель ворует их, чтобы вырастить из них идеальных пионеров–комсомольцев. Бред, конечно. Сколько времени нужно, чтобы они выросли? Но ведь больше им скрываться негде. — Его величество нервно хмыкнул, его забавляла работа собственной мысли. — Так что там с Петронием?
Выяснилось, что его величество прав лишь отчасти. Означенного Петрония можно видеть в районе верфи, и ночует он, скорей всего, там, но нынешним утром он попался на глаза и на берегу, причем за преступным занятием. Напротив того места, где под тонким слоем воды покоится известный катер.
— Нырял, говоришь?
— Так точно.
— Так он откуда куда перебежчик? Отсюда туда или оттуда — сюда? Катер по–любому — на нашей части побережья.
— Именно так, ваше величество.
— И много нанырял?
— Несколько бутылок. Две с колой, больших, и одна бутылка виски.
— Это ему зачем? Хотя понимаю — для нового шефа. С колой все понятно — усиление системы башен на обитаемом кротами острове, да и фонд поощрения старательных техников, а вот вискарик… Да чего это я, горючая вода! Выжигать он будет нутро своего дерева, правильно?
— Не будет, — сказал Афраний. — Мы отобрали у него все.
— Да-а, хвалю. А кто это — «мы»?
К Афранию прибились двое добровольных помощников.
— Что, прямо так напали и вырвали из рук? — с надеждой поинтересовался его величество.
Оказалось, не совсем так. Новички проявили ограниченную боевитость. Дождались, пока Петроний оставит добычу на берегу и снова полезет в воду, и стащили эту добычу.
— Жаль, хотя и это немало. Надо их наградить. Позвать, назвать и наградить.
Они получили имена Фуше и Пинкертон и к ним по большому круизному лайнеру.
— Если бы вы еще и в драке себя показали, я бы вам еще по два «Михаила Светлова» выкатил. Председатель переходит к явно враждебным, пусть пока и ограниченным, действиям. Это он подослал перебежчика. Надо нам ставить на ноги свои вооруженные силы.
Он не успел продолжить тему, под ложечкой ёкнуло: то есть как нырял?
— Так он нырял, Афраний. Отплывал от берега и нырял?
— Так точно.
— Легко так с разбега и туда?
— Нет, он очень осторожно. Он долго стоял на берегу, он не решался. Потом зашел чуть–чуть, потом глубже…
— Понял. Кстати, а почему вы его самого сюда не притащили, ты ведь знал, как он мне нужен? Ладно, не вешай голову, знаю, что для таких дел ты не приспособлен. Высматривай дальше. Мне бы очень хотелось, чтобы на верфи у товарища Председателя нашлись наши детишки. А если бы тебе удалось заманить сюда Петрония… Я очень хочу перекинуться словечком с этим ныряльщиком. Держи постоянно человека на берегу или даже двух, пару зорких соколов, было бы неплохо схватить людишек Председателя или, как подарок судьбы, самого, при нарушении границы.
— У него есть друг.
— У дяди Саши? У Председателя?
— У Петрония.
— ?
— Маленький хутор у самого края ежевики, где Петроний жил раньше.
— Почему думаешь, что там его друг?
— Раньше они держались вместе.
— Это не обязательно дружба, как показывает практика. Но в любом случае тащи сюда. Один Штирлиц здесь, другой там.
2
— Вы откуда, дорогой мой? С лондонской биржи. У вас паника? У всех паника? Какой у вас смешной английский, я вас почти не понимаю. Что–что? Барон Ротшильд стоит посреди торгового зала и ждет известий с поля боя? Какого, извините, поля? Ах, Ватерлоо! И каких известий? Да–да, все хотят знать, чем все кончится. А почему барон Ротшильд в центре внимания? Ах, у него курьерская служба лучше королевской? И если начнет продавать, это будет значить… да-а? Нет–нет, я вам скажу все как есть. Я сейчас как раз парю над полем боя. Ну что я вам скажу — Блюхер не успел. А Груши, красавец, успел. Веллингтон бежит, Ней его преследует и рубит в капусту. А-а, вот видите, и барон… что он делает? Продает? Что я вам говорил!
Его величество сунул телефон на место. Поведение Ротшильда осталось ему непонятно, да и черт с ним, покупает, продает — что там творится в башках этих спиритических психов. Что это спириты, он уже не сомневался. Дети пропадают, спириты чокнутые прозваниваются, ой, как много придется тут выяснять, если все же какая–то цивилизация дотянется до этого островка. Денис почувствовал прилив патриотического чувства, как будто ласковая корова лизнула край души. Ему захотелось, чтобы Российская академия наук пришвартовалась тут с экспедицией на корабле «Мстислав Келдыш» или хотя бы на дизель–электроходе «Обь». Что вам эта вечная Антарктида? Льды полежат. А вдруг это все же инопланетяне? Перебарывая естественное для нормального человека отвращение к теме инопланетного вмешательства в земную жизнь, он позволил себе представить, что «пикник на обочине» закончился не кучей технического мусора, а стряхиванием на затерянное пятно суши того, что осталось после космического аборта.
Но вернемся к реальности.
— Почему такие постные рожи? Где дружок Петрония?
Афраний вздохнул:
— Не пошел.
— Что значит «не пошел»?! Вы сказали ему, кто зовет?
Его величество с трудом подавил приступ самой настоящей царской ярости. Надо разделить две вещи, попытался объяснить он себе. С одной стороны, это, конечно, бунт против власти, с другой стороны — это очередное проявление обычной убудской косности, против него, правителя Вавилона, вроде и не направленной. Если этот баран не знает, что царя надо слушаться, то какой смысл на него за это гневаться?
— Почему такие постные рожи? Где дружок Петрония?
Афраний вздохнул:
— Не пошел.
— Что значит «не пошел»?! Вы сказали ему, кто зовет?
Его величество с трудом подавил приступ самой настоящей царской ярости. Надо разделить две вещи, попытался объяснить он себе. С одной стороны, это, конечно, бунт против власти, с другой стороны — это очередное проявление обычной убудской косности, против него, правителя Вавилона, вроде и не направленной. Если этот баран не знает, что царя надо слушаться, то какой смысл на него за это гневаться?
— Иди и приведи.
Начальник тайной стражи выразительно и долго поглядел на своего царя.
— Иди. И можешь не возвращаться без этого друга.
Афраний медленно развернулся и пошел вон с хутора, Фуше и Пинкертон потянулись за ним.
Хозяин башни подошел, по своему обыкновению, к перилам и, опершись на них, окинул взором свою столицу. Привычная картина. Сказать, что радующая глаз, конечно, нельзя, но все же будем объективны, господин царь царей, жить можно. Ко всему подлец человек привыкает. Его величество иной раз любил ругнуть себя «подлецом» или как–нибудь даже и позлее, любил сам с собой пофамильярничать; имело место небольшое раздвоение личности, что ли. Возвращаясь на время в психологическую шкуру Дениса Лагутина, он получал большое удовольствие от возможности искупать «правителя Вавилона» в едкой иронии.
Вместе с тем возвращение из шкуры простого аниматора в заштатном отеле, да еще и потопившего катер с товаром для бара, на вершины убудской власти с каждым разом было все более приятным делом.
Перестал он хотеть на «большую землю»? Нет, конечно. Можно сколько угодно себя уговаривать, что ни за что в прежнем мире ему бы не удалось получить всех тех пусть и низменных часто, но сладких благ, которые он имеет здесь, но стоит на боку завибрировать серебряной рыбке по имени телефон, как он уподобляется Робинзону, увидевшему мачты проплывающего мимо корабля. Даже последний, совсем нелепый звонок не избавил его от скрытого томления.
Но пока он здесь, надо быть вполне царем царей.
— Эй, вы!
Поджидая начальника тайной службы, его величество решил заняться армией. Нищие бездельники, что лежали пластом подле хижины Бунши и выполняли по его команде мелкие хозяйственные работы, были, кажется, рады, что правитель обратил на них свое внимание.
— Хотите, дураки, пойти в мою великую армию?
Они встали в неровную шеренгу не по росту, да и не по весу.
Его величество спустился с башни и прошелся перед строем. Что за рыла! Что за коровьи зенки! Вроде ему прежде казалось, что убудский народ как–то посправнее внешним своим видом. Более ладный, что ли. Объяснение одно: это выбраковка. Конечно, справные и ладные не профукали бы имение свое за пару лишних слов. Но надо помнить, что армии всех стран мира формируются из тех, кто не пригодился в жизни гражданской. Будем лепить армию из того, что имеем в наличии, потому что ничего другого в наличие не поступит.
Главное в армии что? Командиры!
Так что начнем с назначения генералов!
А еще лучше — маршалов! Почему маршалов? Армия ведь уже названа Великой, не подполковникам же ею управлять. Да и царю царей прилично иметь в свите солидных людей.
Господин аниматор немного подсмеивался издали над его величеством, но не так чтобы слишком.
— Ты будешь Мюрат, ты — Ней, ты — Сульт, ты — Ожеро…
Маршалов у Наполеона было до черта, так что имен хватило для всех бездельников и уродов.
— Теперь — оружие. Армия может ходить с голой задницей, но не с голыми руками! — Его величеству понравился внезапный афоризм, он даже подмигнул господину аниматору, тот согласно кивнул в ответ. — А где мы возьмем оружие? Сами сделаем? Нет, мы не способны. Только и умеем, что рис набивать в корзины и коров доить с петухами.
Сделал еще несколько променаций перед фронтом армии.
— Бунша!
Дворецкий явился, и с недовольством на лице: оторвали от дел.
— Помнится, у нас был такой мужичок тороватый — Шейлок.
— Не знаю такого.
— Его знает старуха Цокотуха с моего прежнего хутора. Цепкий такой, помнится, упорный. Позови.
Бунша ушел исполнять приказ, а его величество спохватился:
— А где Афраний? Я что, его в полярную экспедицию отправил? Где он?! Помпадур!
— Да.
— Беги и глянь, что там за заноза, где мой начальник тайной службы!
Помпадур отправился, всем своим видом выражая некоторое недоумение.
— Клеопатра!
Теперь перед ним была Клеопатра.
— Чего молчишь?
— Да, чего изволите? — сделала она корявый книксен.
— Все вам надо напоминать. В церемонии как таковой заключен огромный конструктивный смысл, непререкаемый смысл власти воспроизводится в каждом акте соблюдения ритуала.
— Я помню, ваше величество, и все девочки помнят.
— Не забывай на будущее.
— Как можно-с.
— Иди уже!
А мысль насчет торговли с Колхозией не так плоха. Свои бараны, хоть лупцуй их каждый день, пороха не выдумают, а у Председателя наверняка запас каменьев заостренных и дратвы лишней навалом. Можно здесь прямо за дворцом учредить мастерскую, пусть маршалы сидят и вяжут камни к палкам. Копейное дело станет, правда, в копеечку. Председатель не дурак, сразу сообразит, в чем тут дело, и за материалы двойного назначения цену вздерет.
Помпадур и Бунша с Шейлоком появились одновременно.
— Где Афраний?!
— Выполняет ваш приказ.
— Какой?!
— Не возвращаться без друга Петрония.
Его величество закрыл глаза, чтобы попусту ими не сверкать.
— Чего изволите? — спросил Помпадур, вспомнив вдруг о ритуале.
— Иди и скажи, чтобы шел сюда как есть. Нет. Не так. Впрочем… Шейлок, будь пока рядом. Когда я разберусь с этим делом, мы поговорим. А теперь все за мной!
Его величество решительно двинул из столицы.
— Показывайте, как идти к хутору этого капризного друга.
По дороге к армии присоединился и Афраний со своими помощниками, они сидели сразу «за воротами» Вавилона в ожидании, когда разрешится конфликт субординации и традиции.
— Пошли, служака, — махнул ему рукой царь царей.
Скоро он обнаружил, оглянувшись, что за ним следует весь двор. И Астерикс, и Черчилль с де Голлем, и даже Бунша, не говоря про маршалов. Да и гарем в полном составе выбрался, так что, если желательно, можно почувствовать себя товарищем Суховым.
Чего им всем надо вдруг?!
Интересно! Почуяли, что будет весело. Бездельники! Риса и зрелищ!
Или решили, что столица переносится?
Ладно, будет вам весело!
Справедливости ради надо сказать, что один человек все же попытался завести с его величеством разговор по делу. Астерикс пристроился справа и что–то талдычил насчет преферанса, насчет записи, что нужна большая поляна, иначе он скоро уже не ручается…
— Ладно, отстань пока, какой преферанс, не до тебя.
— Я не про карты…
— Отстань!
Дело заворачивается серьезное. Может, и не стоило тащить с собой всю эту толпень, только теперь уж икру обратно в баклажан не вставишь.
Друг лежал в тени карликовой пальмы и бросал рисинки птичке, топтавшейся у его пяток. При приближении толпы птичка упорхнула. На лице лежащего проступило неудовольствие.
Его величество повернулся к Бунше:
— Скажи ему, чтобы он встал.
Дворецкий сказал:
— Встань.
— Зачем?
— Он спрашивает, ваше величество, зачем?
— Я хочу с ним поговорить.
Лежащий дождался, когда придет словесная передача от Бунши, и сказал:
— Я могу разговаривать и лежа.
Его величество скосил взгляд вправо. Потом влево. Как воспринимают господа придворные и гарем происходящее? В достаточной ли степени они прониклись пониманием того, до какой степени нагло ведет себя этот троглодит? Или они все еще не понимают смысла ситуации? Им просто интересно, добродушным баранам?
— Я тебе солнце не загораживаю? Может, ты Диоген?
— Это теперь мое имя?
— Нет, ты заслуживаешь имечко с более яркой судьбой. Ты будешь Ян Гус.
— И что мне за это полагается?
— Сейчас узнаешь. Ожеро, Массена, несите сюда вон те ветки, что у костровища лежат. А ты переворачивайся на живот.
— Зачем?
— Потому что я так сказал.
— Я свободный человек.
Его величество кивнул:
— Теперь понятно, что мне нравилось в Петронии.
— Да, Петроний мне говорил, что человек сам решает свою судьбу.
— А он сказал тебе, что такое судьба? Даву, Ней, Макдональд, Мюрат, возьмите его за руки и за ноги, переверните на живот и держите так. Крепко! Если удержите, всем по оливковой роще на Сицилии. Давай сюда эти розги, Ожеро. Обдирай мелкие ветки.
— Что вы будете со мной делать?!