Его величество довольно ловко спустился с дерева и решительно направился в свою столицу. Афранию велел остаться на дозорном месте, маршалы трусили следом.
Мысль его величества не выходила из лихорадочного ритма: перемещаем всех вооруженных мужиков к берегу Глиняного ручья! И как только лодка отплывет на более–менее заметное расстояние — приказ в атаку!
Все вроде логично, но в глубине своей логики его величество чувствовал слабину. Не был он уверен, что его парни кинутся громить сопредельное государство и брать под стражу оставшихся там лидеров.
А вдруг товарищ Ефремов увезет их с собой? Нет, чепуха, никто из них с ним не поедет. Они здешние, и это смысл их жизни.
Придется, что ли, самому вязать Никиту, Туполя и прочих? Он бы да, да они дадутся ли?
Дадутся!
Председатель, пристыженный, пристает к берегу, но никого из соратников рядом, и Ней с Ожеро накладывают веревки на его запястья. И никто из простых и очень голодных колхозников не спешит вступиться. Надо будет к этому моменту подгадать угощение подальше от места позорного возвращения Будулая.
Стоп!
Его величество замер на месте, так что маршалы едва успели его обежать.
Есть выход! Есть способ вызвать драгоценную ярость в сердцах вавилонцев.
Царь царей опрометью помчался в Вавилон.
Уже у подножия столичного холма снова остановился. Хорошие мысли не ходят по одиночке — велел Нею тайно и срочно пробраться в Колхозию и найти там Йорика. Пусть он со своими людьми будет готов.
К чему?
Да ко всему. Кстати, надо же будет какого–то гауляйтера назначить над новым генерал–губернаторством.
— Пусть соберет своих с дубинками и бьет в тыл, когда мы подойдем с фронта.
Не с ходу, но Ней понял, включил опрометь и ускакал.
Банда новоприбывших — о ней был первый доклад вернувшемуся государю — вела себя интересно. Они оклемывались значительно быстрее, чем обычно это бывает. Объяснение простое: молодые мужики. Де Голль, к примеру, был стариком далеко за семьдесят, поэтому и приходил в себя с таким трудом. У этих же взгляд был почти осмысленный, руки хваткие, о профессии недавней можно было предполагать что–то полезное для предстоящих дел. Возможно ли использование их вот так, с ходу? Надо прикинуть.
Но сначала главное.
Для этого нужно было освободить холм от свидетелей. Гарем весь в полном составе был послан на ручей за водой. Со всей имеющейся тарой — и глиняной, и тыквенной.
Нужен запас воды, возможна осада — война начинается, блин, вашу мать!
Мастеровым, вяло клевавшим носами над кучами полуобтесанных камней, было придумано задание вслед: булыжников притащить, отбрасываться будем от тех, кто нападет.
Всех прочих загнал в длинный барак к новоприбывшим: мол, мойте их, расчесывайте, кормите, кормите и еще кормите, даже станцевать для них можете.
Главное — с глаз долой!
Осталась одна бабка, та, что у вечного костра. Она заартачилась. Ни в какую никуда не хотела уходить. Зарок дала и до конца будет соблюдать. От нее пришлось избавляться старинным приемом: ой, смотри, что это там?! — и палкой по башке. Извини, дело государственной важности.
Убедившись, что он один, его величество помчался на известную полянку за дворцом и стал стремительно и старательно сносить подошвами сандалий договорные знаки с глинистой поверхности. Успел нанести колоссальный вред национальному архиву, когда услышал приближающиеся голоса. Нырнул в опоясывающий тонзуру в центре холма лес и, обдираясь о колючки и острые листья, стал пробираться к подножию.
Пробрался, обогнул холм, замазывая слюной царапины на плечах и ногах, вышел на главную тропу, ведущую наверх.
Расчет оказался верным: когда его величество был всего лишь на середине тропы, в Вавилоне начал нарастать вой, становясь все более многоголосым.
Обнадеженный царь ворвался в центр народного горя. Сразу десятки человек тянули к нему руки, призывая в свидетели страшного преступления, неизвестно кем совершенного.
— Как? Что?! Не может быть! — кричал его величество, и очень скоро крики его стали вполне искренними.
Что теперь делать?!
Как нам быть?!
Что теперь будет?
Кто же мог пойти на такое преступление?!
— Я знаю кто!
Против ожиданий, этот возглас не обратил на себя всеобщее внимание. Паника продолжалась.
— Я знаю, кто все это сделал!
В ответ — неутихающее заламывание рук и раздирание причесок.
— Это люди Председателя! Он ненавидит Вавилон и вавилонцев и всегда хотел нам навредить. Сейчас он уплывает и напоследок…
Объяснения тонули в общем гвалте.
— Пойдемте отомстим им!
Идея вообще не имела никакого успеха.
Его величество бегал по холму, хватал за локти то одного, то другого и представлял себе, что будет, когда новость о страшном преступлении дойдет до всего народа и обезумеют не десятки, а многие сотни.
Его самого схватили за предплечье. Это был Афраний.
— Лодка уже на воде?
— Параша рожает.
Интересно, что он поверил в это сразу и полностью. Никаких критических вопросов типа «а почему я не замечал ее живота?» или «сколько месяцев она носила? три? четыре? почему слишком быстро все произошло?» — у него не возникло. Убудь, здесь и не такое может быть.
Рожает?
Бежать посмотреть?
А со всем этим как?!
Крах биржи даже на экваториальном острове — зрелище душераздирающее.
Подчиняясь невнятному порыву, его величество взлетел на башню, кажется собираясь обратиться к народу с речью. Тише, граждане, тише! Сжимая вспотевшими нервными ладонями перила, он несколько раз прокашлялся, но слов уместных не образовывалось на языке. Кроме того, он увидел вдалеке, как движутся по междурядьям рисовых полей черные фигурки, и все в сторону Вавилона.
Уже прослышали о налете на архив?!
Прошло же всего…
Когда вся эта масса соберется здесь…
Все! — мелькнула строгая и ясная мысль.
В следующее мгновение на его плечо легла чья–то рука.
Это был Астерикс.
— Астерикс! — крикнул царь, мгновенно придумавший выход из жуткой ситуации. — Послушай, ты же все помнишь!
— Я думал — теперь необязательно.
— Вот теперь–то как раз обязательно!
— Что мне делать?
— Поговорить, поговорить с ними, с каждым, дорогой! Прямо сейчас и начинай.
— С кого начинать?
— А бери, знаешь, его, — на глаза попался Помпадур, — с него начинай!
Астерикс набрал в грудь воздуха:
— Помпадур, главный постельничий князя и верховный лакей особых и интимных поручений.
Помпадур, стоявший, схватившись за голову, у тюрьмы, обернулся в сторону башни и закричал:
— Тише!
— Словом его величества царя царей удостоверяется владение скоростными железными дорогами Барселона — Париж, и Милан — Неаполь, океанским круизным лайнером «Коста Конкордия», кондитерскими Палермо… — перечисление шло еще некоторое время и заканчивалось очень красиво: — А также сингапурским зоопарком!
На центральной площади Вавилона стояла не гробовая, а загробная тишина. Народ теснился у основания башни и гипнотизировал открытыми ртами стоящих наверху.
И народу на площади понемногу прибывало. Скверные вести разносятся, видимо, мгновенно.
— Кто следующий? — спросил громко Астерикс.
Снизу раздался многоголосый рев. Его величество ущипнул оратора в районе пояса, тот ойкнул.
— Сначала всех наших, Черчилля, маршалов, Буншу.
— Понял.
— Я скоро вернусь.
Его величество помчался вниз по ступенькам, на него никто не обратил никакого внимания, даже сквозь толпу он пробрался не без труда. Когда он бежал вниз по тропе, ему все чаще попадались крестьяне, и получалось у его величества что–то вроде слалома в живом, пыхтящем потоке.
Свернул в сторону маленького холма, где началась его убудская жизнь. На этих дорожках озабоченных крестьян было меньше, но все равно попадались. И мужчины, и женщины. Параша, наверно, тоже бы мчалась, когда бы не роды. Кстати, что он ей–то отписал? Что–то было, но не припоминается. Тьфу, одернул он себя, не хватало еще самому начать к этому относиться всерьез. Вообще, положение комическое, так мог бы себя чувствовать Александр Дюма, к которому явился Эдмон Дантес с претензией, что в ящике аббата не оказалось сокровищ.
Ладно, усмехнулся сквозь сбивчивое дыхание его величество, ребенок не будет нищим; если это будут алименты — то царские.
Внутри все гремело от небывалого вида радости: отец, он отец!
На Парашином холме никого не было. Только старуха у костровища. Кстати, удивительно похожая на шарахнутую палкой в Вавилоне. Особая порода огнепоклонных ведьм?
Так, Параша, видимо, вон там. Никаких звуков не слышно. И к лучшему. Продвинутый во многих отношениях, Денис на дух не переносил моду на совместные роды. Они ведь не пишут, что тридцать процентов мужчин теряют сексуальное чувство к супруге, увиденной в таком развернутом состоянии.
Он не успел… да, ничего не успел и увидел вышедшую из хижины Парашу с младенцем, укутанным в маленькую копну ароматной травы. Вот откуда народное вранье про «нашли в капусте». Мадонна с младенцем. Есть какие–то чувства к пухлой, как бы чуть заплывшей в полутранс мамаше?
Ни капли.
А вот ребенок!
— Мальчик? — спросил он, одновременно прокашливаясь, горло горело от отцовских чувств.
И тут произошло странное. Параша перехватила ребенка, разломила ком травы и определила пол ребенка. До этого что, не поинтересовалась? Родовой шок? В себе ли она?
Это был мальчик.
Его величество осторожно протянул к нему неуверенные, трепетные руки. А вдруг не отдаст? Он готов был на все, чтобы взять ребенка себе. Что с ним делать, он еще даже не начинал задумываться, но твердо решил — мальчик будет с ним, и ради него… Дальше в душе царя начиналось просто рычание на эту тему. Все будет снесено: и мучения, и препятствия…
Параша легко, если не вообще с облегчением отдала ему мальчика. Денис впился в него лихорадочным взглядом. На губах ребенка застыл довольно большой пузырь — выдутая слюна. Истерическое отцовское чувство тут же возвело этот ничтожный факт в ранг чуть ли не высказывания.
— Ты хочешь к папе? — Его величество прижал головку мальчика к своему виску, уверенный, что в этот момент передает ему возвышенный строй царской мысли и ослепительные планы их совместного великого будущего.
— Скажи ему, — сказала Параша.
Ах, да, он вспомнил о ритуале, им самим введенном на Убуди. Он открыл рот — и понял, что спешить нельзя. Да, все это чушь, игра и все такое, но не по отношению к его сыну. Тут нельзя дурачиться.
Его величество сделал шаг в сторону от Параши, прижимая мальчика к груди.
— Скажи ему! — Параша вдруг утратила все признаки дебильной умиротворенности, коровьего отношения к жизни, вся как–то обострилась и налилась злой, активной силой.
Он сделал шаг вперед:
— Чего ты от меня хочешь?
— Скажи ему.
— Что бы я ни сказал, он будет царь.
— Ты — царь, — отмахнулась Параша в том смысле, что нельзя обещать мальчику уже занятое место.
— Ну, не царь, король!
— Король?
— Это не имя! — вскрикнул его величество, еще не хватало, чтобы его сын стал налетчиком.
— А какое имя?
Вслед за словом «король» в сознании любого человека европейской культуры рефлекторно следует имя Артур.
По глазам Параши было видно, что какое–то имя дать сейчас все равно придется.
— Артур, моего мальчика зовут Артур.
Вынужденное имя показалось Денису удачным: и незаурядно, и не слишком экзотично. Только не забывать, что это будет его ребенок, а не ребенок Убуди.
Параше звучание имени понравилось, а может быть, и просто факт, что имя есть, но тут же на лице появилась тень нового требования. Его величество мудро усмехнулся:
— Чего тебе еще?
— А где он будет жить?
— Во дворце.
— В каком?
Все–таки она баба, обыкновенная баба, с бабской заботливостью о потомстве. Это открытие и раздражало, и грело одновременно.
— Адрес хочешь знать? — Его величество откровенно веселился. — Улица Заворотнюка, дом шесть, квартира восемнадцать.
Его величество поднял голову, склоненную к родному, посапывающему в траве человечку, чтобы сказать какие–то слова Параше, нужно же что–то. Все же была в ней какая–то… конечно, красавицей не назовешь, но определенная грация… и можно даже употребить слово «индивидуальность» по отношению… Набор особенностей, не доходящий все же до уровня личности… Вот как в собаке: никогда нельзя сказать, сколько в данном конкретном звере от породы, сколько от пожившей именно с тобой особи.
Эта «особь» на данный момент была полностью довольна жизнью.
— Для себя ничего не хочешь? Например, журнал «Вог», «Шанель» номер шесть?
Параша, решительно развернувшись, пошла вон с холма. И ушла. Так ни разу не обернувшись. И было не понять, поняла, что отец ребенка издевается, или нет.
Его величество посмотрел на старуху у костра, и ему показалось, что та поглядывала на него с сожалением. Черт побери, чего только не покажется человеку с подвижной психикой и с фактически подброшенным ребенком на руках.
Когда его величество с мальчонкой наперевес вернулся в столицу, процесс восстановления национальной памяти был в самом разгаре. Астерикс был мокр от пота и пошатывался, держась за скользкие от пота перила. Усилия памяти выматывали не меньше, чем полевые работы на жаре. У подножия башни еще толпилось с полсотни человек, но все угрюмое простонародье с отдаленных хуторов.
Маршалы и прочая придворная рать были обслужены и готовы к воплощению царских идей.
— Ну что, мы оставим просто вот так то, что они нам сделали? Простим Председателя?!
Они признались, что поведением инженера Ефремова возмущены, и принялись разбирать корявые копья и кривые луки и строиться в неровные строи.
Да, когорта еще та. Но идти надо, и прямо сейчас. По пути в столицу его величество завернул к смотровой платформе и забрался на нее, не выпуская копну с сыном из–под мышки. Лодка покачивалась на плаву, удивляя и размером, и оснасткой. Председатель готовился к нешуточному плаванию, в лодку грузили припасы: корзины с фруктами и вареным рисом и гроздья баклажек с водой. Он что, месяц собирается плавать? Несколько пар весел. Кто–то идет с ним или просто запас?
Как бы там ни было, чем обильнее и тщательней подготовка, тем страшней и яростней будет разочарование. Встречать и вязать на берегу придется Председателя, впавшего в бешенство.
«Почему ты так уверен?» — спрашивал Денис его величество и уходил от ответа.
Его величество переложил сына из–под одной руки под другую:
— Сейчас мы пойдем и ударим, грохнем по этим протухшим колхозным турусам! Мы свяжем всех нукеров и клевретов Председателя, и никто не помешает нам взять под свою власть весь остров!
Ему и самому речь эта казалась слишком размазанной в воздухе и не бьющей в сердце. Ничего такого, о чем бы мечталось его маршалам, в Колхозии не водилось. Награду они надеялись получить из другого источника.
— После победы я хорошо поговорю с каждым, и каждый услышит от меня много нового, и мы запишем на новой поляне все до последней буквы. Мы будем беречь эту центральную резервную поляну как зеницу и синицу в руках.
Эти слова вдохнули в шеренги бодрость.
Он готов был отдать команду «шагом марш!», но тут к нему сбоку подкатил господин главный колхозный диссидент.
— А, Йорик.
За ним теснилось десятка полтора приспешников.
— Так, берите копья и в строй.
Они были согласны, но только после того, как Астерикс… Пришлось пристраивать их без очереди. Это вызвало немалое волнение в рядах простых баранов, послышались даже недовольные голоса — что блат, что кумовство, что двойные стандарты…
Тем не менее армия пополнилась, и самой боеспособной частью его величество полагал как раз перебежчиков: им–то отступать некуда. Он спросил у Йорика: может, он и какие–нибудь тайные тропы знает в святая святых центральной верфи в обход засад, о которых говорил Афраний, или ему что–нибудь известно про тайники Председателя? Нет, ни Йорика, ни его единомышленников даже и близко не подпускали к государственным секретам.
— Хотели даже наказать, когда узнали, что наше зерно уходит к тебе, государь, и стали нас называть отцами голода.
— Почему же не наказали?
— Надо было строить тюрьму, а рук не хватало даже на лодку. Отложили на потом.
— Никакого «потом» у него не будет!
Его величество засунул за пояс две квадратные бутыли скотча, захваченные на всякий случай, и во второй раз был готов отдать решительную команду, но тут обнаружилось, что как–то ожили и стали проявлять признаки некой не вполне понятной жизни новоприбывшие. Они неказисто, но упорно продирались сквозь толпу жадных крестьян у основания башни и норовили оказаться поближе к строю маршалов и придворных. Явно чувствовалось, что их манит сам дух военной организации, они находятся в подсознательном плену строевого обаяния. Такое впечатление, что некий взвод вышел из мучительного окружения на неизвестной войне и теперь обретает себя у подножия Вавилонской башни.
— Погрузка идет полным ходом, — шепнул на ухо царю очередной вестник Афрания.
Времени для выяснения деталей не было, и его величество велел выдать новобранцам оружие. Они брали его охотно, но неловко, что можно было понять — вдруг у них была в крови привычка к автомату Калашникова, а не к плохо сделанному луку?
— За мной! — возопил царь царей и быстрым шагом, прижимая к правому боку Артура с привязанной к нему баклажкой молока и вздымая левой рукой короткое копье с по–настоящему острым наконечником, помчался вперед. Гаремные леди, скучая, глядели им вслед.